Ивинская, Ольга Всеволодовна

Ольга Всеволодовна Ивинская

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

О́льга Все́володовна Иви́нская (16 июня 1912, Тамбов — 8 сентября 1995, Москва) — редактор, переводчица, писательница. Подруга и муза Бориса Пастернака в 1946—1960.

Многие исследователи считают Ивинскую прототипом Лары в романе «Доктор Живаго», хотя более распространена точка зрения, что это собирательный образ.

Биография

Родилась в Тамбове. Отец был участником белого движения. Мать — Мария Николаевна Ивинская (во втором браке — Костко, в третьем — Бастыркина).

В 1934 году закончила творческий факультет Московского института редакционных работников.

Была замужем за Иваном Васильевичем Емельяновым, директором школы рабочей молодёжи; и Александром Петровичем Виноградовым, главным редактором журнала «Самолёт». Мать репрессирована в 1941—1943 годах, впоследствии была освобождена.

По свидетельству современников, Ольга Всеволодовна была увлекающейся красивой женщиной, пережившей не один роман. Имела дочь Ирину (1938) и сына Дмитрия (1942).

В декабре 1946 года, работая в редакции журнала «Новый Мир», Ивинская познакомилась с Б. Л. Пастернаком, с которым все последующие годы до его кончины её связывали любовь и дружба. По мнению литературоведов, вероятно, явилась основным прототипом Лары из «Доктора Живаго».

Используя отношения между ними, советские органы госбезопасности неоднократно оказывали давление на Б. Л. Пастернака через Ивинскую — в 1949 году она была арестована за «антисоветскую агитацию» и «близость к лицам, подозреваемым в шпионаже». Б. Л. Пастернак тяжело переживал её арест. Из писем Ариадне Эфрон, находящейся в ссылке в Туруханске, после кратковременного освобождения из лагерей:

10.12.49 …о себе нечего рассказывать, всё по-старому, только милая печаль моя попала в беду, вроде того, как ты когда-то раньше…

19.01.50 …[нельзя] рассказать главную мою печаль, что было бы глупо и нескромно и что вообще невозможно по тысяче иных причин…

В тюрьме у беременной Ивинской произошёл выкидыш. Особым совещанием была приговорена к 5 годам заключения и этапирована в Потьму, где провела 4 года, работая в сельскохозяйственной бригаде.

Ивинская была адресатом многих стихотворений Пастернака, в том числе из цикла «Стихотворения Юрия Живаго».

После освобождения, в апреле 1953 года, вернулась в Москву, где была для Пастернака главной опорой и поддержкой во время травли после присуждения ему Нобелевской премии по литературе. Ивинской и её детям Пастернак подарил рукопись своей последней незавершённой работы «Слепая красавица».

Б. Л. Пастернак завещал Ивинской часть авторских гонораров, которые он не мог получить, за заграничные издания «Доктора Живаго». Эти деньги, привозимые в СССР иностранцами, обмениваемые на рубли и передаваемые Ивинской, явились причиной повторного ареста уже через два с половиной месяца после смерти Б. Л. Пастернака — 16 августа 1960 года — по обвинению в контрабанде. В показаниях Ивинской на предварительном следствии роль автора «Доктора Живаго» в передаче рукописи за границу и получении гонораров была преуменьшена, а её собственная роль и роль дочери — преувеличены. Ценой попытки защитить память поэта стал арест 5 сентября того же года дочери О. В. — Ирины Емельяновой. На судебном заседании 10 ноября 1960 года Ивинская не отказывалась от показаний, данных на предварительном следствии, но виновными в контрабанде или в пособничестве контрабандистам ни она, ни Ирина Емельянова себя не признали. О. В. Ивинская была осуждена к 8 годам лишения свободы и отправлена в исправительную колонию на станции Невельская под Тайшетом. Была освобождена досрочно в октябре 1964 года.

В середине 1970-х годов Ивинская написала книгу воспоминаний «В плену времени», которая была издана впервые в Париже в 1978 году. В 1989 году Ивинская была реабилитирована по второму делу. В 1960—1990-е годы жила в квартире около Савёловского вокзала, приобретённой на полученные по завещанию Пастернака гонорары, а также на даче в посёлке Луговая, где царила богемная атмосфера, гостили Владимир Высоцкий, Александр Галич, актёры театра на Таганке, Эдуард Лимонов. Со временем эта дача перешла в собственность семьи Чернусь (невестки Ивинской, жены её сына Дмитрия).

Скончалась в сентябре 1995 года на 84-м году жизни. Похоронена на кладбище в Переделкино.

Судебный спор по вопросу о рукописях и письмах Пастернака

После второго ареста Ивинской, в феврале 1961 года, в ЦГАЛИ были переданы из КГБ 84 материала личного архива Пастернака, изъятые следствием у неё. Когда в 1988 году Ивинская была реабилитирована по этому делу, то она подняла вопрос о возвращении изъятых у неё материалов, однако, в мае 1991 года КГБ срочно передал в архив дополнительно ещё 51 документ, изъятый у неё в 1961 году.

Ивинская обратилась в суд с иском о признании за ней прав на находящиеся в архиве материалы в связи с её реабилитацией. 10 июля 1992 года Мосгорсуд вынес решение о возвращении Ивинской этих материалов. Они включают рукописи произведений Пастернака, а также письма, которые Ивинская по поручению Пастернака должна была отправить, в частности, за рубеж, но так и не отправила.

Архив отказал в выдаче материалов, предложив обратиться в вышестоящую организацию. Росархив, со своей стороны, обратился в Генеральную прокуратуру РФ, которая опротестовала решение Мосгорсуда в связи с неопределенностью принадлежности спорных материалов, и оно было отменено постановлением судебной коллегии Верховного суда РФ. Однако Президиум Верховного суда РФ оставил в силе решение Мосгорсуда о возврате материалов.

Тогда в феврале 1994 года вдова сына Пастернака Леонида Н. А. Пастернак и внучка поэта Е. Л. Пастернак обратились в Савеловский народный суд г. Москвы с просьбой признать за ними как за наследниками Пастернака право собственности на материалы, находящиеся в РГАЛИ. При этом они оговорили, что просят оставить эти материалы в архиве на дальнейшее хранение.

В целях обеспечения этого иска от 10 февраля 1994 года суд наложил арест на материалы, а судебная коллегия по гражданским делам Мосгорсуда 6 апреля 1994 года отклонила частную жалобу Ивинской по этому поводу. В 1995 году в связи со смертью Ивинской в судебное дело вступили её наследники: дочь И. И. Емельянова и сын Д. А. Виноградов. Их интересы отстаивал адвокат Г. Падва.

В ноябре 1996 года в Лондоне на аукционе «Кристи» И. Емельяновой и её мужем В. Козовым были выставлены на продажу автографы Пастернака, ранее находившиеся у Ивинской, в том числе 22 письма к ней Пастернака, а также стихотворения, которые должны были войти в готовившийся им сборник. Количество автографов составляло 129 страниц, а их предварительная оценка исчислялась почти 1 000 000 долларов. Однако продажа не состоялась, так как Федеральной службой России по сохранению культурных ценностей и Федеральной архивной службой России был заявлен протест устроителям аукциона в связи с вывозом документов из России без получения на это разрешения уполномоченных государственных органов.

Савеловский межмуниципальный городской суд 28 августа 2000 года вынес решение в пользу наследников Пастернака, а Судебная коллегия по гражданским делам Московского городского суда 20 апреля 2001 года подтвердила это решение, отказав в кассационной жалобе наследникам Ивинской.

Публикации

• Ивинская О. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=84901&aid=170 Годы с Борисом Пастернаком : В плену времени]. Париж: Fayard, 1978. — 437 с. Русское переиздание: М. : Либрис, 1992 — 464 с.:7 л. илл. — ISBN 5-86568-028-5
• Ивинская О. Земли раскрытое окно: Стихи разных лет / Предисл.И. Емельяновой. М.: Синее яблоко, 1999 — 168 с. — ISBN 5-8415-0002-3 — [www.ng.ru/lit/1999-11-18/2_at_8pm.html рецензия]
• Ивинская О., Емельянова И. Годы с Пастернаком и без него. М.: Плюс-Минус, 2007 — 528 с. — ISBN 978-5-98264-026-0 — [www.lita.ru/title/title03/title/title03/title/scaf/article3332.html рецензия]
• Ивинская О. Земли раскрытое окно: Избранные стихи и проза. М.: Прогресс-Традиция, 2012. — 2008 с. — ISBN 978-5-89826-385-0

Литература

• Емельянова И. И. Легенды Потаповского переулка: Б.Пастернак, А.А.Эфрон, В.Шаламов: [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=86652&aid=171 Воспоминания и письма]. М. : Эллис Лак, 1997 — 396 с. — ISBN 5-7195-0067-7
• Эфрон А. Жизнь есть животное полосатое. Письма к Ольге Ивинской и Ирине Емельяновой (1955—1975). — М.: Студия ВИГРАФ, 2004. — 276 с. — ISBN 5-94437-004-1
• Емельянова И. И. Пастернак и Ивинская. М.: Вагриус, 2006 — 336 с. — ISBN 5-9697-0194-7 — [raspopin.den-za-dnem.ru/index_b.php?text=260 рецензия]
• Емельянова И. Другая драма. Русская семья в водовороте истории// Ивинская О. Земли раскрытое окно: Избранные стихи и проза. М.: Прогресс-Традиция, 2012, с.127-196

Ссылки

• Варлам Шаламов [shalamov.ru/library/24/9.html Переписка с Ольгой Ивинской]
• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/author8562.html?id=170 Ольга Ивинская на сайте Музея Сахаровского центра]

Отрывок, характеризующий Ивинская, Ольга Всеволодовна

«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).