Тальков, Игорь Владимирович

Игорь Тальков
Основная информация
Имя при рождении	Игорь Владимирович Тальков
Место рождения	деревня Грецовка, Щёкинский район, Тульская область, СССР
Место смерти	Санкт-Петербург, СССР
Годы активности	1973—1991
Страна	СССР СССР
Профессии	поэт, певец, автор песен, актёр
Инструменты	гитара, бас-гитара, аккордеон, рояль, барабаны
Жанры	рок авторская песня новая волна
Коллективы	«Гитаристы», «Былое и думы», «Фанты», «Вечное движение», «Апрель», «Калейдоскоп», «Электроклуб», «Спасательный круг»
Сотрудничество	Людмила Сенчина, Давид Тухманов, Яков Дубравин Маргарита Терехова, Валерий Леонтьев

И́горь Влади́мирович Талько́в (4 ноября 1956, Грецовка, Щёкинский район, Тульская область — 6 октября 1991, Санкт-Петербург) — советский рок-музыкант, певец, автор песен, поэт, киноактёр.

В начале творческого пути сотрудничал с группами «Апрель», «Калейдоскоп» и «Электроклуб». В это время Игорем было написано много песен, но он не имел возможности исполнять их.

Впервые стал известен широкой публике после выступления в 1987 году на фестивале «Песня года» с композицией «Чистые пруды». После этого, чтобы поделиться с аудиторией собственными песнями, многие из которых по музыкальному стилю и тексту отличались от произведений, исполнявшихся им раньше, Тальков создаёт группу «Спасательный круг» и вскоре едет с нею на гастроли с программой, состоявшей из двух частей: песни гражданского содержания и лирика. К 1989 году Тальковым было написано более двухсот песен. Творчество Талькова трудно отнести к какому-либо определённому жанру; оно находится примерно на стыке поп-музыки, рок-музыки и авторской песни.

Убит 6 октября 1991 года в Санкт-Петербурге во Дворце спорта «Юбилейный» при невыясненных обстоятельствах.

Биография

Ранние годы

Род Тальковых принадлежал к дворянскому сословию, дед Игоря по отцу Максим Максимович Тальков был потомственным казаком и военным инженером, дяди — офицерами царской армии. Родители Игоря (отец — Владимир Максимович Тальков (1907—1978), мать — Ольга Юрьевна Талькова (д. Швагерус — уроженка Ставропольской губернии, дочь этнического немца и местной казачки) были репрессированы и познакомились в местах заключения (посёлок Орлово-Розово Чебулинского района Кемеровской области), где 14 апреля 1953 года у них родился сын Владимир Тальков, старший брат Игоря. После реабилитации отцу не предоставили жилья в Москве и он отправился для дальнейшего проживания в город Щёкино. По другой версии, не имел права проживать в стокилометровой зоне, от городов союзного значения.

4 ноября 1956 года Игорь Тальков родился в деревне Грецовка, недалеко от Щёкино. До 1974 года он учился в средней школе № 11 Щёкино, одновременно в 1966—1971 занимаясь в музыкальной школе по классу баяна. Из школьных предметов ему нравились литература, история и география, а математика и физика, наоборот, были нелюбимыми уроками Во время обучения Игорь мечтал стать хоккеистом и для этого серьёзно тренировался. В 1972 году он приехал в Москву, чтобы поступить в школу ЦСКА или «Динамо», но не прошёл отбор.

Музыку Игорь Тальков любил с самого раннего детства. Он ставил стул, на него одну на другую клал две кастрюльные крышки, на ногу помещал крышку от банки и ещё одну крышку клал на пол. Таким образом, стул использовался как барабан, а крышки как тарелки и педаль к бас-барабану. Также вместе с братом Игорь устраивал концерт, где зрителями были игрушки, а музыкальными инструментами — стиральная доска (баян) и железные тарелки (барабан). Первым настоящим музыкальным инструментом Игоря Талькова стал купленный родителями баян «Киров».

В школе Игорь был участником ансамбля «Гитаристы» и руководил хором. В старших классах Игорь Тальков играл на фортепиано и гитаре, а позже им самостоятельно были освоены бас-гитара, скрипка и барабаны. Известно, что любимым инструментом музыканта был саксофон, но играть на нём он не умел.

Нотной грамоты Игорь не выучил, о чём жалел, но быстро воспринимал мелодии на слух и через несколько минут мог их воспроизвести.

В своих воспоминаниях Ольга Юльевна Талькова, мать Игоря, рассказала, как однажды в детстве он сорвал себе голос, после чего тот стал хриплым. Сходив к оториноларингологу, он узнал, что болен хроническим ларингитом. В связи с этим Игорю приходилось делать специальную дыхательную гимнастику, что через некоторое время помогло ему снова разработать голос, но всё же в будущем после концертов он иногда совсем не мог говорить.

Песни Игорь Тальков начал писать с 1973 года: первой композицией была «Мне немного жаль». После этого было создано много различных набросков, а в 1975 году появилась на свет баллада о судьбе человека в мире под названием «Доля», которую автор считает своей первой профессиональной работой. В шестнадцать лет Игорь Тальков создал с друзьями вокально-инструментальный ансамбль «Былое и думы», а после окончания школы стал участником тульской профессиональной музыкальной группы «Фанты», руководителем которой стал Г. Васильев. На репетициях музыканты играли по нотам с листа, и поэтому Игорю пришлось учить нотную грамоту, которую он упустил в музыкальной школе. Это удалось сделать за одно лето.

Помимо музыки Талькова привлекал театр. После окончания школы он поехал в Москву, чтобы поступить в театральное училище, но столкнулся с трудностями при сдаче экзамена по литературе, так как не был знаком с текстом романа Максима Горького «Мать». Тогда в 1975 году Игорь становится студентом физико-технического факультета Тульского пединститута (специальность 2120), где учится в течение одного года, но потом понимает, что у него нет тяги к точным наукам. После ухода из Тульского пединститута в течение года он учился в институте культуры в Ленинграде, но система образования не могла его устроить. Высшего музыкального образования Игорь также не имел.

В детстве Игорь Тальков верил в коммунизм, и родители не хотели его переубеждать. Однажды, когда мать Игоря высказала своё недовольство правлением Леонида Брежнева, её сын сказал, что уйдёт из дома, если подобное произойдёт ещё раз. Осознание того, что эти идеалы не оправдались, стало для Игоря болезненным.

В 1975 году Игорь Тальков выступил с критикой политики Леонида Брежнева на площади в Туле. Неприятностей с советской системой удалось избежать с помощью известного велогонщика А. Кондратьева, с которым Игорь играл в одной тульской музыкальной группе. Дело Талькова не было доведено до суда, однако его, как «неблагонадёжного интеллигента», отправляют служить в инженерные войска, в одну из воинских частей в подмосковное Нахабино. В свободное от службы время Игорь Тальков пишет песни и репетирует с созданным им ансамблем «Звёздочка».

Творческий путь

Отслужив в армии, Игорь вернулся в Щёкино, а оттуда отправился на заработки в Сочи. Здесь, в гостинице «Жемчужина» он был принят в варьете бас-гитаристом и вокалистом в группу с лидер-вокалистом Александром Барыкиным. В 1979 году в Сочи гастролировал испанский певец Мичел, которому очень понравился бас-гитарист из варьете, и переводчица предложила Игорю поработать с Мичелом. Игорь согласился, и в Ульяновске он был представлен оркестрантам Мичела, после чего стал работать бас-гитаристом у него в оркестре вместо заболевшего Ефима Гельмана. Гастроли проходили по всему СССР на лучших площадках и закончились в мае 1980 года в Сухуми. После возвращения в Москву была записана пластинка. Музыкант работал в ресторанах Сочи и Москвы, встречаясь в них с самыми известными исполнителями («Песняры», «Весёлые Ребята»). Но Игорь решил, что играть на заказ унизительно, и с 1982 года перестал давать выступления в подобных местах.

С 1976 года Тальков начинает выступать на профессиональной сцене: ездит на гастроли по маленьким городам страны с группами «Апрель» и «Калейдоскоп». Многие песни были написаны в это время, но исполнять их не было возможности.

Во время одной из репетиций группы «Апрель» на гастролях по Таджикистану колонки сильно фонили. Группа последовала совету заземлить аппаратуру на силовой ящик, винт от которого местный электрик определил как точку заземления. Не догадываясь о том, что это была силовая фаза промышленного напряжения в 380 В, «Апрель» дал выступление. После концерта Игорь поклонился публике и ушёл за занавес. Вдруг из-за удара током он отдёрнул руки от микрофона, потерял сознание и упал. Товарищам довольно быстро удалось привести его в чувство, но некоторое время после этого он опасался брать микрофон и просил заматывать его изоляцией.

В 1980 году директор клуба «Наука» в Москве пригласил Игоря выступить на дискотеке. Здесь Игорь Тальков прочитал свою трилогию «Дед Егор», фабулу которой определил так: «Старый большевик попал в опалу, запил и „прозрел“. Смотрит он из окна на улицу, на людей и рассуждает о границах, о своих и чужих, о том, что все ощущают боль одинаково, одинаково радуются. У всех одна голова и пять пальцев на руке, а мы всё стараемся разделиться, размежеваться». После этого выступления директора клуба уволили, а музыканта не приглашали выступать на дискотеках.

В 1984 году он выступает в группе, которая аккомпанирует певице Людмиле Сенчиной, и параллельно работает аранжировщиком у Стаса Намина. В это время написаны песни на музыку Якова Дубравина «Замкнутый круг», «Аэрофлот», «Ищу в природе красоту», «Праздник», «Право всем дано», «Час до рассвета», «Преданная подруга» и др. В 1986 году становится солистом совместно с Ириной Аллегровой и аранжировщиком в группе «Электроклуб», созданной Давидом Тухмановым. Осенью 1987 года группа «Электроклуб» заняла второе место на фестивале популярной музыки «Золотой камертон».

В 1987 году песня Давида Тухманова «Чистые пруды» в исполнении Игоря Талькова попала в передачу «Песня года», после чего к Игорю пришла известность лирического музыканта. Однако бо́льшая часть песен, которые писал Игорь Тальков, совсем не была похожа на «Чистые пруды», и для того, чтобы их исполнять, он уходит из «Электроклуба» и создаёт собственную группу «Спасательный круг». Группа едет на гастроли по СССР с программой, которая состоит из двух частей: песни гражданской тематики и лирика.

В свободное время Игорь изучал историю России по материалам, которые он самостоятельно разыскивал в архивах и библиотеках. Для этого он обязательно выделял хотя бы два часа в день. В доме Игоря Талькова собралось немало российских и зарубежных исторических мемуаров, воспоминаний, исследований, статистических данных. Таким образом, он постоянно накапливал информацию, а потом молниеносно происходил процесс написания песни. Так, после одной бессонной ночи, Игорь буквально за две минуты написал ‎песню «Россия», ни разу не исправив ни одной строки.

В 1988 году программа «Взгляд» организовала сборный концерт во Дворце спорта в Лужниках. В числе приглашённых артистов был и Игорь Тальков. Согласно договорённости, его выступление должно было состоять только из одной песни «Примерный мальчик», но вместо неё он спел композиции, которые считал необходимыми на тот период. В результате ведущие «Взгляда» прервали концерт, а Игорь был вынужден покинуть сцену. В книге «Битлы перестройки» названы мифом утверждения певца, что он был запрещён в этой передаче.

В декабре 1989 года ведущий телепрограммы «До и после полуночи» Владимир Молчанов включил клип на песню «Россия», снятый съёмочной группой телепрограммы, в свою передачу. После этого аудитория по-настоящему узнала Игоря Талькова, он стал известен как автор и исполнитель разноплановых песен.

В 1990-1991 годах Тальков был на пике популярности. Его стали приглашать в кинопроекты, что означало новый уровень его карьеры.

Так, оценив актёрские данные Игоря после просмотра клипа на песню «Россия», кинорежиссёр Алексей Салтыков пригласил его на главную роль в фильме «Князь Серебряный» (впоследствии переименованный в «Царь Иван Грозный»). Однако после смены режиссёра сценарий был изменён и стал лишь отдалённо напоминать роман Алексея Константиновича Толстого, приобретя отчасти пародийный характер. Игорь не закончил своей роли, отказался её озвучивать и на презентации фильма в августе 1991 года попросил прощения у Алексея Толстого и зрителей за то, что принял в нём участие.

Параллельно съёмкам в «Князе Серебряном» Игорь Тальков работал на картине «За последней чертой», играя предводителя банды рэкетиров. Одного из рэкетиров сыграл Владимир Тальков. Сам Игорь хотел сыграть в этом фильме положительного героя, но ему поставили условие, что для этого он должен постричься, сбрить усы и бороду, и он отказался.

В 1990 году в «Песне года» прозвучала песня «Бывший подъесаул». Перед исполнением этой песни на одном из концертов Игорь рассказал о том, кому она посвящена: «Бывший царский офицер Филипп Миронов, Георгиевский кавалер, герой Русско-японской войны, в 1917 году изменяет присяге, срывает с себя ордена, золотые погоны и кресты и идёт воевать за так называемую „народную“ власть».

Однажды Игорь летел на концерт в Тюмень со своей группой. Когда самолёт попал в грозовое облако, все начали волноваться. Тогда Игорь Тальков сказал: «Не бойтесь. Пока вы со мной, вы не погибнете. Меня убьют при большом стечении народа, и убийцу не найдут». После этого происшествия была написана песня «Я вернусь».

Весной и летом 1991 года Тальков со своим музыкальным коллективом «Спасательный круг» демонстрировал на многих концертных площадках СССР авторскую концертную программу «Суд», куда вошли наиболее острые социальные песни музыканта и наиболее известные его лирические песни. По замыслу программа представляла собой суд над организаторами Октябрьской революции 1917 года и всеми последующими правителями Советского государства, которые, по мнению автора, превратили Россию в одну из самых отсталых стран планеты и сырьевую базу развитых капиталистических стран.

22 августа 1991 года в дни августовского путча Игорь Тальков выступал со своей группой «Спасательный круг» на Дворцовой площади в Ленинграде. Были исполнены песни «Война», «Я вернусь», «КПСС», «Господа демократы», «Стоп! Думаю себе!», «Глобус», «Россия». В это время он передал Борису Ельцину через его личного врача запись песни «Господин президент». В этой песне читается разочарование политикой первого президента России, на которого Игорь поначалу возлагал большие надежды.

Ольга Дубовицкая, составитель книги «Монолог», в эфире передачи «[www.youtube.com/watch?v=kvVaathpXTU&feature=youtube_gdata_player Вечер с Дмитрием Дибровым]» рассказывает о своей беседе с Игорем 2 октября 1991 года: «Игорь был убеждён, что существует нечто, которое обладает властью над властью, это закон над законом, это категория людей у которых в руках весь капитал, которым нужно подчинить себе каждую часть Земного шара. И эти люди в каждой части Земного шара определяют того прокуратора, который этой частью владеет, чтобы делать то, что для них удобно. Игорь был убеждён, что в своё время Ленину был дан приказ развалить Российскую империю. Почему? Потому что это опасный народ, который очень трудно подчинить себе, по сути, по природным корням, по природе русской души, что это народ, который меньше верит политикам и больше поэтам. Именно поэтому он считал, поэты и убирались первыми. Потому что действительно, выйди к народу поэт или политик… люди всё-таки скорее поверят поэту. Он считал, что у Горбачёва было задание от той же верхушки, которой он служит, развалить Союз, что Горбачёв с успехом и исполнил. И его подняли по иерархической лестнице, той власти, которая над властью. В последние дни он разочарован был в Ельцине, он не утверждал, не говорил того, что у Ельцина задача развалить Россию, но предполагал, что это именно так. В итоге он пришёл к выводу, это всё было 2-го же числа, что ничего хорошего нас не ждёт.»

Накануне гибели, 5 октября, Игорь выступал один с акустическим концертом в техникуме в Гжели, где на его гитаре оборвалась струна. Это был последний выход Игоря Талькова на сцену.

Гибель

По словам Татьяны Тальковой, 3 или 4 октября Игорю позвонили по телефону, и разговор был закончен ответом Игоря: «Вы мне угрожаете? Хорошо. Объявляете войну? Я принимаю её. Посмотрим, кто выйдет победителем».

На концерте, проходившем 6 октября 1991 года в Санкт-Петербурге во Дворце спорта «Юбилейный», выступали многие исполнители. Подруга певицы Азизы по её просьбе попросила Игоря Талькова выступить первым, так как Азиза не успевала подготовиться к выходу. Игорь позвал к себе в гримёрку директора певицы — Игоря Малахова, и между ними произошёл словесный конфликт. После этого двое охранников Игоря Талькова увели Игоря Малахова из гримёрки. Игорь начал готовиться к выступлению, но через несколько минут к нему прибежал администратор его группы «Спасательный круг» — Валерий Шляфман — с криком о том, что Малахов достал револьвер. Тальков вытащил из сумки газово-сигнальный пистолет, который приобрёл для самообороны, выбежал в коридор и, увидев, что его охрана находится под прицелом Игоря Малахова, сделал в него три выстрела. Малахов пригнулся, и охранники, воспользовавшись этим промедлением, стали его обезвреживать. Тогда он сделал два выстрела, но они попали в пол. Охранники стали бить стреляющего и, закрывая голову, он уронил свой револьвер. Через несколько мгновений раздался ещё один выстрел, который попал в сердце Игоря Талькова. Когда прибыла бригада скорой помощи, врач сразу установил биологическую смерть.

Городская прокуратура возбудила уголовное дело. Игорь Малахов, объявленный во всесоюзный розыск, добровольно прибыл с повинной через 10 дней. В декабре 1991 года с него было снято обвинение в умышленном убийстве. После проведения экспертиз в апреле 1992 года следствие установило, что последний выстрел сделал Шляфман. Однако в феврале 1992 года обвиняемый уже уехал в Израиль, с которым у России в то время не было договора об экстрадиции, и дело об убийстве было приостановлено.

Игорь Тальков был похоронен 9 октября 1991 года в Москве на Ваганьковском кладбище.

Мнения

Критика

В своей книге «Монолог» Тальков пишет, что до 1989 года его называли антисоветчиком, а после исполнения песни «Россия» стали причислять к антисемитам. И тут же поясняет, что "Антисемитизм" придуман не русскими и даже не русофилами, не простыми евреями, а - сионистами, т.е. евреями-националистами.

"Геноцид в отношении русского народа беспрепятственно процветал и набирал силу, но стоило только русским людям заявить о том, что они - русские, что у них есть богатейшая культура и история, из которой они не позволят выбросить ни одной страницы, как сразу же раздались испуганные вопли об "антисемитизме", "шовинизме", "национализме", "антисоветизме". Этот хитрый прием рассчитан на непосвященных".

После успеха песни «Чистые пруды» Игорь представлялся зрителям исключительно в образе лирического музыканта и когда он начинал исполнять свои «резкие» песни гражданской тематики, многие зрители недоумевали.

Андрей Макаревич на вопрос «как он относится к Талькову?» ответил: «Я не поклонник его творчества» и обосновал свою позицию следующим образом: «Пока на дворе стоял совок и у нормальных команд были проблемы, он пел исключительно про Чистые пруды. А после перестройки, когда всё стало можно, вдруг таким смелым оказался…»

Журналист Максим Кононенко в своей статье «Кто убил Игоря Талькова?» назвал творчество Игоря «лапидарной и прямолинейной социальщиной», «положенной на сусальную электрическую музыку». По его мнению, Игорь Тальков — «средненький певец, посредственный композитор и очень плохой поэт», а его тексты «напоминают фельетоны в журнале „Крокодил“… за что его и любил народ». Также Тальков назван в статье «…певцом обычного невежественного быдла. Того самого быдла, которое все свои нерешаемые проблемы сваливает на правительство, а решаемые проблемы решает с помощью кулака». Автор статьи получил более шестисот писем-откликов. Ответом на эти письма стала новая статья с заголовком «Я убил Игоря Талькова». 27 сентября 2011 года Кононенко выпустил продолжение своих размышлений — статью «Огонь Вавилона», где назвал Талькова «откровенным плагиатором» в плане музыки, отметил, что во времена его популярности наша эстрада опустилась «до уровня поп-культуры какой-нибудь Словении или Македонии», и что «достойным» продолжателем традиций Талькова стал Стас Михайлов.

Положительные

Представители консервативных православных движений почтительно относятся к Талькову, как к музыканту, который одним из первых начал петь о Боге со сцены. Утверждается, что некоторые представители Церкви даже начали рассуждать о его канонизации, а другие считают эти размышления неправомерными.

Константин Кинчев написал, что они не были знакомы, но он относится к Талькову «как к талантливому музыканту», «а к его гражданской позиции — с пониманием», хотя «поэзия Талькова ему не нравится», и творчество Игоря не оказало влияния на его песни. В передаче на «Радио 7» 17 ноября 2008 года лидер группы «Алиса» сказал, что относится к мировоззренческой позиции Игоря как единомышленник, а творчество музыканта его особо не впечатляло. Но он пояснил, что считает так, потому что это не его жанр, и он в нём не очень разбирается, и это не значит, что он ругает Игоря. Юрий Шевчук также признался, что не был с ним знаком, и добавил: «Талькова все понимали, потому что он был немного „плакатен“, говорил просто и грубо, хотя от души, конечно, от сердца». Когда к лидерам групп «Алиса» и «ДДТ» обратились с предложением принять участие в концерте, посвящённом памяти Игоря, они ответили согласием. Артур Беркут рассказывал о том, что лично знал Игоря: «он был отличным другом, великолепным музыкантом и просто нормальным парнем, каких сейчас практически не осталось», что «всегда любил и любит его творчество».

Александр Розенбаум сказал, что с уважением относился к творчеству Талькова, а также добавил, что у Игоря есть замечательные, очень талантливые вещи. Валерий Кипелов сказал, что с уважением относится к Игорю и к его творчеству. Валерий Леонтьев признавался, что когда пел песни Игоря Талькова, чувствовал, что в него «кто-то целится из оружия в концертном зале». Новость о смерти Талькова застала его на концерте в Индии. Певец «почувствовал, как потемнела Земля…». Алексей Романов рассказывал: «Впервые увидел Игоря в Питере, году в 1983-м, он был музыкальным руководителем в ансамбле Людмилы Сенчиной, выступали в одной программе. Потом он работал один, мы встречались на разных сборных концертах, затем, в период подъёма его карьеры, я его видел только по телевидению. Нервный, талантливый, отзывчивый человек, прекрасный артист».

Писатель и литератор Владимир Бондаренко оценивает Игоря Талькова не как поэта, хотя, по его словам, среди текстов Игоря «есть немало поэтических жемчужин», а как «символ попытки возрождения национальной России в конце XX века». Журналист пишет, что уверен в том, что «в любом ностальгическом „белогвардейском“ тексте песен Игоря Талькова первичен не восторг перед драгунскими мундирами и великосветскими дамами, а национальный русский протест против угнетения народа», что Игорь «бил по всему мешающему русскому народу жить». Филолог Т. В. Меньшиков охарактеризовал Талькова как барда, ставшего впоследствии рок-поэтом, в стихах которого отражается русская соборность, взятая им от русской классической литературы. Меньшиков пишет, что Тальков стремился в более популярной форме передать дух русской соборности своим слушателям, чувствуя интуитивно необходимость сохранения культурных традиций народа в один из сложных моментов его исторического развития.

Семья и происхождение

См. также: Талькова, Ольга Юльевна, Талькова, Татьяна Ивановна, Тальков, Игорь Игоревич и Тальков, Владимир Владимирович

• Дед по отцу Максим Максимович Талько (1876 - 25 сентября 1957) — потомственный казак
• Бабушка Елена Андреевна Талько (1878 - 8 февраля 1955) полька
  • Отец Владимир Максимович Тальков (1907—1978) (недоступная ссылка) Фамилия Тальков была взята им для того, чтобы остальные члены семьи избежали репрессий. Дед Игоря Максим Максимович, а также трое братьев его отца и их потомки сохранили фамилию Талько.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
• Дед по матери Юлий Рудольфович Швагерус (1901—1986) — поволжский немец
• Бабушка по матери Татьяна Ивановна (д. Мокроусова, 1902—1949) — ставропольская казачка
  • Мать Ольга Юльевна Талькова (д. Швагерус) (3 марта 1924 — 24 апреля 2007) умерла от рака пищевода
    • Старший брат — Владимир Владимирович Тальков (род. 14 апреля 1953) — скульптор, создал памятник П. А. Столыпину в Саратове, совместно со скульптором Вячеславом Клыковым, у него два сына, племянники Игоря: Владимир Тальков (29 сентября 1983 — 30 мая 2013) и Георгий Тальков (род. 20 апреля 2000). Владимир Тальков стал концертным директором барда Николая Емелина, он сопровождал Игоря на концертах, однако, во время записи песен, когда убили Игоря, Владимир был в Гамбурге. По словам Владимира, Игорь Тальков и Ирина Аллегрова дружили семьями.

Личная жизнь

22 июля 1979 года Игорь Тальков познакомился со своей будущей женой Татьяной, пригласив её на танец в кафе «Метелица». Игорь участвовал в передаче «А ну-ка, девушки» в качестве музыканта и пригласил Татьяну сняться в массовке. В 1980 году состоялась свадьба. В браке семья прожила более 11 лет.

14 октября 1981 родился сын Игорь Тальков-младший, которого Игорь обожал. После смерти мужа Татьяна Ивановна Талькова пробовала учиться на психолога, но потом оставила этот замысел. Станислав Говорухин предложил ей поработать во время съёмок одного из своих фильмов. С этого времени Татьяна Талькова работает ассистентом режиссёра в кинокомпании «Мосфильм», участвовала в съёмках фильмов «Тиски», «Стиляги», «Обитаемый остров: Схватка».

Когда Игорь был убит, его сыну Игорю Талькову-младшему было девять лет. В одном из интервью он признался, что в то время не хотел заниматься музыкой. Со слов Талькова-младшего, его увлечение музыкой началось с пятнадцати лет. Вначале он нашёл синтезатор отца и из любопытства стал разбираться в принципе звучания инструмента. Со временем он освоил этот инструмент и стал писать песни. В 2005 году вышел его первый альбом «Надо жить». Альбом состоит из восемнадцати песен, пятнадцать из которых — произведения самого Игоря Талькова-младшего, а три — песни его отца в новой аранжировке. В 2007 году он вместе с певицей Азизой впервые спел вместе (произошло это на программе «Главный герой»).

Увековечение памяти

Музей

5 марта 1993 года по инициативе почитателей таланта Талькова и при поддержке его семьи и близких при Международном славянском культурном центре в Москве был создан музей Игоря Талькова. Адрес музея: г. Москва, Черниговский переулок 9/13 (м. Новокузнецкая или м. Третьяковская). Музей расположен на территории Международного Фонда славянской письменности и культуры в палате XVII века.

Основу экспозиции составляют фотографии, документы, рукописи и личные вещи музыканта. В день открытия музея Татьяна Талькова передала музею вещи Игоря: мундир офицера русской армии с георгиевскими крестами, в котором он выступал во время первой, социально-политической части своего музыкального спектакля «Суд» (где он судил всех вождей Советского союза), а также концертную куртку, сапоги и брюки, в которых он был в момент убийства. На одной из стен висит деревянный крест, который стоял на могиле Игоря до установки памятника. В музее находятся баян, на котором Игорь учился играть в детской музыкальной школе, и аккордеон, на котором была исполнена песня «Чистые пруды» во время выступления на «Песне-87». Ещё один экспонат — гитара, с которой он принял участие в конкурсе «Ступень к Парнасу» в 1989 году с песней «Родина моя». Среди других экспонатов — рукописи стихов, записи дневникового характера, письма к матери из армии и гастрольных поездок, дипломы лауреата Международного музыкального конкурса «Ступень к Парнасу» (1989) и конкурсов «Песня года» (1989—1991), трудовая книжка, афиши и программки, билет на роковой концерт, пластинки разных лет с авторскими дарственными надписями родным и близким, книги, сборники стихов и публикации в прессе. В музее можно увидеть редкие концертные записи, кадры из фильма «Царь Иван Грозный», фрагменты из книги «Монолог» и интервью разных лет.

Память об Игоре Талькове в изобразительном искусстве

В Санкт-Петербурге на дворце спорта Юбилейный в 1992 году была установлена мемориальная доска с надписью «Вечная память погибшему за Россию поэту, певцу и композитору Игорю Талькову от русского народа и русской партии». Каждый год 6 октября в 18 часов монахи Александро-Невской лавры служат здесь поминальную литию.

Скульптором Вячеславом Клыковым был изготовлен памятник Талькову, который в ноябре 1993 года был установлен на могиле Талькова в Москве на Ваганьковском кладбище.

Московский художник Валерий Балабанов в 1994 году создал картину «Тальково поле», на которой Игорь Тальков изображён с поднятой вверх рукой. Над ним белый сокол в схватке побеждает чёрного ворона, звенят колокола, а на фоне двигается воинская рать.

Скульптор А. Кузнецов в 2003 году создал скульптурную композицию под названием «Набат России». Она представляет собой полуразрушенный храм, на фоне которого стоит Игорь Тальков, в одной руке держа гитару, а в другой — набат. Первоначально предполагалось установить памятник в Самаре, но после вмешательства руководителя департамента культуры мэрии Тольятти В. Колосова было решено поставить его в Тольятти. О такой возможности писали в 2006 году, но планы не были воплощены в жизнь.

В 1999 году Почта России выпустила марку с изображением Талькова.

11 ноября 2012 года песни Игоря Талькова прозвучали на передаче «ДОстояние РЕспублики»

4 октября 2013 года на стене профессионального лицея № 6 города Щёкино, который Тальков окончил в 1976 году, была открыта мемориальная доска.

Места, названные в честь музыканта

• Именем Игоря Талькова названа школа № 11, в которой он учился.
• В деревне Шельпяки Нововятского района города Киров одна из улиц названа в честь музыканта.
• Один из ресторанов города Калининграда носит имя Игоря Талькова.
• Улица Талькова есть в мкр. Кирилловский города Арзамас Нижегородской области, причём для этого микрорайона характерен целый ряд «необычных» выборов имён для названий улиц, такие как ул. Высоцкого, Цветаевой, Ахматовой, Виктора Цоя.

Книги

• В 1992 году вышла книга Игоря Талькова «Монолог», в которой он делится своими мыслями, исследованиями и описывает случаи, повлиявшие на его жизнь. В 2001 году появилось второе издание книги с тем же содержанием, но дополненное фотографиями, записями из дневника и текстами неизданных песен. Также сюда включена статья Татьяны Тальковой «Хроника трагического дня. Почему убийца Талькова так и не предан суду».
• В 1993 году была издана книга «Оборванная струна». Первая часть книги — это биография Виктора Цоя и тексты его песен, вторая — биография и тексты песен Игоря Талькова. Между двумя частями, в середине книги, расположены фотографии музыкантов.
• В 1998 году издательство «Фирма Алеся» выпустила книгу воспоминаний матери и брата Игоря Талькова «Я воскресну и спою…». В 2001 году к первому изданию были добавлены ноты песен и очерк о музее, и книга была переиздана под названием «И расцветёшь… Великая Россия!» (издательство «Сайгония»). В 2006 году издательство «Эксмо» выпустило третий вариант книги, дополнив предыдущие фотографиями из семейного архива и фрагментами интервью. Книга получила название «Крестный путь Игоря Талькова». В 2009 году «Эксмо» выпустило четвёртый вариант книги. Книга получила название «Игорь Тальков. Крестный путь» и вышла в серии «Лучшие биографии». В 2011 году «Эксмо» выпустило пятый вариант книги. Книга получила название «Крестный путь Игоря Талькова» и вышла в серии «Легенды авторской песни».
• В 2006 году в издательстве ООО «Преподавание истории в школе» вышла книга Людмилы Даниловцевой «Великий сын униженной России». Книга содержит воспоминания о концертах, которые проводились в память об Игоре Талькове, интервью с людьми, которые участвовали в этих концертах.

Дополнительные факты

• Некоторые песни Игоря Талькова входили в репертуар других певцов. Песни «Память», «Люди с забинтованными лбами», «Уеду», «Друзья-товарищи», «Примерный мальчик», «Спасательный круг» и «Я вернусь» исполнял также Валерий Леонтьев. Песни, написанные в сотрудничестве с Яковом Дубравиным, например, «Страна детства», исполнял также Эдуард Хиль, песню «Час до рассвета» исполнял также Михаил Боярский, песню «Замкнутый круг» исполнял также Юрий Охочинский, песни «Аэрофлот» и «Право всем дано» исполняла группа «Август» в так называемый «дометаллический» период.
• Игорь Тальков написал и исполнил заставку для программы «Молодёжный канал» по просьбе её ведущего Олега Гробовникова, которая выходила с 1987 года в утреннем эфире Радиостанции «Юность». Заставка стала своеобразной звуковой визитной карточкой популярной в те годы программы, и постоянно звучала в эфире вплоть до 2008 года.
• По свидетельству самого Талькова, однажды он записал кассету специально для Бориса Ельцина (находившегося на тот момент в опале); больше всего Ельцину понравились песни «Россия» и «КПСС».

Некоторые популярные песни

• Баллада об афганце
• Бывший подъесаул
• В океане непонимания
• Гармония
• Глобус
• Господа демократы
• Господин президент
• Друзья — товарищи
• Забинтованные лбы
• Звезда
• Колесница жизни
• КПСС
• Кремлёвская стена
• Летний дождь
• Маленький город
• Метаморфоза
• Моя любовь
• Ностальгия
• Память
• Призвание
• Примерный мальчик
• Прощальный день (дуэт с Ириной Аллегровой)
• Родина моя
• Россия
• Самый лучший день
• Спасательный круг
• Стоп! Думаю себе
• Страна детства
• Сцена
• Таня, потанцуй со мной
• Темная лошадка
• У твоего окна
• Чистые пруды
• Чудак
• Этот путь
• Я вернусь

Дискография

• 1983 — Давайте поклоняться доброте
• 1984 — Любовь и разлука — Людмила Сенчина и группа Игоря Талькова
• 1985 — Всему своё время
• 1986 — Магнитоальбом
• 1986 — Игорь Тальков
• 1987 — Чистые пруды
• 1989 — Чистые пруды (миньон)
• 1991 — Россия
• 1992 — Моя любовь…
• 1992 — Ностальгия
• 1993 — Концерт 23 февраля 1991 года в Лужниках
• 1993 — Моя любовь
• 1993 — Этот мир
• 1993 — Я вернусь
• 1995 — Призвание
• 1996 — Последний концерт СУД - 25 мая 1991 года
• 1996 — Родина моя
• 1996 — Спасательный круг
• 1996 — Память

Ремастеринг

• 2001 — Лучшие песни
• 2001 — Моя любовь (2CD)
• 2001 — Призвание
• 2001 — Родина моя
• 2001 — Суд (2CD)
• 2001 — Сцена
• 2001 — Этот мир
• 2001 — Я вернусь… (2CD)
• 2003 — Лирика (2CD)

Фильмография

Год		Название	Роль
1990	ф	Охота на сутенёра	композитор, автор стихов, вокал
1991	ф	За последней чертой	Гарик (главарь банды), вокал, тексты песен
1991	ф	Царь Иван Грозный	князь Никита Романович Серебряный (главная роль)
1993	ф	Операция «Люцифер»	композитор
1995	ф	Лунные псы	композитор
2007	тф	Репортёры	композитор

См. также

• Монолог (книга)
• Берков, Геннадий Борисович

Литература

• Даниловцева Л. Великий сын униженной России. — ООО "Преподавание истории в школе", 2006. — 152 с.
• Измайлова И. Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам». — М.: Яуза, Эксмо., 2011. — 224 с. — (Тайная жизнь гениев). — 4 100 экз. — ISBN 978-5-699-52012-1.
• Кисляков Е., Колесниченко М., Шурыгина О. Памяти Игоря Талькова. Стихи, песни, воспоминания… — М.: Эль Эстро, 2009. — С. 232. — 232 с. — ISBN 978-5-9901764-1-6.
• Крохмалюк А., Дубовицкая О. [talkov-music.narod.ru/txt/any/string.html Оборванная струна]. — М.: Современный писатель, 1993. — 160 с. — ISBN 5-265-02988-5.
• Тальков И. В. [talkov-music.narod.ru/txt/monolog.html Монолог]. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. — 416 с. — ISBN 5-04-008522-2.
• Талькова О. Ю., Тальков В. В. [talkov-music.narod.ru/txt/mama/v01.html И расцветёшь…Великая Россия!] — 2001.
• Талькова О. Ю. [talkov-music.narod.ru/txt/way.html Крестный путь Игоря Талькова]. — М.: Алгоритм, 2006. — 375 с. — ISBN 5-699-18781-2.
• Раззаков Ф. И. Трагедии на музыкальном Олимпе // Звёздные трагедии. — М.: Эксмо, 2007. — С. 235-237. — 426 с. — ISBN 978-5-699-22416-6.
• Левкодимов Г., Талькова Т., Шантаренков Н. Игорь (специальный выпуск альманаха «Молодёжная эстрада»). — М.: Молодая гвардия, 1993. — 96 с.

Документальные фильмы

• «Я вернусь… Игорь Тальков» (документальный телефильм Татьяны Кузнецовой, Россия, 2006; при создании фильма использовались архивные съёмки).

Ссылки

• [talkov-music.narod.ru Игорь Тальков]. Проверено 18 июня 2008. [www.webcitation.org/64vucJUfE Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [talkov.nnov.ru Игорь Тальков Виртуальная книга памяти]. Проверено 18 июня 2008. [www.webcitation.org/64vud2itR Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [www.talkov.nikroges.ru Князь Игорь, песни русской князь...]. Проверено 18 июня 2008. [www.webcitation.org/64vudfDaC Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [talkov-tv.narod.ru Коллекционное интернет издание «Частный телерадиофонд Игоря Талькова»]. Проверено 14 сентября 2009. [www.webcitation.org/64vufa5CS Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [www.talkov.info/ Памяти Игоря Талькова посвящается...]. Проверено 9 июля 2008. [www.webcitation.org/64vujJMJL Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [talkov2002.narod.ru/ Памяти Игоря Талькова]. Проверено 18 июня 2008. [www.webcitation.org/61GP0JKjy Архивировано из первоисточника 28 августа 2011].
• [pesni.voskres.ru/music/talko.htm Песни русского воскресения]. Проверено 18 июня 2008. [www.webcitation.org/64vukRBt7 Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [community.livejournal.com/ru_talkov/ Русское сообщество памяти Игоря Талькова]. Игорь Тальков LiveJournal. Проверено 21 ноября 2008. [www.webcitation.org/64vulbMoE Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [images.yandex.ru/yandsearch?text=%22Тальково+поле%22 Яндекс. Картинки]. Картина В.Балабанова «Тальково поле». Проверено 7 июля 2008. [www.webcitation.org/64vunq9cX Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [music.yandex.ru/#!/artist/218238 Яндекс. Музыка]. Игорь Тальков. Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/64vupLPUU Архивировано из первоисточника 24 января 2012].
• [www.last.fm/ru/music/%D0%98%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C+%D0%A2%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BA%D0%BE%D0%B2 Профиль Игоря Талькова] на Last.fm

Отрывок, характеризующий Тальков, Игорь Владимирович

Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.