Игрунов, Вячеслав Владимирович

Вячеслав Владимирович Игрунов
Дата рождения:	28 октября 1948(1948-10-28) (75 лет)
Место рождения:	СССР СССР с. Черницы, Новоград-Волынский район, Житомирская область
Гражданство:
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Вячесла́в Влади́мирович Игруно́в (род. 28 октября 1948 года, с. Черницы Житомирской области) — российский политический деятель, участник диссидентского движения в СССР. Депутат Государственной думы РФ I—III созывов. 20 октября 2007 года избран заместителем председателя Общероссийского общественного движения «Союз социал-демократов».

Диссидент

С 1965 года занимается политической деятельностью. Организатор нелегального марксистского кружка, в котором обсуждались вопросы преобразования советского общества. Изучал экономику в Одесском институте народного хозяйства (1969—1973), был отчислен за политическую деятельность за год до окончания.

Создал первую — и единственную — в СССР библиотеку неподцензурной литературы в Одессе, с группой единомышленников собирая туда произведения классиков начала века, запрещённые книги советских и эмигрантских писателей, а также самиздат. Библиотека к концу 1970-х годов функционировала в дюжине городов СССР (в ней заказывали книги жители Москвы, Ленинграда, Риги, Киева) и имела два небольших филиала — в Запорожье и Новосибирске. В начале 1970-х годов участвовал^[как?] в разработке комплексной программы демократических и рыночных реформ.

1 марта 1975 года был арестован по обвинению «в хранении, изготовлении и распространении клеветнических материалов о советском общественном и государственном строе». Отказался участвовать в следствии. Был направлен на психиатрическую экспертизу сначала в одесскую психиатрическую больницу где комиссия, несмотря на сильное давление КГБ, отказалась дать заключение о вменяемости «ввиду сложной структуры личности». Затем был переведён в Институт психиатрии им. Сербского (Москва), где провёл два месяца — там ему был поставлен диагноз «вялотекущая шизофрения» и рекомендовано лечение в специальной психиатрической больнице. Из-за международных протестов был вновь освидетельствован непосредственно в следственном изоляторе, после чего рекомендация была изменена на более мягкую — содержание в больнице общего типа. Большую роль в том, что Игрунов не был отправлен в спецпсихбольницу и затем относительно быстро освобождён, сыграла широкая огласка его дела на Западе, активность А. Д. Сахарова, Н. Е. Горбаневской и ряда других деятелей правозащитного движения.

После суда, состоявшегося в Одессе (1-13 марта, ХТС № 40-44), был направлен на лечение в психиатрическую больницу, где находился до начала 1977 года.

В 1980 году работал почтальоном 74-го отделения связи Киевского узла связи Одесского почтамта. В 1980—1982 гг. сторож («контролер КПП военизированной охраны Научно-исследовательского технологического института „Темп“») в Одессе, был уволен с работы как диссидент. В 1983—1987 гг. техник, инженер, мастер, старший мастер Одесского объединения «Точмаш».

Общественный деятель

В 1987—1988 годах был внештатным корреспондентом бюллетеня Советского комитета защиты мира (СКЗМ) «Век XX и мир». В 1987 году был одним из инициаторов создания общества «Мемориал». Основатель и участник нескольких политических клубов — КСИ (Клуба социальных инициатив — в то время первого реально действующего политического клуба Москвы), «Перестройка», «Перестройка-88». В 1988 году участвовал в работе Оргкомитета Московского народного фронта, но вскоре покинул его из-за разногласий с социалистическим большинством. В 1988—1991 годах начальник отдела социальных проектов Научно-технического кооператива «Перспектива».

В 1988 году стал одним из основателей и фактическим руководителем Московского бюро информационного обмена (М-БИО) — одного из первых негосударственных исследовательских центров (занимался сбором материалов самиздата, выпуском собственных самиздатских газет, журналов, бюллетеней). С мая 1988 по 1989 год был соредактором самиздатской газеты «Хронограф». С 1990 года — директор Института гуманитарно-политических исследований (ИГПИ), созданного на основе М-БИО.

Участвовал во многих общественных инициативах. В 1989 году — инициатор создания Высших социологических курсов Советской социологической ассоциации. В 1990 году стал одним из основателей и сопредседатель Комитета помощи беженцам и переселенцам «Гражданское содействие». В сентябре 1990 года вошёл в оргкомитет Движения «Демократическая Россия» (ДР) как представитель одновременно «Мемориала» и М-БИО. В 1990—1992 годах — директор научно-исследовательского центра Ассоциации «Социальные программы».

В 1992—1993 годах был начальником Информационно-аналитического центра Государственного комитета РФ по национальной политике.

После событий сентября—октября 1993 года вошёл в инициативную группу Движения за демократию и права человека.

Один из лидеров «Яблока»

В октябре 1993 года один из создателей блока «Яблоко». В 1995—2001 годах входил в состав бюро Центрального совета, возглавлял комиссию по партстроительству и работе с региональными организациями. В 1996—2000 годах был заместителем председателя «Яблока». Возглавлял московскую организацию «Яблока».

В 1994—1995 годах — депутат Государственной думы России первого созыва, избран по списку «Яблока». Заместитель председателя Комитета по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественникам.

В 1996—1999 — депутат Государственной думы второго созыва, избран по списку «Яблока». Заместитель председателя Комитета по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественникам, председатель подкомитета по гуманитарным, социальным вопросам, вопросам культуры, науки и экологии.

Был руководителем избирательной кампании объединения «Яблоко» на выборах в Государственную думу 1999, главным редактором газеты «Московское Яблоко».

В 2000—2003 — депутат Государственной думы третьего созыва, избран по списку «Яблока». Заместитель председателя Комитета по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками.

Лидер партии СЛОН

Осенью 2001 года вышел из «Яблока», заявив, что партия превратилась в «команду обслуживания несостоявшихся амбиций одного человека» (имелся в виду Г. А. Явлинский). С ноября 2002 — председатель партии СЛОН («Союз людей за образование и науку»), которая возникла в октябре 2002 года фактически в результате отделения от партии «Яблоко» группы сторонников В. В. Игрунова. Партия зарегистрирована Минюстом 24 июня 2003 года (регистрационный № 4260), а 29 августа 2003 были зарегистрированы 47 региональных отделений СЛОНа, что позволило партии самостоятельно участвовать в выборах.

Возглавлял её список на думских выборах 2003 года (партия получила 0,2 % голосов избирателей). В программе партии сказано, что она «создаётся как объединение сторонников устойчивого развития страны на основе использования инновационных технологий, перевода экономики и общественной жизни России в качественно новое состояние путём мобилизации интеллектуального потенциала российского народа». Утратила официальную регистрацию в начале 2007 года из-за не соответствующей законодательству численности.

В настоящее время В. В. Игрунов — директор Института гуманитарно-политических исследований (ИГПИ).

С 2001 года — руководитель Общественного совета украинско-российского сотрудничества (ОСУРС).

Ссылки

• [www.igrunov.ru/cv/vchk-cv-biogr/ Биография на персональном сайте]
• [www.yabloko.ru/Persons/igrunov.html Биография на сайте партии «Яблоко»]
• [www.igpi.ru/ Международный иИнститут гуманитарно-политических исследований]
• «Панорама»: [www.panorama.ru/gazeta/p50vya.html История ИГПИ (из воспоминаний Вячеслава Игрунова, 2001—2002 гг.)]. № 50, декабрь 2002
• [lenta.ru/articles/2015/05/25/igrunov/ «Во время ГКЧП произошла революция в самом Ельцине»] // Лента.ру, 25.05.2015 (интервью)

Отрывок, характеризующий Игрунов, Вячеслав Владимирович

– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.