Игномирьельо, Мигель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мигель Игномирьельо
Общая информация
Полное имя Мигель Убальдо Игномирьельо
Прозвище Дон Мигель[1]
Родился
Ла-Плата, Аргентина
Гражданство
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру
Должность главный тренер, физиотерапевт
Карьера
Тренерская карьера
1957 Химнасия (Ла-Плата)
1967—1969 Росарио Сентраль
1971 Эстудиантес
1973 Аргентина тренер
1974 Насьональ
? Тальерес РЭ

Миге́ль Игномирье́льо[2] (исп. Miguel Ubaldo Ignomiriello; род. 11 июня 1927, Ла-Плата, провинция Буэнос-Айрес) — аргентинский футбольный тренер и физиотерапевт, наиболее известный по работе с клубами «Эстудиантес» и «Росарио Сентраль». Профессор, преподаватель по физическому воспитанию.





Биография

Игномирьельо не играл в футбол на профессиональном уровне. В 23 года закончил университет в Ла-Плате по специальности физиотерапевта. Этот университет имел давние связи с «Эстудиантесом», который был образован студентами-медиками. С 1953 года стал работать в «Эстудиантесе».

В 1963 году он возглавил направление подготовки молодых футболистов в «Эстудиантесе», начав выстраивать собственную систему. Так, во время тренировок использовались теннисные мячи, резиновые шарики, а затем игроки начинали работу уже со стандартным футбольным мячом пятого размера. Это дало плоды в середине и конце 1960-х годов, когда клуб из Ла-Платы ворвался на вершину «футбольного Олимпа», выиграв сперва чемпионат Аргентины, затем — Кубок Либертадорес, а также Межконтинентальный кубок в 1968 году. Три года подряд «Эстудиантес» выигрывал главный континентальный трофей Южной Америки и практически все игроки в этом составе прошли через систему подготовки Игномирьельо. Самыми яркими среди этих игроков были: Хуан Рамон Верон, капитан клуба, Хуан Мигель Эчекопар, вратарь Альберто Полетти, Рамон Альберто Агирре Суарес, Оскар Мальбернат[3].

Самого же Игномирьельо в мае 1967 года пригласил в «Росарио Сентраль» президент клуба Адольфо Пабло Боэрио, причём изначально именно на должность специалиста по физподготовке. В Росарио специалист всего за четыре года кардинально изменил комплектование состава. С 1967 по 1969 год «Дон Мигель» возглавлял команду в качестве главного тренера. В 1971 году «Сентраль» впервые в своей истории стал чемпионом Аргентины (турнир Насьональ), в составе из 27 футболистов 24 игрока были воспитанниками клубной «кантеры»[1].

В 1971 году, за несколько дней до начала розыгрыша Кубка Либертадорес, Освальдо Субельдия ушёл в «Велес Сарсфилд». Игномирьельо в срочном порядке возглавил «Эстудиантес» и сумел вывести его в четвёртый подряд финал международного турнира[3]. Но если три предыдущих финала «студенты» выиграли, то в 1971 году сильнее оказался уругвайский «Насьональ». В следующий раз лаплатский клуб выйдет в финал Кубка Либертадорес (и выиграет его) лишь в 2009 году.

В 1973 году Игномирьельо возглавил подготовку так называемой «сборной Аргентины B» к важнейшему матчу отборочного турнира к ЧМ-1974 против сборной Боливии, который прошёл в высокогорном Ла-Пасе. Во время отборочного турнира к чемпионату мира 1970 года аргентинцы проиграли именно на стадионе Эрнандо Силес и в результате они не попали на Мундиаль. Второе непопадание серьёзно ударило бы по репутации Аргентины, особенно в свете того, что в футбольных кругах ходили слуги о возможном переносе ЧМ-1978 года в Бразилию[4]. Делегация из игроков во главе с Игномирьельо отправилась в высокогорный Куско, условия подготовки в котором были схожи с Ла-Пасом. Команда провела на высоте 4 тысяч метров за 45 дней 15 матчей, выиграла 14, один раз сыграла вничью. Официально это были благотворительные матчи в помощь голодающим[4]. Омар Сивори, главный тренер сборной Аргентины, взял в основной состав на игру против Боливии следующих подопечных Игномирьельо: Марио Кемпес, Марсело Троббиани, Альдо Пой, Оскар Форнари, Рубен Глария и Рикардо Бочини[4]. Единственный гол на 17-й минуте забил Форнари. В итоге Аргентина успешно квалифицировалась на чемпионат мира 1974 года в ФРГ.

10 октября 2013 года городской совет Росарио и Футбольная ассоциация Росарио отметили «выдающиеся заслуги» Мигеля Игномирьельо и включили его в Зал спортивной славы города[1].

В своей выдающейся карьере [Игномирьельо] продемонстрировал многие жесты и совершил столько действий, которые показывают нам, что он опередил своё время.

Альдо Пой, игрок «Росарио Сентраля» (1965—1974) и сборной Аргентины, в 2013 году — мэр Росарио, [1]

В настоящий момент Мигель Игномирьельо является президентом (председателем) комитета, отвечающего за вопросы, связанные с функционированием молодёжных команд «Эстудиантеса».

Клубы

Мигель Игномирьельо работал в качестве главного тренера, физиотерапевта, тренера по физической подготовке, тренера молодёжных команд более чем в 23 клубах[5]:

Титулы и достижения

Напишите отзыв о статье "Игномирьельо, Мигель"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [rosariofutbol.com/noticias/futbol/29761-ignomiriello-un-profesional-distinguido.html Ignomiriello, un «Profesional Distinguido»] (исп.). Rosario Fútbol (11 октября 2013). Проверено 7 октября 2014.
  2. На риоделаплатском диалекте фамилия звучит как Игномирьежо.
  3. 1 2 [pinchapasion.net/eltablon/index.php?topic=13826.30;wap2 Nuestra HISTORIA Completa y sus Ciclos] (исп.). Diario HOY (1996). — Копия статьи-интервью на сайте pinchapasion.net. Проверено 7 октября 2014.
  4. 1 2 3 [www.infoblancosobrenegro.com/noticias/el-dt-platense-ignomiriello-cuenta-la-historia-de-la-seleccion-fantasma El DT platense Ignomiriello cuenta la historia de la Selección Fantasma] (исп.). infoblancosobrenegro.com (29 марта 2013). Проверено 7 октября 2014.
  5. [www.arribacentral.com.ar/index.php?go=a&id=192 Miguel Ignomiriello] (исп.). Arriba Central (2013). Проверено 7 октября 2014.

Ссылки

  • [www.dondeviveeldeporte.com.ar/2013/05/quien-es-miguel-ignomiriello.html ¿Quien Es Miguel Ignomiriello?]  (исп.)


Отрывок, характеризующий Игномирьельо, Мигель

Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.