Идальго де Сиснерос, Игнасио

Игнасио Идальго де Сиснерос

Игнáсио Идáльго де Сиснéрос и Лóпес де Монтенéгро (исп. Ignacio Hidalgo de Cisneros y López de Montenegro; 11 июля 1894 (по другим данным, 1896) — 9 февраля 1966, Бухарест) — испанский военачальник, военный лётчик. Участник Гражданской войны 1936—1939.

Семья, образование, начало военной службы

По происхождению баск, родился в семье аристократа, участвовавшего на стороне карлистов (крайне консервативных монархистов) во Второй карлистской войне (1872—1876), после амнистии карлистам отказавшегося от военной карьеры. Мать — Мария Лопес де Монтенегро, также принадлежала к аристократии.

Получил образование в колледже Маристов в Витории, затем учился в подготовительных школах для поступления в военное училище, находившихся в Витории, Толедо и Мадриде. Окончил военно-интендантское училище в Авиле (1914), проходил интендантскую службу в Севилье и Кордове, занимался закупкой лошадей для армии. Затем служил в интендантской горно-вьючной роте в Мелилье (Марокко).

Военный лётчик

В 1920 поступил в авиационную школу, проходил подготовку на аэродромах «Куатро виентос» (Мадрид) и в Хетафе. После получения квалификации лётчика проходил службы во 2-й эскадрилье в Мелилье и Тетуане, где во время Рифской войны принимал активное участие в бомбардировочных вылетах. Во время осады Тетуана сбрасывал с воздуха грузы (продукты, воду, боеприпасы) оборонявшемуся испанскому гарнизону. Затем преподавал в лётной школе в Альбасете; среди его курсантов были, в частности, получавшие лётную квалификацию старшие офицеры испанской армии, будущие генералы Мигель Нуньес де Прадо и Мигель Кампинс. Позднее был переведён в Барселону, где сам обучался в школе морской авиации, и после службы в Севилье вновь вернулся в Марокко. Вновь занимался бомбардировками, в частности, был первым пилотом, сбрасывавшим на противника бомбы, начинённые ипритом (впрочем, они оказались неэффективными). Позднее считал эту свою деятельность «постыдной и печальной привилегией». Во время одного из вылетов был ранен и сбит, после выздоровления вернулся в строй и в составе 1-й эскадрильи гидроавиации участвовал в высадке десанта в Алхусемасе в 1925, решающей операции Рифской войны, завершившейся победой испанцев. Во время войны за боевые заслуги был произведён в капитаны, а через год — в майоры.

Затем получил квалификацию лётчика-наблюдателя и был назначен командующим воздушными силами Испанской Сахары, состоявшими из одной эскадрильи, предназначенной для защиты от кочевников самолётов французской гражданской авиации, работавших на вновь открытой почтовой воздушной линии «Тулуза — Южная Америка». Вначале эскадрилья располагалась в Кабо-Хури, а затем была переведена в Вилья-Сиснерос. Занимался топографической съёмкой берега и местности Пуэрто-Консадо. Во время службы в Африке Игнасио Идальго де Сиснерос подружился с французским лётчиком и писателем Антуаном де Сент-Экзюпери, работавшим в этом же регионе. Завершение службы Идальго де Сиснероса в Сахаре было связано с его разногласиями с французским командованием; по его словам, это произошло из-за дружбы с местным племенным вождём и выкупа испанскими лётчиками двух бежавших рабов-негров у их владельцев-арабов. Французы опасались, что этот шаг может спровоцировать массовое бегство рабов и дестабилизировать ситуацию в регионе.

Идальго де Сиснерос был переведён на базу гидроавиации в Мелилье, затем вернулся в европейскую часть страны и был заместителем начальника авиационной школы в Алькала-де-Энарес.

Сторонник республики

Сблизился со сторонниками антимонархического движения в армии, устроившими в 1930 заговор против короля Альфонса XIII. 15 декабря 1930 участвовал в захвате повстанцами аэродрома «Куатро виентос» — операцией руководили генерал Гонсало Кейпо де Льяно и майор Рамон Франко, известный испанский лётчик и брат будущего генералиссимуса Франсиско Франко. После неудачи попытки переворота его лидеры, включая Идальго де Сиснероса, бежали на самолётах в Португалию. Из Португалии они переехали во Францию. Там Идальго де Сиснерос познакомился с находившимися в эмиграции лидерами Социалистической партии, в том числе с Индалесио Прието, с которым он подружился.

После свержения монархии в апреле 1931 эмигранты вернулись в страну. Идальго де Сиснерос вновь занял свою должность в авиационной школе, а затем исполнял обязанности её начальника, сохранив при этом тесные связи с левыми политиками. Прието познакомил его с Хуаном Негрином, будущим премьер-министром республиканского правительства во время гражданской войны. В этом период он встретился с Констанцией де ла Мора, происходившей из богатой испанской семьи и ушедшей к тому времени от своего мужа. После принятия республиканскими кортесами закона о разводе она смогла официально развестись и выйти замуж за Идальго де Сиснероса. Это был первый случай в Испании, когда получившая развод на основании нового закона женщина вторично вступила в брак (при том, что её развод не был признан католической церковью). Церемония гражданского бракосочетания превратилась в прореспубликанскую демонстрацию, свидетелями при заключении брака выступили министры Прието и Марселино Доминго (также знакомый Идальго де Сиснероса со времён французской эмиграции). Консервативно настроенный судья отказался регистрировать брак, и под давлением республиканцев это сделал помощник судьи.

В 1933 Идальго де Сиснерос был назначен военно-воздушным атташе в Риме и Берлине. После прихода к власти консервативного правительства он сохранил этот пост, несмотря на то, что социалисты вступили в жёсткий конфликт с новым правительством. Более того, вернувшись на время в Испанию, Идальго де Сиснерос помог Прието бежать из страны, некоторое время провезя бывшего министра в багажнике своего автомобиля. Несмотря на это, он остался на военной службе, хотя ему и не доверяли самостоятельных командных постов. В 1935 он был назначен начальником картографического отдела главного штаба Военно-воздушных сил в Мадриде, но когда стал группировать вокруг себя оппозиционно настроенных офицеров, то был переведён на должность заместителя начальника аэродрома Таблада в Севилье.

После победы левого Народного фронта на парламентских выборах в феврале 1936, Идальго де Сиснерос получил возможность вернуться в Мадрид. Он стал одним из сотрудников нового генерального инспектора авиации генерала Нуньеса де Прадо, вместе с которым занимался укреплением позиций сторонников левых сил в ВВС. Был назначен адъютантом военного министра Сантьяго Касареса Кироги, занимавшего одновременно пост премьер-министра.

Участник Гражданской войны

В июле 1936, после начала выступления военных-националистов против правительства Народного фронта Идальго де Сиснерос участвовал в организации сопротивления восставшим. Принял личное участие в подавлении восстания в Мадриде 20 июля 1936. После этого фактически исполнял обязанности командующего авиацией Мадридской зоны, а осенью 1936, после назначения Прието министром авиации, стал командующим всеми военно-воздушными силами республики. Лично совершал боевые вылеты, организовал авиационные школы в Лос-Алькасересе, Мурсии и Аликанте, направлял часть курсантов для обучения в СССР. Был официальным начальником и советских лётчиков, принимавших участие в гражданской войне на стороне республики. Курировал вопросы оснащения республиканских ВВС советскими самолётами И-15 (получивших в Испании неофициальное название «чато» — «курносые») и И-16 («моска» — «муха»). Был произведён в генералы.

Прието рассчитывал, что новый командующий ВВС будет его союзником, однако Идальго де Сиснерос быстро сблизился с коммунистами, а затем и официально вступил в Коммунистическую партию Испании, что испортило его отношения с антикоммунистически настроенным Прието. В мае 1937 Идальго де Сиснерос участвовал в подавлении анархистского восстания в Каталонии, но был отозван по требованию премьер-министра Ларго Кабальеро, обвинившего его в слишком жёстких действиях в отношении анархистов.

В конце 1937 — начале 1938 находился на лечении в СССР (причиной стали сердечные приступы, связанные с частым употреблением табака и кофе в сочетании с нервным переутомлением и физическим истощением). Во время пребывания в СССР встречался с народным комиссаром обороны Климентом Ворошиловым. Затем вернулся в Испанию, где вновь приступил к командованию ВВС. В конце 1938 снова посетил СССР, на этот раз по поручению премьер-министра Хуана Негрина с целью добиться от советских властей новых поставок вооружений. Идальго де Сиснерос был принят высшим советским руководством (Иосифом Сталиным, Вячеславом Молотовым, Климентом Ворошиловым, Анастасом Микояном). В результате оружие было отправлено во Францию (несмотря на то, что золотой запас Испании, которым республиканское правительство оплачивало свои советские контракты, был уже исчерпан), но власти этой страны разрешили пропуск вооружений в Испанию только тогда, когда положение войск республики в Каталонии стало безнадёжным.

После занятия франкистскими войсками Каталонии в начале 1939 Идальго де Сиснерос, вместе с Негрином и его министрами, перебрался во Францию. Однако затем они вылетели в остававшуюся под контролем республиканцев Мадридскую зону с целью продолжения борьбы. Однако многие старшие командиры республиканских войск уже не надеялись на успех и рассчитывали на достижение компромисса с Франко. После антиправительственного восстания под руководством полковника Касадо Идальго де Сиснерос, вместе с Негрином, министром иностранных дел Альваресом дель Вайо и лидерами коммунистов, 6 марта 1939 вылетел во Францию.

Эмигрант

В эмиграции жил в Мексике, затем в Восточной Европе; последние годы жизни провёл в Румынии, где и скончался. Был членом Центрального комитета Коммунистической партии Испании. Автор мемуаров «Меняю курс», изданных в Бухаресте в 1961 (русский перевод — М., 1967). Писатель Константин Симонов в предисловии к советскому изданию отмечал, что

мемуары Сиснероса — какая-то особенная, я бы сказал, рыцарская книга. За нею встает облик бесконечно привлекательного, прямого, храброго, неукротимого человека, человека, пришедшего в революцию из страшного далека, но сумевшего стать одним из самых благородных рыцарей этой революции.

В 1990 его останки были перезахоронены в семейном пантеоне в Канильясе (несмотря на то, что сам Идальго де Сиснерос в своих воспоминаниях называл обряд похорон членов семьи именно в этом месте «бессмысленным обычаем»).

Сочинения

• Сиснерос де, И. И. [militera.lib.ru/memo/other/cisneros_ih/index.html Меняю курс]. — М.: Политиздат, 1967.

Отрывок, характеризующий Идальго де Сиснерос, Игнасио

– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.