Ив Бувье

Ив Бувье
Род деятельности:	CEO, Natural Le Coultre
Дата рождения:	8 сентября 1963(1963-09-08) (60 лет)
Место рождения:	Женева

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ив Бувье — швейцарский предприниматель и арт-дилер, специализирующийся на транспортировке и хранении произведений искусства и ценностей.

Начав карьеру в семейной компании Natural Le Coultre, с 2009 года Ив Бувье развивает свой бизнес на международном уровне. Он экспортирует свою коммерческую модель работы на арт-рынке в Европу и Азию. На данный момент деятельность Ива Бувье посвящена филиалам его компании в Монако, Люксембурге и, в особенности, Сингапуре.

Под его руководством были созданы ультрасовременные свободные порты в таких городах, как Сингапур и Люксембург.

Ив Бувье сотрудничает с государственной компанией в Пекине и готовит запланированное на текущий год открытие огромного свободного порта площадью в 120.000 м2 – «Beijing Freeport of Culture».

Аналогичный проект в городе Шанхай находится в стадии рассмотрения.

Благодаря Иву Бувье, знаковому арендатору свободного порта Женевы, его семейная компания вышла на международный уровень и предлагает своей интернациональной клиентуре широкий спектр услуг, связанных с искусством.

Личная жизнь

Иву Бувье 52 года.

Его отец – Жан-Жак Бувье, бывший сотрудник компании Natural Le Coultre, приобретший её в 1983 году.

Для того, чтобы полноценно развивать деятельность группы компаний в Азии и завершить создание свободного порта в Сингапуре, Ив Бувье переехал в Сингапур в 2009 году.

Молодость

Ив Бувье с раннего возраста проявлял интерес к искусству, который он смог развить в дальнейшем благодаря своей профессиональной деятельности. С начала 80-х годов он работал вместе с отцом в провел более десяти лет во всех отделах компании – от перевозок до операций по промышленным трансферам.

Начало карьеры

Компания, первоначально специализировавшаяся на перевозках и складировании, была основана в 1859 году Этьеном Натюралем. В ту пору она носила название Natural Transports.

В 1946 году Жан-Жак Бувье, отец Ива Бувье, присоединился к компании в качестве подмастерья.

В 1983 году семья Бувье выкупила Natural Le Coultre.

В 1989 году Жан-Жак и Ив Бувье создали дочернее предприятие Fine Arts Transports Natural Le Coultre.

Ставший заместителем директора в 1995 году, Ив Бувье занял пост генерального директора группы компаний в 1997 году. Желая сосредоточиться исключительно на области искусства, он производит передачу иных видов деятельности Natural Le Coultre.

В целях развития деятельности группы в Азии, в 1998 году Ив Бувье оставил свои исполнительные полномочия.Менее чем за двадцать лет Ив Бувье превратил небольшую семейную компанию в международную группу, лидера на рынке перевозок и хранения произведений искусства.

Коммерческая модель и её распространение на международном уровне

С 2005 года Ив Бувье начал экспортировать свою уникальную коммерческую модель за границу.

Модель, разработанная Ивом Бувье, характеризуется объединением различных сфер связанной с искусством деятельности в свободных портах, что позволяет клиентам иметь доступ к широкому спектру специализированных услуг, адресованных коллекционерам, музеям и коммерческим компаниям.

Ив Бувье выбрал Сингапур для того, чтобы создать там новый свободный порт, специализирующийся на объектах искусства. Открытие футуристического здания с высоким уровнем безопасности, располагающего площадями для хранения в 30 000 м2, состоялось в 2010 году.

Подобным образом, в 2014 году в аэропорту Люксембурга было создано помещение для хранения объектов искусства площадью в 22 000 м2.

Сегодня Ив Бувье является мажоритарным акционером свободных портов Люксембурга и Сингапура.

В последнее время он занимается развитием этой модели в Пекине, где намечено открытие амбициозной структуры площадью в 120.000 м2 – «Beijing Freeport of Culture», и работает над реализацией подобного проекта с городом Шанхай.

Обвинения в мошенничестве

Обвинения в мошенничестве при продаже картины Ротко

26 февраля 2015 года в Монако в результате жалобы, поданной российским олигархом Дмитрием Рыболовлевым, Иву Бувье было предъявлено обвинение по подозрению в мошенничестве при продаже различных работ мастеров живописи. Арт-дилера задержали в Монако, когда он пришел домой к Рыболовлеву обсудить продажу картины Марка Ротко за 140 миллионов евро, хотя её рыночная стоимость была примерно на 80 миллионов евро меньше - сообщает "Медуза". По данным Forbes,повод для обвинения Бувье в мошенничестве появился у Дмитрия Рыболовлева после встречи с Сенди Хеллером (Sandy Heller) – арт-консультантом хедж-фондового миллиардера Стива Коэна (Steve Cohen). Хеллер упомянул о том, что Коэн продал портрет обнаженной работы Модильяни одному «таинственному покупателю» за $93.5 млн, не зная, что покупателем был Рыболовлев, который заплатил Бувье $118 млн. Бувье решительно отвергает обвинение и подчеркивает, что оно стало для него полной неожиданностью после более чем 12 лет дружеского сотрудничества с Рыболовлевым. Позже Бувье отпустили под залог.

13 марта агентство Reuters сообщило о том, что Высокий суд Сингапура заморозил активы Бувье, «запретив ему выводить из Сингапура любые активы, составляющие до $500 млн, и распоряжаться любыми средствами, находящимися в Сингапуре или за его пределами». 25 марта 2015 г. сингапурский Высокий суд частично снял арест на активы 14 компаний, принадлежащих Иву Бувье, и принял решение, что Дмитрий Рыболовлев должен предоставить $100-миллионную гарантию потенциального ущерба от его иска против Бувье ($20 млн наличными и еще $80 млн гарантий на полотно Ротко «№6»). Эта сумма включает в себя 20 миллионов долларов наличными и передачу на хранение картины Ротко (№ 6 Фиолетовый, Зеленый и Красный).

В апреле гласности были преданы электронные письма, которые поставили под сомнение версию Бувье, что в отношениях с Рыболовлевым он выступал в роли дилера и мог определять цену полотен по своему усмотрению. Переписка подтверждает утверждения семейного траста Рыболовлевых о том, что Бувье выступал как агент, которому было поручено покупать произведения искусства от их имени, а фиксированная комиссия, которую он должен был получить за работу, составляет лишь малую часть тех сумм, которые он накручивал к многим из покупок. Немецкая газета Suddeutsche Zeitung написала о том, что попытки Бувье выступить сразу в нескольких ролях и усидеть на множестве стульев неизбежно привели к конфликту интересов. После заявления, поданного адвокатами Дмитрия Рыболовлева, получили огласку и еще несколько криминальных историй, фигурантом которых является Бувье.

Обвинения в мошенничестве при покупке полотна Хаима Сутина

В частности, Бувье фигурирует в деле канадской гражданки Лорет Шефнер (Lorette Shefner), которую обманным путём убедили продать полотно Хаима Сутина гораздо ниже его рыночной стоимости. Семья Шефнер выдвинула против Бувье иск в Суде штата Нью-Йорк. Кроме того, Бувье оказался замешан в деле мошенника Вольфганга Бельтраччи (Wolfgang Beltracchi), который был приговорен к шести годам тюрьмы за обман ряда крупных коллекционеров.

Обвинения в краже полотен Пикассо

12 мая стало известно, что падчерица Пикассо Кэтрин Хатин-Блэй обвинила крупного парижского арт-дилера Оливье Тома (Olivier Thomas) в краже работ, которые ему было поручено транспортировать. Тома – давний бизнес-партнер Бувье, недавно сменивший его во главе правления люксембургского порто-франко. По информации, полученной The Daily Telegraph из парижской прокуратуры, в марте 2015 г. Хатин-Блэй – единственная дочь Жаклин, второй жены Пикассо, подала против Тома официальный иск. Арт-дилеры могли осуществить подмену. В этом случае либо в хранилище, либо в коллекции российского олигарха оказалась фальшивка, отметил вице-президент Международной конфедерации антикваров и арт-дилеров Михаил Суслов. По его мнению, посредники, возможно, надеялись на то, что эта история никогда не всплывет. Катрин Ютен-Бле подозревает, что к краже полотен мог быть причастен и Бувье — предположительно, именно он помог Тома заручиться документами о происхождении картин. Также Бувье обвиняют в том, что он продал некоторые из работ, предположительно украденных у Хатин-Блэй, семейному трасту Рыболовлевых. По данным влиятельной Art Newspaper, есть основания полагать, что, кроме двух портретов Жаклин Пикассо, из хранилища в одном из парижских пригородов, пропало более 60 работ. Помимо Тома, французская полиция также допросила еще одного делового партнера Бувье Жан-Марка Перетти (Jean-Marc Peretti). 15 сентября 2015 года Парижский суд предъявил швейцарскому арт-дилеру Иву Бувье обвинение в краже картин испанского художника Пабло Пикассо, которые он продал российскому миллиардеру и коллекционеру Дмитрию Рыболовлеву. Суд обязал Бувье предоставить в качестве залога €27 млн - именно эту сумму Рыболовлев заплатил за работы испанского мастера . 25 сентября 2015 года Дмитрий Рыболовлев передал картины Пикассо французским властям. Речь идет о картинах падчерицы Пикассо Кэтрин Ютэн-Блэ, которые были украдены при посредничестве Ива Бувье. Речь идет о картинах: Femme se Coiffant («Причесывающаяся женщина») и Espagnole à l’Éventail («Испанка с веером»). Накануне передачи властям, Рыболовлев созвал пресс-конференцию, на которой заявил о готовности вернуть картины Пикассо. Он подчеркнул, как сообщает французское агентство AFP, что желает, чтобы «правда восторжествовала». Миллиардер сказал, что не знал, что картины были украдены. В интервью газете The New York Times он рассказал о готовности вернуть холсты падчерице Пикассо: «Я чувствую солидарность с ней — она ощущает сильную эмоциональную связь со своими портретами, с портретами матери». «Эти портреты Жаклин Пикассо, последней жены художника, представляют большое художественное и эмоциональное значение для её дочери, Кэтрин Ютэн-Блэ».

Вне всякой связи с этими делами, Бувье называют покровителем Захии Дехар (Zahia Dehar) – дизайнера белья и одежды, которая многим памятна как несовершеннолетняя проститутка, вокруг которой не так давно бушевал медийный скандал.

Новый виток дела о мошенничестве Бувье при продаже картины Ротко

23 февраля 2016 власти Монако предъявили обвинение адвокату Дмитрия Рыболовлева Татьяне Бершеда по подозрению во вмешательстве в личную жизнь жительницы Швейцарии Таня Раппо. Годом ранее Бершеда записала на мобильный телефон запись разговора между Рыболовлевым и Раппо, выступавшей переводчиком на переговорах российского бизнесмена с арт-дилером Ивом Бувье, не уведомив последнюю об этом.

Ив Бувье продал Дмитрию Рыболовлеву почти 40 произведений искусства на сумму более $2 млрд. Позже арт-дилеру были предъявлены обвинения в мошенничестве и соучастии в отмывании денег. Обвинения в отмывании денег также были предъявлены Раппо, которая получала от Бувье комиссионные как посредник.

Продолжение расследования по иску Дмитрия Рыболовлева

В ноябре 2015 года апелляционный суд Монако отклонил ходатайство Ива Бувье о признании уголовного дела по факту мошенничества и отмывания денег недействительным.

В марте 2016 Министерство юстиции США, получив информацию от европейских коллег, начало расследование в отношении Ива Бувье, в том числе его роли в операциях со считавшейся утраченной картиной кисти Леонардо да Винчи Salvator Mundi («Спаситель мира»), которая, как считают исследователи, была написана Леонардо около 1500 года по заказу короля Франции Людовика ХII. В 2013 году на аукционе картину приобрел коллекционер, пожелавший остаться анонимным. По информации Bloomberg, это был Дмитрий Рыболовлев - он приобрел картину через Бувье. По данным иска, поданного против Бувье в Монако, миллиардер заплатил за картину 127,5 млн долларов, что примерно на 50 млн долларов больше, чем, как он позже заявил, получил продавец, утверждая при этом, что Бувье присвоил разницу в цене.

Как отмечается, сотрудники министерства юстиции США изучают различные сделки, которые Бувье заключал в интересах своих клиентов, включая операции с картинами Модильяни, Климта и Ротко, и уделяя пристальное внимание вопросу о том, мог ли он вводить в заблуждение клиентов относительно цены картин. Среди этих работ работа Леонардо - самая известная, и в случае, если расследование даст результаты, Бувье могут грозить обвинения в мошенничестве.

Как пишет Newyorker, Бувье был безжалостен в эксплуатации тех фактов, которые остались недосказанными. «Играющий на флейте и обнаженная женщина», которую Бувье продал Рыболовлеву за двадцать пять миллионов евро, он купил за день до этого всего за три с половиной миллиона. Он сделал прибыль в шестьдесят миллионов долларов на Климте.

Дилеры, как правило, связывают с Бувье две проблемы. Одна из них заключается в том, что он был логистом, а логисты не занимаются дилерством. «Я считаю это серьезнейшим конфликтом интересов», - сказал арт-дилер №1 в мире Ларри Гагосян в интервью «Таймс».

Еще одна проблема заключается в том, что Бувье также очернил идею, кем должен быть арт-дилер. Он использовал любую двусмысленность в деле, которое предполагает торговлю по-джентльменски. Будет ли его поведение признано мошенничеством – неизвестно, учитывая непрозрачность формулировок электронных писем и сомнительную доверчивость олигарха, однако ущерб, нанесенный арт-рынку, связан в основном с наглостью Бувье и грубостью его достижений.

По наблюдению журналиста Newyorker, беседовавшего с Бувье, он напоминает «животного, занятого падалью, типа шакала».

22 марта Верховный суд Сингапура отклонил ходатайство швейцарца о прекращении делопроизводства по гражданскому иску, поданному против него в Сингапуре Дмитрием Рыболовлевым.

В то же время открытые источники сообщают, что в «непрозрачные сделки» Бувье помимо дилеров и посредников были вовлечены контрабандисты и персоны, занятые отмыванием денежных средств.

В апреле 2016, пытаясь спасти остатки своей репутации, Бувье решил значительно увеличить расходы на пиар. Он обратился к CNC – Communications & Network Consulting – за помощью во взаимодействии с мировыми медиа. К сожалению для него, отмечают СМИ, решение прибегнуть к услугам дорогих и известных PR-компаний «не способствует опровержению предположений, согласно которым он все еще располагает значительным объемом свободных средств». До настоящего момента команда Бувье предположительно активно использовала новые цифровые и социальные медиа для дискредитации и очернения его предполагаемых жертв.

В июне 2016 аукционный дом Sotheby's принял решение не оспаривать требования российского миллиардера и коллекционера Дмитрия Рыболовлева провести расследование по ряду конфиденциальных сделок, совершенных аукционным домом, в том числе состоявшихся три года тому назад продаж двух картин Пикассо.

Французские СМИ называют Бувье арт-дилером «с огромными прибылями и сомнительными методами работы», отмечая, что Бувье создал вокруг себя «экосистему» с целью повышения стоимости работ и их перепродажи. И сегодня его империя находится на грани краха, даже несмотря на то, что швейцарец продолжает говорить о своей добросовестности.

Инициативы и участие в проектах

В 2004 году Ив Бувье основал компанию Art Culture Studio, занимающуюся организацией культурных мероприятий.

Он стал, в частности, инициатором и президентом международного салона изящных искусств в Москве и Зальцбурге.

В 2008 году Ив Бувье также стал одним из инициаторов проекта по открытию Парижской Пинакотеки в Сингапуре. Согласно её веб-сайту, эта организация является «первым парижским трансверсальным музеем, где посредством сотни знаковых работ вступает в диалог тысяча лет истории искусства».

Некоммерческие мероприятия являются неотъемлемой частью деятельности Art Culture Studio, которая в 2012 году приняла участие в реконструкции мебели XVIII века для будуара императрицы Жозефины из замка Фонтенбло.

Art Culture Studio поддерживает национальный фонд «Возрождение русской усадьбы», некоммерческую общественную организацию, которая оказывает поддержку исследовательским программам, связанным с восстановлением сельских историко-культурных комплексов.

Ив Бувье является одним из главных инициаторов проекта по строительству так называемого «полюса R4», артистического микро-города на острове Сеген. Этот артистический центр, спроектированный французским архитектором Жаном Нувелем и получивший поддержку и финансирование Ива Бувье, откроется в 2017 году.

Отрывок, характеризующий Ив Бувье

– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…