Игнатьев, Никон Васильевич

Никон Игнатьев
Дата рождения:	19 (31) марта 1895(1895-03-31)
Место рождения:	деревня Чаломкино, Казанская губерния, Российская империя
Дата смерти:	4 марта 1941(1941-03-04) (45 лет)
Место смерти:	Еврейская АО, СССР
Род деятельности:	писатель

Никон Васильевич Игнатьев (19 [31] марта 1895 — 4 марта 1941) (по другим данным — 1 апреля 1895 — 6 марта 1941) — горномарийский писатель, зачинатель горномарийский литературы.

Никон Игнатьев родился в семье батрака в деревне Чаломкино (ныне Горномарийский район Марий Эл) 19 марта 1895 года. До революции работал батраком, бурлаком на Волге, служил в армии. Учился в школе при Михаило-Архангельском монастыре.

Участник Первой мировой войны, в 1917 году он находился на Турецком фронте на нестроевой службе. В 1918 году оказался на Южном фронте, был рабочим в Царицыне и Астрахани, принял идеи большевиков, вступил в члены ВКП(б). В 1919 году стал работать в первой горномарийской газете «Незерын шамакшы».

С 1920 года жил в Козьмодемьянске, работал редактором газет «Тор» и «Красный труд». Руководил уездным отделением РОСТА, заведовал марийской секцией УИК. В январе 1922 года Н. Игнатьева обвинили в националистической направленности публикуемых статей и исключили из партии. С 1924 года он сотрудник газет «Марийская деревня» и «Кыралшы» (затем «Ленин корны»). Работал в горномарийском филиале Марийского книжного издательства, с 1930 года редактировал журнал «У сем» (затем «Якшар знамя»).

В 1937 году арестован как член контрреволюционной буржуазно-националистической организации, 20 октября 1937 года осуждён на 10 лет лагерей. Умер в заключении в Биробиджанском лагере 4 марта 1941 года. Реабилитирован.

Свои первые произведения Игнатьев написал в 1919 году. Он писал стихи, поэмы и пьесы. Основной тематикой произведений Игнатьева была жизнь марийского народа. Этой теме посвящены его романы «Вурс мардеж» (Стальной ветер), «Савик», «Туан сӓндалык» (Страна родная), а также повести «Комсомол ӹдыр» (Комсомолка) и «Тошты кола» (Старое умирает). Игнатьев впервые перевёл на горномарийский язык ряд произведений А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого и М. Горького.

Имя Игнатьева присвоено улице в Козьмодемьянске и Горномарийской районной библиотеке. В деревне Чаломкино открыт его дом-музей. С 1995 года в районе проходят ежегодные Игнатьевские литературные чтения.

Литература

• Г. Е. Беспалова, К. К. Васин, Г. З. Зайниев. Писатели Марий Эл: биобиблиографический справочник / А. В. Селин. — Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1988. — С. 98—101. — 374 с. — 50 000 экз.
• Писатели Марий Эл: биобиблиографический справочник / Сост. А. Васинкин, В. Абукаев и др.. — Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 2008. — С. 266—269. — 752 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-7590-0966-5.
• В. А. Мочаев. Марийская биографическая энциклопедия. — Йошкар-Ола: Марийский биографический центр, 2007. — С. 149. — 486 с. — 2032 экз. — ISBN 5-87898-357-0.
• Игнатьев Никон Васильевич // Энциклопедия Республики Марий Эл / Гл. редкол.: М. З. Васютин, Л. А. Гаранин и др.; Отв. лит. ред. Н. И. Сараева; Мар. НИИ яз., лит. и истории им. В. М. Васильева. — М.: Галерия, 2009. — С. 390—391. — 870 с. — 3505 экз. — ISBN 978-5-94950-049-1.

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke3/ke3-0463.htm Краткая литературная энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Игнатьев, Никон Васильевич

– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.