Игды - кала
| Древний город
Игды - кала
|
Игды-кала, парфянская крепость I в. до н. э. — IV в. н. э. на высоком скалистом берегу Узбоя, образующем здесь узкий и живописный каньон. Находится в 150 км севернее города Сердара.
В плане — неправильная трапеция со сторонами 60 х 60 х 75×45 м. Северо-восточная стена сооружена прямо на обрыве высотой до 30 м, с трех остальных сторон крепость окружена высеченным в скале рвом. Крепостные стены сложены из плоских каменных плит и усилены прямоугольными башнями (по всему периметру стен сохранилось 11 таких башен, а сами стены уцелели до высоты 1,5 м). В стенах и башнях сделаны узкие бойницы, имевшие, скорее всего, стреловидную форму, типичную для античной военной архитектуры Хорезма. Снаружи стены покрыты глиняной обмазкой, а изнутри к ним примыкал коридор типа стрелковой галереи. Как отмечал С. П. Толстов (руководитель экспедиции, открывшей этот памятник в 1954 г.), «в целом крепость, построенная из не свойственного Хорезму материала — камня, во всех деталях повторяла принципы хорезмской фортификации и строительного дела, а по внешнему виду благодаря обмазке ничем не отличалась от хорезмских позднеантичных укреплений».
Игды-кала построена для контроля водного пути по Узбою (из Индии в Причерноморье). Одновременно крепость играла значительную роль в контактах кочевого населения региона и Парфянского государства, территория которого располагалась южнее.
|
Это заготовка статьи по истории Азии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Игды - кала"
Отрывок, характеризующий Игды - кала
На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
