Иган, Эдуард Майкл

Его Высокопреосвященство кардинал Эдуард Майкл Иган Edward Michael Egan<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кардинал-священник с титулом церкви Санти-Джованни-э-Паоло.</td></tr>
Архиепископ Нью-Йорка
11 мая 2000 года — 23 февраля 2009 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Кардинал Джон Джозеф О‘Коннор
Преемник:	Кардинал Тимоти Майкл Долан
Рождение:	2 апреля 1932(1932-04-02) Оук Парк, США
Смерть:	5 марта 2015(2015-03-05) (82 года) Нью-Йорк, США
Принятие священного сана:	15 декабря 1957 года
Епископская хиротония:	22 мая 1985 года
Кардинал с:	21 февраля 2001 года

Эдуард Майкл Иган (англ. Edward Michael Egan; 2 апреля 1932, Оук Парк — 5 марта 2015, Нью-Йорк) — американский кардинал. Титулярный епископ Аллегени и вспомогательный епископ Нью-Йорка с 1 апреля 1985 по 5 ноября 1988. Епископ Бриджпорта с 5 ноября 1988 по 11 мая 2000. Архиепископ Нью-Йорка с 11 мая 2000 по 23 февраля 2009. Кардинал-священник с титулом церкви Святых Иоанна и Павла с 21 февраля 2001.

Ранняя жизнь и образование

Третий из четырёх детей, Эдуард Иган родился в Оук-Парке, штате Иллинойс, и был сыном Томаса и Женевьевы (в девичестве Костелло) Иган. Его отец был менеджером по продажам, а его мать была домохозяйкой и бывшей учительницей; семьи его родителей были из графства Мейо и графство Клэр, в Ирландии. В 1943 году, Иган и его старший брат заразились полиомиелитом, что стало причиной их двухгодичного пропуска школы в то время как они выздоравливали дома.

Он закончил предварительную семинарию архиепископа Квигли, где он был президентом студенческого органа и редактором студенческой газеты и ежегодника, в 1951 году. Иган тогда поступил в семинарию Святой Марии Озёрной, где он получил степень бакалавра в философии. Он был послан продолжить своё обучение в Папском Григорианском Университете в Риме.

Священство

Иган был рукоположен в священника архиепископом Мартином Джоном О’Коннором 15 декабря 1957 году, и получил лиценциат священного богословия от Папского Григорианского Университета в 1958 году. По своём возвращении в Соединенные Штаты, он служил викарием собора Святого Имени, в Чикаго, помощником канцлера митрополии, и секретарём кардинала Альберта Григория Мейера до 1960 года. В это время, он также преподавал на вечерних занятиях для потенциальных обратившихся католиков и служил священником в мемориальной больнице Уэсли.

В 1960 году, Иган возвратился в Папский Григорианский Университет в Риме, чтобы продолжить свои докторские занятия. В период своих занятий, он стал помощником вице-ректора и репетитором нравственного богословия и канонического права в Папском Североамериканском Колледже. Он получил свою докторантуру в каноническом праве summa cum laude в 1964 году. Иган, возвратился в митрополию Чикаго, стал секретарем кардинала Джона Коди. Как его секретарь, он «видел, что кардинал Коди был критикуем по хорошим причинам» типа гражданских прав и десегрегации.

Позднее Иган был назначенный секретарём архиепархиальной Комиссий по экуменизму и отношениям между людьми, заседающим на нескольких межрелигиозных организациях и налаживая подобный диалог с евреями и протестантами. С 1969 по 1971 годы, он служил со-канцлером митрополии. Иган еще раз возвратился в Рим в 1971 году, когда папа римский Павел VI назвал его аудитором Трибунала Священной Римской Роты. При служении в Римской Роты, он был также профессором канонического права в Папском Григорианском Университете и гражданского и уголовного судопроизводства в студии Роты. Иган служил специальным уполномоченным Конгрегации Таинств и Богослужения, а также советником Конгрегации по делам Духовенства. В 1982 году, он был выбран, чтобы быть одним из шесть канонистов, которые рассмотрели новый Кодекс Канонического Права с папой римским Иоанном Павлом II перед его обнародованием в 1983 году.

Епископская карьера

1 апреля 1985 года Иган был назначен Иоанном Павлом II вспомогательным епископом Нью-Йорка и титулярным епископом Аллегени. Он получил свою епископскую ординацию 22 мая того же года, в базилики Святых Иоанна и Павла, в Риме, от кардинала Бернардена Гантена — префекта Конгрегации по делам Епископов, которому помогали и сослужили архиепископ Нью-Йорка Джон Джозеф О’Коннор и епископ епархии Арлингтона Джон Ричард Китинг. Он избрал своим епископским девизом: «В Святости Истины» (Послание к Ефесянам 4:24). Как вспомогательный епископ, он служил викарием по образования в митрополии с 1985 по 1988 годы.

Епископ Бриджпорта

Позднее Иган был назван третьим епископом Бриджпорта, штат Коннектикут, 5 ноября 1988 года. Он был формально официально введён в должность 14 декабря того года.

В период срока своего пребывания, он наблюдал за реорганизацией католических школ. Он также собрал 45 миллионов долларов для епархиальных школ через кампанию фандрайзинг, «Вера в Будущее». Епархиальная католическая благотворительная деятельность в период его срока пребывания стала самым большим частным социальным агентством обслуживания в Фэрфилдском графстве. В отношении двенадцати испаноязычных приходов в диоцезе, он привлёк испанскх священников в Бриджпорт из Колумбии. Он также установил дом для отставных священников и школы для детей со специальными потребностями.

В рамках конференции католических епископов США, он служил председателем Совета управляющих Папского Североамериканского Колледжа и Комитета по науке и человеческим ценностям. Он был также член Комитета по каноническим делам, Комитета по образованию, Комитета по национальным пожертвованиям и Комитета по назначениям, и служил два срока в административном правлении Конференции.

Архиепископ Нью-Йорка

11 мая 2000 года Иган был назначен архиепископом Нью-Йорка и введён в должность на этом посту 19 июня 2000 года. На церемонии пела сопрано Рене Флеминг.

При становлении архиепископом Нью-Йорка Иган сделал приоритетом поощрять призвание к священству. Помимо частных инициатив, каждый год на празднике Святого Иосифа (19 марта) он предложил служить Мессу, на которую были приглашены мужчины средней школы и колледжа, привлеченные к священническому призванию. Он назначил двух священников директорами призвания, чтобы помогать ему в продвижении призвания к священству.

Он был возведён в кардинальское достоинство папой римским Иоанном Павлом II на консистории от 21 февраля 2001 года, становясь кардиналом-священником с титулярной церковью Санти-Джованни-э-Паоло (Святых Иоанна и Павла). Это была та же самая титулярная церковь, которую занимали все архиепископы Нью-Йорка, так как в 1946 году кардиналу Фрэнсису Спеллману была дана эта титулярная церковь папой римским Пием XII, которую ранее занимал сам папа римский (тогда кардинал Пачелли).

Главной заботой кардинала была архиепархиальная семинария в Йонкерсе, штат Нью-Йорк. В марте 2001 года он объявил своё решение реорганизовать профессорско-преподавательский состав семинарии. Пастер Статен-Айленда, монсеньор Питер Финн был выбран ректором семинарии. Среди других кардинал включил Эвери Даллеса, иезуита, сестру Сару Батлер, М. С. Б. Т., и отца Джозефа Августина Ди Нойю, доминиканца, (прежде, чем он был вызван в Рим, чтобы стать заместителем Секретаря Конгрегации Доктрины Веры в 2002 году) к профессорско-преподавательскому составу. Младшая семинария, что в Ривердейл, штат Нью-Йорк, была переведена в университетский городок главной семинарии. Чтобы поддерживать регулярные контакты с семинаристами, Иган пригласил семинаристов служивать его мессу 10:15, в соборе Святого Патрика в одно воскресенье каждого месяца, а позднее встретился с ними в своей резиденции. Кроме того, каждый год он сам проводит день молитв и размышлений для студентов семинарии и профессорско-преподавательского состава.

Для отставных священников митрополии Иган установил резиденцию имени кардинала Джона О’Коннора в секции Ривердейл Бронкса. В 2002 году «Institución del Mérito Humanitario» с его местом в Барселоне (Испания) предоставлено ему с «Gran Cruz al Mérito Humanitario». В 2002 году папа римский Иоанн Павел II назвал кардинала Игана, наряду с пятью другими кардиналами, членами Верховного Трибунала Апостольской Сигнатуры — верховного суда Церкви в вопросах канонического права.

В июне 2003 года Иган был обвинён в сокрытии имён священников, которые были обвинены в попытках растления малолетних и найдены невиновными Церковью. Его представитель спорил, что невинный должен быть защищён, в то время как группы типа «Голос верных» критиковали процессом как находящийся вне общественного мнения.

Иган был одним из кардиналов-выборщиков, которые участвовали в Папском Конклаве 2005 года, который избрал папу римского Бенедикта XVI.

В декабре 2006 года, кардинал Иган начал выступать в роли ведущего еженедельной программы на католическом канале спутникового радио Sirius, в которой он обсуждал разнообразные темы, включая события в митрополии и о проблемах в Церкви. Станция, запущенная по инициативе кардинала также передает его воскресеные мессы из кафедрального собора. В другое время намеченные программы, включают новости, истории интересующие широкую аудиторию и духовно развивающие темы, размышляющие о Священном Писании, католическом образовании, социальном служении, священной музыке, интервью, «звоните — отвечаем» и о духовном руководстве.

Кардинал Иган, после более чем годового осторожного изучения и консультации, объявил 19 января 2007 года, что десять приходов митрополии были бы канонически закрыты, а одиннадцать, будут слиты с другими приходами. В то же самое время он сделал известным, что он решил не закрывать или сливать девять приходов и шесть миссий, первоначально рекомендуемых или для закрытия или слияния. Кроме того, пять новых приходов были бы учреждены, три в графстве Оранж, и один каждый в Статен-Айленде и графстве Датчесс из-за увеличений населения. Строительные проекты были также одобрены для девяти приходов. Закрытия вызывало некоторое недовольство.

Более поздние годы

Кардинал Иган, в соответствии с Кодексом Канонического Права, подал свою отставку с поста архиепископа Нью-Йорка папе римскому Бенедикту XVI 2 апреля 2007 года, когда он достиг семидесятипятилетнего возраста. Его отставка стала официальной 23 февраля 2009 года, когда папа римский Бенедикт XVI назначил архиепископа Тимоти Долана его преемником, который вступил во владение митрополией 15 апреля 2009 года. Кардинал Иган — первый архиепископ Нью-Йорка, который удалился на покой; все предыдущие архиепископы Нью-Йорка умерли при исполнении служебных обязанностей, даже после представления требования для епископов, предлагающим им отставку с их постов пасторской заботой после достижения семидесятипятилетнего возраста.

15 декабря 2007 года, Иган отпраздновал свою 50-ю годовщину в сане священника. Он был назначен папой римским в Конгрегацию по делам Восточных Церквей 26 января 2008 года. В январе 2009 года, он публично осудил спорные высказывания, сделанные епископом Братства Святого Пия X, Ричардом Уильямсоном.

Кардинал Иган член попечительского Совета Католического Университета Америки и член Совета управляющих в Школе Права Ave Maria. Кардинал Иган может участвовать в любых будущих Конклавах, которые могут начаться до его восьмидесятилетия (2 апреля 2012 год). После этой даты, он будет способен участвовать в обсуждениях до голосования, но не сможет войти на Конклав.

Иган был госпитализирован в больницу Святого Винсента 4 апреля 2009 года, после испытывания болей в животе. После прохождения различных испытаний, он был выпущен из больницы 7 апреля, а позже был дан электрокардиостимулятор в операции с малым риском. Он был в достаточной форме, чтобы осуществлять контроль над следующими литургическими службами в период Страстной недели.

В дополнение к своему родному английскому языку, он говорит по-французски, по-итальянски, по-латыни, и по-испански.

2 апреля 2012 года кардиналу Игану исполнилось восемьдесят лет и он потерял право на участие в Конклаве.

5 марта 2015 года кардинал Иган скончался в Нью-Йорке.

Взгляды

На аборт

В резко изложенной статье, изданной рядом с помещенной фотографией будущего ребенка в матке, кардинал Эдуард Иган — архиепископ Нью-Йорка, сравнил толерантное отношение к абортам к рассуждению, используемому Адольфом Гитлером и Иосифом Сталином, чтобы совершить массовые убийства.

На однополые браки

Кардинал Эдуард Иган резко критиковал понятие однополого брака и критиковал Голливуд за «осквернение» брака и разрушение «чего-то священного и святого». Кардинал Иган сказал, что угроза законного гомосексуального брака будет иметь разрушительный эффект на традиционные ценности, уже разрушенные грубой поп-культурой, сообщает газета «Дэйли Ньюс».

На сексуальные растления в Бриджпорте

Верховный Суд штата Коннектикут в мае 2009 года вынес определение, что делает факты с подробным изложением о сексуальном насилии священниками в епархии Бриджпорта, должен быть опубликованы, судебный прецедент, который может предоставить смущающие новые сведения о карьере недавно подавшего в отставку нью-йоркского кардинала Эдварда Игана. Постановление суда 4-1 охватывает более чем 12,600 страниц документов из 23 судебных процессов против шести священников, которые были в секрете начиная ещё до улаживания дела в 2001 году римско-католической епархией Бриджпорта.

На церковный целибат

В интервью радио, данном 10 марта 2009 года, Иган заявил, что церковный целибат в латинском обряде могло быть открыт для обсуждения. Кардинал добавил, «я думаю, это нужно рассмотреть, и я не настолько уверен, что это не было бы хорошей идеей разрешить на основе географии и культуры — не делая всестороннего определения». Далее он отметил, что священникам восточного обряда позволяют жениться, «нет никакой проблемы вообще». Иган позднее умерил своё заявление, говоря: «Целибат — одно из величайших благословений Церкви. Я должен буду быть более осторожен в попытке объяснить несколько сложный вопрос в 90 секундах».

Ссылки

• [ny-archdiocese.org/abouttheArchBishop.cfm Митрополия Нью-Йорка]
• [archny.org/news-events/columns-and-blogs/cardinals-monthly-column/ Ежемесячная колонка Игана в «Catholic New York»]
• [www.cardinalrating.com/cardinal_28.htm Заявления Игана]
• [www.wnbc.com/news/10681296/detail.html?subid=10101421 Иган, интервьюируемый Дэвидом Ушери]
• [www.thejournalnews.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20070212/NEWS03/702120360/1019/SPECIAL02 Пасторский визит]
• [www.fordham.edu/campus_resources/public_affairs/inside_fordham/inside_fordham_archi/october_2004/news/a_beauty_restored_re_16619.asp Посещение церкви Фордхэм]

Отрывок, характеризующий Иган, Эдуард Майкл

Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.