Игорев, Лев Степанович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лев Степанович Игорев
Дата рождения:

10 (22) февраля 1821(1821-02-22)

Место рождения:

Комаровка, Саратовская губерния

Дата смерти:

29 декабря 1893 (10 января 1894)(1894-01-10) (72 года)

Место смерти:

Саратов, Российская империя

Жанр:

портрет, икона

Учёба:

Императорская Академия художеств

Лев Степанович Игорев (10 (22) февраля 1821, Комаровка, Кузнецкий уезд, Саратовская губерния — 29 декабря 1893 (10 января 1894), Саратов, Российская империя) — российский художник-портретист, академик живописи.



Биография

Родился 10 февраля 1821 года в селе Комаровке, Кузнецкого уезда, Саратовской губернии, в семье пономаря Иоанно-Предтеченской церкви Стефана Васильевича Игорева[1].

Окончил Петровское духовное училище в городе Петровске, а в 1838 году вместе с братом Сергием поступил в Саратовскую духовную семинарию, которую окончил в 1844 году. В период учёбы выполнил набросок портрета епископа Саратовского Иакова (Вечеркова). После окончания семинария получил назначение в церковь в селе Рудне, Камышинского уезда, но увлечение рисованием подвигло его написать прошение о поступлении в Петербургскую духовную семинарию для усовершенствования в рисовании с тем, чтобы после двухлетней подготовки получить должность учителя рисования в одном из духовных училищ. В 1845 году прибыл в Санкт-Петербург, где обучался за казённый счёт. Обучение рисованию в семинарии совмещал с посещением классов в Императорской Академии художеств, где его работы заслужили одобрительный отзыв вице-президента Академии Ф. П. Толстого.

В 1850 году получил от Академии звание художника за исполненный им портрет откупщика Стобеуса, а 7 декабря 1853 года был удостоен звания академика живописи за портрет ректора Санкт-Петербургской духовной академии архимандрита Макария (Булгакова) (Русский музей).

Весной 1855 года назначен на должность преподавателя живописи и иконописания в Санкт-Петербургской духовной семинарии.

Создал ряд работ для храмов: иконы Христа Спасителя и Божией Матери для церкви в с. Красное, имение г. Стобеуса; образ Христа, восседающего на престоле для церкви в городе Тверь; а также изображение Божией Матери в медальоне на кости (1854—1855) для поднесения императрице Марии Александровне.

В конце 1856 года подал прошение в МИД о включении в состав 14-й Русской духовной миссии в Пекине. 13 января 1857 года художника зачислили в штат Пекинской миссии. В 1858 году Пекинская миссия была вынуждена на целый год задержаться в городе Иркутске, так как в Китае шла война. За это время художнику удалось написать несколько портретов известных деятелей Сибири — портрет военного губернатора города Иркутска, Карла Карловича Венцеля (Иркутский государственный художественный музей) и портрет губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева-Амурского (Кяхтинский краеведческий музей).

Из Китая прислал на академическую выставку 1865 года ряд работ: «Китайские нищие на холоде» (Государственная Третьяковская галерея), «Чиновники», («В младшем чине», «В летнем платье», «Начальник отделения иностранных дел»), «Солдат жёлтого знамени, христианин, 75-ти лет от роду», «Татарин», «Купец, родом манджур», «Врач, родом китаец» и другие[2].

В 1863 году вместе с миссией выехал в Петербург, куда прибыл 27 февраля 1864 года.

Расписывал храмы в Костромской, Нижегородской и Вологодской губерниях, писал иконы для Собора Петра и Павла в Сестрорецке, расписывал храм во имя Рождества Христова, построенный в городе Арзамасе мещанином Александром Михайловичем Заяшниковым и его зятем дворянином Николаем Яковлевичем Стобеосом, за написание портрета которого Игорев получил звание художника. В 1885 году мастер расписывает новопостроенный Покровский храм в Саратове. Для храма были изготовлены иконы для двух боковых приделов и вместе с учениками выполнена роспись стен. В это же время в здании новой духовной семинарии он пишет иконы для домовой церкви Иоанна Богослова.

Скончался 29 декабря 1893 года в Саратове и был похоронен на кладбище Саратовского Спасо-Преображенского мужского монастыря.

Кроме картины «Китайские нищие на холоде» и одного портрета, датированного 1860 годом (из собрания Эрмитажа), местонахождение других произведений Игорева, выполненных им в Китае, неизвестно.

В 1950-х годах в Пушкинский Дом из частной коллекции поступил недописанный портрет А. С. Грибоедова работы Игорева.

Напишите отзыв о статье "Игорев, Лев Степанович"

Примечания

  1. [www.eparhia-saratov.ru/Articles/article_old_61326 Его труд не пропал даром.]
  2. Указатель выставки в Императорской Академии Xудожеств 1865.

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
Игорев, Лев Степанович

Отрывок, характеризующий Игорев, Лев Степанович



Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.