Игнатюк, Владимир Адамович
Владимир Адамович Игнатюк<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">На рабочем месте. Фото Рудольфа Кучерова (РИА Новости), 1979 год</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1970 — 1985 | ||
| Предшественник: | Юрий Левин | |
| Преемник: | Всеволод Белецкий | |
| Рождение: | 1927 | |
| Смерть: | 2003 | |
| Партия: | КПСС | |
| Награды: |
| |
Владимир Адамович Игнатюк (1927—2003) — советский моряк, руководитель Мурманского морского пароходства. После выхода на пенсию являлся общественным деятелем. Имя Владимира Адамовича носит российский ледокол.
Биография
До 1970 года
Володя Игнатюк родился в 1927 году в семье служащего. Во время войны он учился в школе, этот возраст не подлежал призыву до конца октября 1944 года. Летом 1942 года после окончания школы-семилетки Володе было 14 лет и он поступил в строительный техникум[1].
5 марта 1944 года вышло постановление Государственного Комитета обороны № 5311 «О подготовке командных кадров морского флота», которое позволяло будущим морякам учиться на гособеспечении. В 1944 году Владимир Игнатюк ушёл из строительного техникума и подал документы в Одесское высшее мореходное училище После блестящей сдачи вступительных экзаменов он был зачислен на судоводительский факультет[1].
Во время обучения в составе группы курсантов и преподавателей ОВМУ отличился в ситуации спасения теплохода «Победа», на котором 1 сентября 1948 года произошёл крупный пожар. Как отличившийся, был упомянут в приказе Министра морского флота Н. В. Новикова от 30 декабря 1948 года «О награждении курсантов и преподавателей Одесского высшего мореходного училища, отличившихся в борьбе за спасение пассажиров и теплохода „Победа“»[1].
По окончании ОВМО Игнатюк защитил диплом по специальности инженер-судоводитель и в 1950 году по распределению попал в Мурманское государственное морское пароходство. Первым судном, на котором работал Владимир Адамович стал пароход «Софья Перовская», он был принят в экипаж на должность третьего штурмана. После этого Игнатюк работал вторым помощником капитана на пароходе «Державин», пассажирским помощником на пароходе «Сестрорецк», работал при управлении пароходства сменным диспетчером[1].
После рождения дочери Игнатюк перешёл на береговую работу, с 1953 года был утверждён на должность главного диспетчера пароходства. В 1956 году пароходство возглавил Иван Дмитриевич Данилкин, Владимир Адамович был его учеником[1].
С 1963 года Игнатюк перешёл на должность заместителя начальника пароходства по эксплуатации европейской линии. В том же году начальником пароходства стал Юрий Левин (другой ученик Ивана Данилкина)[1].
Вместе со своим подчинённым Евгением Прокопьевым Владимир Игнатюк инициировал создание регулярной линии Мурманск-Монреаль, получившей официальное название «Арктик Лайн»[2]. В рамках реализации этого проекта на уровне Министерства морского флота была создана группа специалистов для изучения иностранного опыта в этой области, Владимир Адамович был включён в эту группу от своего пароходства. Формирование группы произошло в 1968 году, целью группы было объявлено разрешение вопросов улучшения работы советских судов на канадской линии и повышения валютной эффективности работы флота при перевозке грузов иностранных фрахтователей. Эти специалисты были командированы в порты ФРГ, Бельгии, Голландии, Франции и Канады[1].
Владимир Игнатюк активно налаживал деловые контакты с иностранными фрахтователями (в первую очередь — канадскими). Позже он назначил постоянным представителем пароходства в Канаде Евгения Прокопьева[2]. После того, как всё было налажено, фрахт судов для Arctic Line приносил пароходству значительную прибыль в течение продолжительного времени[1].
Начальник ММП и дальнейшая жизнь
В сентябре 1970 года в Мурманском морском пароходстве новая смена руководства: Ю. Г. Левин переходит на повышение в Министерство морского флота, новым начальником назначен В. А. Игнатюк. При нём произошло активное освоение Арктики, одной из ключевых задач стала линия Мурманск — Дудинка. Развитие Норильского комбината потребовало постоянной доставки грузов из Дудинки по Северному морскому пути. Эта задача была поставлена в 1970 году, и в 1972 году был выполнен экспериментальный арктический рейс. 1 мая 1978 года атомный ледокол «Сибирь» и ледокол «Капитан Сорокин» провели в Дудинку караван из двух дизель-электроходов: «Павел Пономарёв» и «Наварин». Это событие означало, что в Арктике была открыта круглогодичная навигация, за это Владимир Адамович был удостоен звания лауреата Государственной премии с формулировкой «За осуществление круглогодичной навигации в Западном районе Арктики»[1].
Отдельной задачей стала разведка газовых месторождений на полуострове Ямал. Из-за полной заболоченности полуострова всё геологоразведочное оборудование доставлялось морем из Мурманска, но при этом требовалось доставлять его к месту бурения по снежному и ледяному покрову. Для реализации этой парадоксальной задачи под руководством Игнатюка было осуществлено несколько сверхранних арктических рейсов с грузом для нефтяников[1].
Семья
- Жена Нонна Вениаминовна. С ней Владимир Адамович познакомился ещё во время учёбы в строительном техникуме. В 1951 году они поженились.
- Дочь Ольга, 1951 года рождения.
- Сын Андрей, 1956 года рождения.
Напишите отзыв о статье "Игнатюк, Владимир Адамович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Герман Бурков, Валентина Карепова [www.b-port.com/smi/21/4582/85356.html Владимир Игнатюк – человек и ледокол] // Арктическая звезда : Журнал. — Мурманск, 2009. — Вып. №9 от 25 Сентября.
- ↑ 1 2 Валентина Карепова [www.b-port.com/smi/21/4543/84537.html Вспомним моряков поимённо] // Арктическая звезда : Журнал. — Мурманск, 2008. — Вып. №11 от 29 Ноября.
Отрывок, характеризующий Игнатюк, Владимир Адамович
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
