Таланкин, Игорь Васильевич

Игорь Таланкин
Имя при рождении:	Индустрий Васильевич Таланкин
Место рождения:	Богородск, Московская губерния, РСФСР, СССР
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, театральный педагог
Награды:

И́горь (Индустрий) Васи́льевич Тала́нкин (3 октября 1927, Богородск — 24 июля 2010, Москва) — советский и российский кинорежиссёр, сценарист, педагог. Народный артист СССР (1988). Член КПСС с 1978 года.

Биография

Индустрий Таланкин родился 3 октября 1927 года в Богородске (ныне г. Ногинск Московской области).

Учился в театрально-музыкальном училище имени А. К. Глазунова (мастерская И. Туманова), окончил его в 1950 году. Затем поступил на режиссёрский факультет ГИТИС (мастерская А. Попова и М. Кнебель) (окончил в 1955 году).

С 1947 года, в период учёбы, работал режиссёром театральной студии при Дворце культуры ЗИЛа. В 1955—1956 годах — режиссёр русского драматического театра Прикарпатского ВО (Львов).

В 1959 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссёров при «Мосфильме» (мастерская Ю. Райзман). С 1958 года Игорь Таланкин стал режиссёром киностудии «Мосфильм». Спустя два года дебютировал фильмом «Серёжа» совместно с Георгием Данелией. Этот дебютный фильм двух молодых режиссёров был отмечен на Международном кинофестивале в Карловых Варах.

Игорь Таланкин написал сценарии к большинству своих фильмов. При создании кинокартин преимущественно сотрудничал с композитором Альфредом Шнитке.

С 1964 года — педагог ВГИКа (руководитель режиссёрско-актёрской мастерской), с 1976 года — профессор. Среди учеников — Карен Шахназаров.

С 1971 года — секретарь правления СК СССР.

С 1994 года — председатель правления студии «Время» к/с «Мосфильм».

Умер 24 июля 2010 года в Москве. Похоронен на Даниловском кладбище.

Сын — кинорежиссёр Дмитрий Таланкин (р. 1960).

Звания и награды

• Заслуженный деятель искусств РСФСР (1965)
• Народный артист РСФСР (1974)
• Народный артист СССР (1988)
• Два орден Трудового Красного Знамени (1971, 1977)
• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (31 августа 1998) — за заслуги перед государством, большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества между народами, многолетнюю плодотворную деятельность в области культуры и искусства
• Благодарность Президента РФ (21 января 2003) — за большой вклад в развитие отечественного киноискусства
• МКФ в Карловых Варах (1960, Главный приз «Хрустальный глобус», фильм «Серёжа»)
• Международный смотр фильмов в Акапулько (1960, Приз «Золотая головка Паленке», фильм «Серёжа»)
• МКФ фильмов для молодежи в Каннах (1960, Первая премия, фильм «Сережа»)
• «Золотой лавровый венок» Фонда Дэвида Оливера Селзника (1961, фильм «Сережа»)
• МКФ в Венеции (1963, Спец. приз жюри, фильм «Вступление»)
• МКФ фильмов для молодежи в Каннах (1963, Специальная премия жюри, фильм «Вступление»)
• МКФ в Венеции (1969, Золотая медаль участия, фильм «Дневные звезды»)
• МКФ в Сан-Себастьяне (1971, Спец. приз жюри, фильм «Чайковский»)
• ВКФ (1975, Главный приз, фильм «Выбор цели»)
• МКФ в Каире (1977, Спец. приз жюри «Серебряная Нефертити», фильм «Выбор цели»)
• МКФ в Венеции (1981, Спец. упоминание, фильм «Звездопад»)

Творчество

Режиссёрские работы

• 1960 — Серёжа (совместно с Георгием Данелия)
• 1962 — Вступление
• 1966 — Дневные звёзды
• 1969 — Чайковский
• 1974 — Выбор цели
• 1978 — Отец Сергий
• 1981 — Звездопад
• 1984 — Время отдыха с субботы до понедельника
• 1988 — Осень, Чертаново… (с Д. И. Таланкиным)
• 1992 — Бесы (с Д. И. Таланкиным)
• 1999 — Незримый путешественник (с Д. И. Таланкиным)

Сценарии

• 1960 — Серёжа (совместно с Г. Н. Данелия и В. Ф. Пановой)
• 1966 — Дневные звёзды
• 1967 — Материнское поле
• 1969 — Чайковский
• 1974 — Выбор цели
• 1978 — Отец Сергий
• 1981 — Звездопад
• 1987 — На исходе ночи
• 1988 — Осень, Чертаново…
• 1992 — Бесы
• 1999 — Незримый путешественник

Ссылки

• [www.kino-teatr.ru/kino/director/sov/24381/bio/ Биография и фильмография на сайте kino-teatr.ru]
• [igortalankin.people2remember.com/ Доска памяти Игоря Таланкина]
• Игорь Таланкин (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Таланкин, Игорь Васильевич

– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.