Ивенс, Йорис

Йорис Ивенс
Joris Ivens
Имя при рождении:	Georg Henri Anton Ivens
Дата рождения:	18 ноября 1898(1898-11-18)
Место рождения:	Неймеген, Гелдерланд, Нидерланды
Дата смерти:	28 июня 1989(1989-06-28) (90 лет)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Нидерланды Нидерланды
Профессия:	кинорежиссёр, оператор, сценарист
Карьера:	1911 — 1988
Награды:	Международная премия Мира (1955)

Йорис Ивенс (нидерл. Joris Ivens; 1898 — 1989) — голландский режиссёр документального кино, коммунист по убеждениям.

Биография

Родился 18 ноября 1898 года в Неймегене в семье владельца сети фотомагазинов. Его первый фильм «Вигвам» — вестерн, снятый в школьные годы со своими друзьями и семьёй. После службы в армии изучал право в Роттердамском экономическом колледже, фотохимию в Берлине, устройство камеры в Дрездене, объективы на фирме «Цейс» в Йене. Вдохновлённый просмотром фильма В. Пудовкина «Мать» в 1926 году основывает общество Фильм-лига для продвижения кино по политическим и художественным причинам не распространяемых в Нидерландах и начинает снимать картины авангардного направления.

Первый законченный фильм «Мост» (1928) и второй — «Дождь» принесли успех, основанный на поиске нового визуального языка. Ивенс получает заказы от «Рабочего союза строителей Голландии». Основав кинопроизводство на фирме своего отца, он пригласил на работу друзей, среди них Хелен ван Донген и Джон Ферну, впоследствии приобретших широкую известность. Для «Рабочего союза» он сделал серию фильмов под общим названием «Мы строим (1930)» (нидерл. Wij Bouwen), из которых выделяется фильм «Зёйдер-Зе», рассказывающий о том как у моря отвоёвывается земля для сельскохозяйственных нужд. Однако, самой яркой стала картина «Philips Radio» (1931), снятая на заводе Philips.

В 1932 году Ивенс приезжает по приглашению В. Пудовкина в СССР, где снимает «Песнь о героях» (1932), фильм о строительстве завода в Магнитогорске, раскритикованный за отход от принципов социалистического реализма. Возвратившись в Европу, Ивенс переделал материал, использованный для «Зёйдер-Зе», в более радикальный фильм «Новая земля» (1933), в котором заклеймил жадность капитала. Более близким к марксизму стал его следующий фильм о забастовке бельгийских шахтёров «Misère au Borinage» (1934) и версия этого же фильма, снятая Ивенсом позже в СССР.

Ивенс испытывал трудности с работой в Союзе, и Московская студия отправила его в США для лекций и учёбы. Там он смог снять политический фильм о гражданской войне в Испании «The Spanish Earth» (1937). Одной из безусловно успешных лент американского периода явилась картина «Power and the Land» (1941), повествующая об электрификации сельских районов США и связанная с идеологией Нового курса Рузвельта.

Вскоре голландское правительство отправило его в Индонезию для съёмок освобождения страны от японских войск, а тем временем американцы аннулировали его визу за связь с коммунистами. Вскоре появилась картина «Индонезия зовёт!» (1946), отмеченная мультикультурализмом.

Сохраняя связи с коммунизмом и советскую поддержку, Ивенс жил в странах Восточного блока, где снял «Pokoj Zwyciezy Swiat» (1951) (Мир победит), «Freundschaft Siegt» (1952) (Триумф дружбы), «Das Lied der Ströme» (1954) (Песнь реки), «Wyscig Pokoju Warszawa-Berlin-Praga» (1952) (Велотур мира), а в 1956 переехал в Париж и продолжил снимать документальное кино в Латинской Америке, Африке и Китае.

Творчество

Является одним из величайших художников-документалистов. Основные мотивы творчества: человек за работой, человек, борющийся с природой и социальным угнетением. Был свидетелем многих поворотных событий истории. Совершенно не интересуясь депрессивными аспектами человеческой деятельности, восхищался борьбой человечества, его строительством и творчеством. Приверженец направления «синема верите», как выражения социальной реальности, продвигал идеи Дзиги Вертова на Западе. Согласно его утверждению: «Чтобы камере стать подлинным свидетелем происходящего, значение даже самого сильного материала должно быть меньше, чем солидарность с рабочими».

Награды

• Международная премия Мира (1955).
• Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами» (1968).

Избранная фильмография

• 1911 — Вигвам/ De Wigwam или Сияющий Луч/ Brandende Straal.
• 1928 — Мост/ De Brug.
• 1929 — Дождь/ Regen.
• 1931 — Philips Radio.
• 1932 — Песнь о героях/ Komsomolsk.
• 1933 — Зёйдер-Зе/ Zuiderzeewerken.
• 1937 — Испанская земля/ The Spanish Earth.
• 1939 — Четыреста миллионов/ 400 millions.
• 1942 — Наш русский фронт/ Our Russian Front.
• 1957 — Сена встречает Париж/ La Seine A Rencontre Paris.
• 1965 — Мистраль/ Pour le Mistral — Приз Венецианского кинофестиваля.
• 1976 — История шара/ Histoire d'un ballon: Le Lycee No.31 a Pekin — Премия Сезар за лучший короткометражный фильм.
• 1988 — История ветра/ Une Histoire de Vent — Особый приз критиков кинофестиваля в Сан-Паулу.

Ссылки

• Ивенс, Йорис (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.ivens.nl European Foundation Joris Ivens]
• [www.sensesofcinema.com/2005/great-directors/ivens Ian Mundell//senses of cinema]
• [www.youtube.com/watch?v=b9cTkxLkNXA The Spanish Earth (1937)]

Литература

• С. Дробашенко. Кинорежиссёр Йорис Ивенс. 1964. — (Мастера зарубежного искусства).
• Hans Schoots. Living Dangerously: A Biography of Joris Ivens. Amsterdam University Press. 2000.

Отрывок, характеризующий Ивенс, Йорис

Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.