Игнатий IV (патриарх Антиохийский)

Патриарх Игнатий IV البطريرك أغناطيوس الرابع<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Патриарх Антиохийский и всего Востока
2 июля 1979 года — 5 декабря 2012
Церковь:	Антиохийская православная церковь
Предшественник:	Илия IV
Преемник:	Иоанн X
Митрополит Латтакийский
5 августа 1966 — 2 июля 1979
Епископ Пальмирский, викарий Патриарха Антиохийского и всего Востока
18 февраля 1962 — 5 августа 1966
Имя при рождении:	Хазим Хабиб Ассаад
Рождение:	28 августа 1921(1921-08-28) деревня Мухрада, Сирия
Смерть:	5 декабря 2012(2012-12-05) (91 год) Бейрут, Ливан
Награды:
Патриарх Игнатий IV на Викискладе

Патриарх Игна́тий IV (араб. البطريرك أغناطيوس الرابع‎, в миру Хазим Хабиб Ассаад; 28 августа 1921, деревня Мухрада, Сирия — 5 декабря 2012, Бейрут) — епископ Антиохийской православной церкви; с 1979 года по 2012 год — патриарх Антиохийский и всего Востока.

Биография

Родился в православной арабской семье. С ранних лет посещал богослужения и участвовал в церковной жизни. Уже в молодости он принял монашество и отличался склонностью к интеллектуальной и мистической жизни.

Желая углубить своё образование, в 1936 году он отправился в Бейрут, где поступил в Американский Университет Бейрута и выпустился со степенью бакалавра по философии, будучи единственным монахом среди трёх тысяч студентов.

В период обучения в Бейруте поступил на службу в один из храмов местной епархии сначала в качестве алтарника, а через некоторое время стал иеродиаконом.

В 1942 году Хазим был одним из организаторов православного молодёжного движения, которое развивалось в Ливане и Сирии во время Второй мировой войны. Это движение придало новые жизненные силы всей Антиохийской Церкви и способствовало притоку молодёжи в Церковь.

В 1945 году выпустился из университета. В том же году был рукоположен во иеромонаха.

С 1949 по 1953 год учился в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, защитив диссертацию на тему «Воплощения и искупления в богословии Св. Афанасия».

В 1953 году он выступил одним из основателей Синдесмоса — Всемирного объединения православной молодёжи и богословских школ.

После возвращения на Ближний Восток 18 февраля 1962 года был рукоположён во епископа Пальмирского, патриаршего викария, и направлен настоятелем в Баламандский монастырь.

5 августа 1966 года был избран митрополитом Латакийским. Новый митрополит был скромным, дружелюбным, прямым и простым человеком, отказавшимся от помпезности, присущей иным архиереям. Старался повсеместно вводить практику частого Причащения. При нём начались строительные работы и ремонты во многих храмах, были организованы вакфы.

2 июля 1979 года избран Патриархом Антиохийским, практически немедленно после смерти предшественника, Илии IV. Такая поспешность была признана необходимой из-за гражданской войны в Ливане. Чин интронизации был совершён 8 июля.

Резиденция в Дамаске (Антиохия — современная Антакья — находится на территории Турции и несколько веков фактически не является центром Антиохийской Православной Церкви).

Скончался 5 декабря 2012 года в реанимационном отделении православного госпиталя святого Георгия в Бейруте от обширного инсульта на 93-м году жизни. 9 декабря того же года в соборе святителя Николая Чудотворца в Бейрутском районе Ашрафия состоялось отпевание, которое возглавил Патриарх Константинопольский Варфоломей.

Позиция

В книге «Позиции и речения» (ар. Мавакыф ва акваль) Игнатий IV пишет о своём отношении к ближневосточному конфликту:

Лишь палестинцы могут быть хозяевами дома. Иерусалим может принадлежать только его исконным жителям, а не расистам. Расизм — грязь на челе права и справедливости.

12 ноября 1991 года выступил с заявлением об отношениях с нехалкидонскими (оринтальными) церквами. Заявление содержит призыв к полному и взаимному уважению во всех вопросах богослужения, духовности общего наследия. Отеческое наследие обеих церквей по мнению Патриарха Игнатия IV следовало включить в образовательную программу богословских школ. Обе церкви обязуются не заниматься прозелитизмом. В документе также предлагаются указания по совершению совместного совершения литургии православными и монофизитами.

22—23 января 2008 года принимал участие в конференции «Сосуществование и миротворчество» в Аммане (Иордания). Подписал декларацию о том, что христиане и магометане как верующие в Единого Бога, согласны: уважать веру и религиозные свободы, уважать всех посланников и пророков, святые книги и религиозные тексты, продолжать диалог и сотрудничество между народами, чтобы достигнуть справедливости, мира, развития и достойной жизни, к которым призывают человеческие и религиозные учения небесных религий.

Награды

• Премия Международного фонда единства православных народов (Москва, 2003)
• Орден РПЦ святого апостола Андрея Первозванного с алмазной звездой (2003 год)
• Премии Союза писателей России им. святителя Иоанна Златоуста за 2007 год (13 ноября 2007; «за неустанную работу в деле укрепления единства Матери Церкви, за несение слова Божия народу Сирии и всему Востоку».)
• Орден Дружбы (Россия, 7 мая 2010 года) — за большой вклад в укрепление российско-сирийского сотрудничества и дружбы между народами

Отрывок, характеризующий Игнатий IV (патриарх Антиохийский)

– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.