Игнатий (Малышев)

Архимандрит Игнатий
Имя при рождении:	Иван Васильевич Малышев
Дата рождения:	24 марта (8 апреля) 1811(1811-04-08)
Место рождения:	деревня Шишкино, Ярославская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя
Дата смерти:	16 (29) мая 1897(1897-05-29) (86 лет)
Место смерти:	Троице-Сергиева пустынь, Санкт-Петербург

Архимандрит Игнатий (в миру Иван Васильевич Малышев; 24 марта (8 апреля) 1811, деревня Шишкино, Ярославская губерния — 16 (29) мая 1897, Санкт-Петербургская губерния) — архимандрит Русской православной церкви, настоятель Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом (сейчас формально находится на территории посёлка Стрельна), сменивший на этой должности своего учителя — архимандрита Игнатия (Брянчанинова).

Биография

Родился полумёртвым, а в семь лет, упав с дерева, так разбил голову, что ночь был без признаков жизни. С ранних лет он имел стремление к уединению, любил посещать храмы. Получив домашнее образование, в 12 лет был привезён родителями в Петербург в дом купца П. В. Лесникова, где уже находился его старший брат Макарий, впоследствии схимонах Сергиевой пустыни. Через год он был переведён в другой купеческий дом, где пробыл шесть лет; затем был сделан приказчиком Лесникова. В это время у него появилась мысль о монастыре. В декабре 1833 года Иван Васильевич познакомился с Игнатием Брянчаниновым и сразу же был принят в число братства Троице-Сергиевой пустыни.

В январе 1834 года Иван Васильевич Малышев вместе с архимандритом Игнатием и Михаилом Чихачёвым приехал в Пустынь и здесь начал свой духовный подвиг. Архимандрит Игнатий (Брянчанинов) оставил Ивана Васильевича у себя келейником, приучая его к усердному и безропотному исполнению послушаний. Когда обнаружилась его склонность к рисованию, Игнатий Брянчанинов предложил ему учиться в академии художеств. Здесь он учился, как сам свидетельствует в автобиографии (см. аннотацию — [www.srcc.msu.su/uni-persona/site/research/zajonchk/tom3_3/V3P36120.htm № 6087. Игнатий. Автобиография.]), у М. И. Скотти, К. П. Брюллова, А. Е. Егорова. В это же время проявилась его твёрдость в вопросах веры — в спорах с А. Г. Ухтомским о монашестве.

В 1840 году И. В. Малышев был пострижен в рясофор с именем Игнатий; в 1842 году — в мантию, с тем же именем; в 1844 году — стал иеромонахом.

В 1848 году скончалась мать Игнатия (Малышева). К этому времени в Пустыни уже находились его два брата: старший — Макарий и младший — Пётр, впоследствии иеромонах Платон, ризничий Пустыни.

В 1854 году иеромонах Игнатий был назначен главным распорядителем перестройки церкви преподобного Сергия. По настоянию Игнатия главный иконостас был сделан по рисунку А. М. Горностаева из порфира, мрамора, малахита, лазурита и полудрагоценных камней. При этом Игнатий не пожалел расстаться с картиной К. Брюллова (ракурс плащаницы).

15 (27) апреля 1857 года Игнатий Малышев был назначен наместником Пустыни. Через несколько месяцев архимандрит Игнатий Брянчанинов был хиротонисан во епископа, а в настоятели Пустыни он рекомендовал её наместника. Указом Священного Синода за № 761 от 30 октября (12 ноября) 1857 года настоятелем Троице-Сергиевой пустыни был назначен Игнатий (Малышев). 17 (29) ноября 1857года, в Казанском соборе, он был возведен в сан архимандрита.

Много сделал архимандрит Игнатий (Малышев) для обители за 40 лет своего служения в качестве настоятеля Троице Сергиевой Пустыни (1857—1897). Если предыдущий настоятель (1834—1857) Игнатий (Брянчанинов), отдал много сил на воспитание монастырской братии, то его преемник, сохранив и преумножив духовные богатства монастыря, украсил внешний вид Сергиевой Пустыни архитектурным ансамблем. На территории монастыря действовали семь храмов: Пресвятой Троицы, преподобного Сергия Радонежского, Воскресения Христова, священномученика Валериана (Зубовская), святителя Григория Богослова (Кушелевская), Покрова Пресвятой Богородицы (Кочубеевская), священномученика Саввы Стратилата (Шишмаревская), и часовни: Покровская и Спасская — у монастырских ворот, Тихвинской Божьей Матери (с чтимым образом), Рудненская — на берегу пруда «Иорданка» в восточной части обители.

Хорошая организация жизни и хозяйства монастыря при архимандрите Игнатии позволила осуществлять широкую благотворительную деятельность. С 1866 года на содержание Санкт-Петербургской духовной семинарии и духовного училища Пустынь ежегодно жертвовала по 1 000 рублей. Благотворительная деятельность Пустыни уже в семидесятых годах стала известна и за границей. Узнав о строительстве нового храма в Сараево (Босния), архимандрит Игнатий пожертвовал туда весной 1871 года иконы для иконостаса в количестве 73-х, запрестольный крест и хоругви. В написании икон более 2 лет участвовали сам настоятель и монастырские художники (иногда указывается, что иконы писались для храма Воскресения Христова построенного (1872—1876) по проекту архитектора А. А. Парланда в самом монастыре). Благотворительную деятельность архимандрита Игнатия оценили и Россия — пожалован орден Святого Владимира, и Босния — Черногорский князь Николай прислал ему орден Святого Даниила 2-й степени.

В 1875 году архимандритом Игнатием было завершено жизнеописание русских святых тысячелетия России, расположенного по векам.

В войну с Турцией, в 1877—1878 годы, по предложению настоятеля в Сергиевой пустыне была устроена больница с церковью, освященной 29 января (10 февраля) 1878 года.

В 1881 году архимандрита Игнатия удостоили звания почетного вольного общника Академии художеств. Во время проведения второго конкурса по храму в память убитого Александра II «вдруг его осенила мысль начертить проект», и следом явилась уверенность, «залог внутренний», что именно его предложение будет принято. Для разработки проекта Игнатий обратился к А. А. Парланду, которого близко знал по совместным работам в Троице-Сергиевой пустыни. Проект Альфреда Парланда и архимандрита Игнатия (Малышева) был одобрен императором Александром III 29 июля (10 августа) 1883 года с условием его последующей доработки. Строительство храма длилось 24 года; в основание его положили гравировальную доску с надписью, свидетельствовавшей об авторстве архимандрита Игнатия; освящён он был 6 (19) августа 1907 года, через 10 лет после смерти одного из авторов.

В 1882 году в связи с 25-летием настоятельства архимандриту Игнатию был пожалован орден Святой Анны 1-й степени.

Незадолго до предсмертной болезни один из учеников Игнатия напомнил ему о приближении 40-летия настоятельства, на что последовал ответ:
«Как бы не было со мной, как с охотниками на медведей: 39 убьёт, а с сороковым не сладит».

Скончался архимандрит Игнатий 16 (28) мая 1897 года (а 15-го вечером, по старому стилю, его посетил Иоанн Кронштадтский) и был погребен в Пустыни, в храме Воскресения Христова. В настоящее время его останки покоятся в храме преподобного Сергия, куда они были перенесены в год столетия со дня его преставления.

Литература

• Ты мой Бог, я Твой раб… : Жизнеописание настоятеля Троице-Сергиевой пустыни Архимандрита Игнатия (Малышева). — СПб.: САТИСЪ, 2007. — 176 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7373-0131-3.

Отрывок, характеризующий Игнатий (Малышев)

Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.