Идам

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Буддизм
История
Философия
Люди
Страны
Школы
Понятия
Тексты
Хронология
Критика буддизма
Проект | Портал

Идам, также йидам, иштадевата (кит. 神體, шэнь-ти, санскр. इष्टदेवता, iṣṭadevatā IAST), Вайли yid dam, сокращение от тибетского yid-kyi-dam-tshig) — образ просветлённого существа в Ваджраяне. С идамами связаны тантрические практики, медитации, изображения, скульптуры и мантры. Идамы — умозрительные формы, радостные, мирные или гневные, различного вида, часто со многими руками, головами и глазами.

Для практикующего тантрический буддизм идам выражает качества просветлённого ума. На визуализации идама практикующий концентрирует своё внимание во время медитаций, ретритов и в повседневной жизни. С этой точки зрения популярное понимание идама как персонального божества или божества для медитаций не совсем корректноК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3198 дней]. Идам является идеальной формой, с которым медитирующий отождествляет себя, открывая собственную природу Будды. Постоянная практика идама в течение жизни способствует удержанию сознания в состоянии бардо во время глубокой медитации или смерти и направляет практикующего к достижению реализации.

Идамы имеют разные образы — бодхисаттвы, воплощающие сострадание (такие как Авалокитешвара (тиб. Ченрези) или Манджушри (Бодхисаттва мудрости и отсечения невежества), учителя (такие как Падмасамбхава, Кармапа), гневные формы защитников Учения (такие как Хаягрива, Ваджракилая, Ваджрапани, Хеваджра, Махакала или Палден Лхамо). Например, существует форма Авалокитешвары с одиннадцатью головами и четырьмя руками, но также и тысячерукая форма. Идамы радостной, мирной или гневной формы, одиночные и в союзе, могут представляться огромными как горы и маленькими как пылинки. Но суть их всегда одна — создание связи с природой Будды практикующего. Нередко идамы изображают в форме яб-юм — переплетающихся в объятиях мужского (яб) и женского (юм) божеств. Формы яб-юм связаны с особыми тантрическими практиками.

Медитация с идамами проводится в соответствии со строго выработанным ритуалом. Обязательным условием работы с идамами является принятие обетов бодхисаттвы — обязательствам достичь просветления для блага всех живых существ, и хотя бы минимальное понимание принципа пустотности всех вещей и явлений. Для работы с идамом необходимо получить от ламы соответствующую инициацию (посвящение того или иного уровня), в которую входит ритуал с начитыванием текста (лунг) и объяснения практики (тхри).

Идамы не могут быть уподоблены демонам или ангелам, охраняющим или противодействующим человеку, как в христианской, иудейской или мусульманской традициях и мифологиях. Идам — это умозрительная форма просветлённого существа, воспринимая и отождествляясь с которым, буддист может реализовать свою природу Будды.

В ануттаратантре школ кагью, гелуг и сакья и в махайоге школы нингма медитация, связанная с идамом, предусматривает сложную визуализацию и поэтапную трансформацию сознания для достижения состояния Махамудры. В ануйоге школы нингма используется метод мгновенного превращения в идама.

Тот или иной идам для практикующего выбирается ламой-учителем как «персональное божество» в соответствии с натурой ученика — его интеллектуальными способностями, склонностями, характером.

Буквально понятие yid-kyi-dam-tshig означает обязательство (самая) ума, удержание сознания в состоянии спонтанной свободы и ясности, которые составляют его истинную природу.



Идамы

См. также


Напишите отзыв о статье "Идам"

Ссылки

  • [buddhism.kalachakranet.org/tantra_practice.html A View on Buddhism — Tantric practice]
  • [www.buddhanature.com Songs and Meditations of the Tibetan Dhyani Buddhas]


Отрывок, характеризующий Идам

– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.