Кристиогло, Иван Петрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иван Петрович Кристиогло»)
Перейти к: навигация, поиск
Иван Петрович Кристиогло
гаг. Ivan Kristioglo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
ректор Комратского Национального университета
1991 — 1993
Преемник: Дионис Танасогло
Глава (Башкан) АТО Гагаузия (и.о.)
10 — 29 июля 2002
Предшественник: Валерий Яниогло (и.о.)
Преемник: Георгий Молла (и.о.)
Председатель Народного Собрания АТО Гагаузия
23 мая 2002 — 20 декабря 2003
Предшественник: Михаил Васильевич Кендигелян
Преемник: Степан Есир
 
Рождение: 1 июня 1952(1952-06-01) (71 год)
Кирсово, Молдавская ССР, СССР

Иван Петрович Кристиогло — общественный и политический деятель АТО Гагаузия (Гагауз-Ери), автономного территориального образования на юге Молдавии. Один из основателей Комратского Национального университета. В период с 1999 по 2003 год депутат Народного Собрания Гагаузии, исполнял обязанности Главы (Башкана) автономии и Председателя Народного Собрания.



Биография

Иван Петрович Кристиогло родился 1 июня 1952 года в селе Кирсово в гагаузской семье. В 1973 году окончил педагогический институт Т. Г. Шевченко в Тирасполе по специальности «Учитель русского языка и литературы».

В течение ноября 1977 — мая 1979 года служил в рядах Советской Армии. По возвращению из армии работал учителем, директором школы.

С 1985 по 1989 работал Заведующим районным отделом народного образования, затем инструктором по идеологической работе райкома КПСС по Комратскому району, Молдавской ССР.

В 1990 году возглавил инициативную группу по созданию в Комрате Национального университета, став впоследствии первым его ректором. С 1993 года по 1999 работал деканом факультета Национальной культуры. В том же году окончил Государственный Университет Одессы (Украина) с дипломом преподавателя политических наук и социально-гуманистических дисциплин.

В 1999 году был избран депутатом Народного Собрания Гагаузии и председателем Постоянной комиссии по регулированию этики, парламентских петиций, отношений со СМИ, межэтнических отношений и функционирования языков.

В 2003 году вернулся на работу в Комратский Государственный университет.

Женат, имеет двоих детей.

Политическая деятельность

Законодательный орган Гагаузии Народное Собрание состоит из 35 депутатов, которые избираются каждые четыре года.

В 2001 году доступ к власти в Молдове получила коммунистическая партия, одним из депутатов в парламенте стал экс-глава Гагаузии Георгий Дмитриевич Табунщик. В Гагаузской автономной области коммунистическая партия получила 80,5 % голосов, в среднем по стране 50 %.

В январе 2002 года произошёл раскол в Народном Собрании (НС). Большинство депутатов во главе с Иваном Кристиогло не имело права принимать решения, поскольку они не были одобрены руководством НС, а меньшинство, во главе с председателем законодательного собрания Михаилом Кендигеляном не могло действовать в отсутствие кворума. В результате, деятельность законодательной и исполнительной ветвей власти автономии была блокирована в течение пяти месяцев.

В апреле 2002 года члены исполнительного комитета Гагаузии подали в отставку единым блоком. 23 мая 2002 года, депутаты от Народной Ассамблеи Гагаузии проголосовали за уволнение Михаила Кендигеляна с поста руководителя Народного Собрания автономии, занимавшего эту должность с 1999 года. За его увольнение проголосовали 24 депутата, а против этого решения — восемь. В соответствии с правилами и положениями Народного Собрания Гагаузии, для принятие такого решения необходимо 23 голоса.

Иван Кристиогло был избран 23 мая 2002 года председателем Народного Собрания Гагауз-Ери. За его кандидатуру в качестве председателя Народного Собрания также проголосовали 24 депутата.

21 июня 2002 года под действием внутреннего давления и центральных властей, Дмитрий Кройтор подал в отставку. 10 июля 2002 года Народное Собрание избрало своего председателя, Ивана Кристиогло, в качестве временного главы (башкана) Гагаузии.

Народное собрание Гагаузии от 26 июля 2002 аннулировало своё предыдущий решение и назначило временным башканом Гагаузии Георгия Молла.

Это решение было принято после того, как Генеральный прокурор автономии Георгий Лейчу сообщил, что решение Народного Собрания Гагаузии о назначении Ивана Кристиогло в качестве временного главы Гагаузии 10 июля 2002 года являлось незаконным, поскольку такое решение нарушает принцип разделения полномочий.

Недовольный отношениями с президентом Владимиром Ворониным, Иван Кристиогло во главе группы депутатов в августе 2003 года участвовал во встрече с членами Верховного совета (законодательного органа) в Приднестровье в Тирасполе. Кристиогло сообщил журналистам, что гагаузские депутаты говорили с членами законодательного органа о возможном участии представителей Народного Собрания Комрат в работе Совместной конституционной комиссии.[1]

Иван Кристиогло был недоволен тем, что гагаузская автономия была исключена из переговоров по созданию будущей молдавской федерации. Он присоединился к силам, которые требовали включить в переговоры вопросы федерализма. После этих действий, «коммунистический» башкан Георгий Дмитриевич Табунщик стремился к увольнению Кристиогло, но ему не удалось добиться нужного количества голосов. Однако депутаты единогласным решением лишили Кристиогло его права на заявления от имени Народного Собрания или его президиума.

20 декабря 2003 года был избран новый председатель Народного Собрания Гагаузии Степан Есир.

По окончании срока полномочий депутата Народного Собрания, вернулся к педагогической деятельности в Комратский Государственный университет.

Несколько месяцев спустя отставки Дмитрия Кройтора Иван Кристиогло был найден повешенным. По официальной версии, он совершил самоубийство.[2]

Напишите отзыв о статье "Кристиогло, Иван Петрович"

Примечания

  1. [www.transnistria.md/ro/news/0/62/475 Deputații găgăuzi s-au întâlnit cu cei transnistreni — 16 septembrie 2003]
  2. [regnum.ru/news/1904712.html Гагаузия за неделю]


Отрывок, характеризующий Кристиогло, Иван Петрович

– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.