Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии

«Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии» (нем. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie, 1913), или «Идеи I», — философский трактат Э. Гуссерля, наиболее полное и последовательное изложение основ его феноменологического учения.

Полное название книги — «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая. Общее введение в чистую феноменологию»; она также часто упоминается под названием «Идеи I».

Книга была впервые опубликована в 1913 году, в первом номере «Ежегодника по философии и феноменологическим исследованиям» и одновременно отдельным изданием в издательстве Макса Нимейера.

Гуссерлем были задуманы и готовились ещё две книги «Идей», «Идеи II» даже были дважды подготовлены к печати ассистентами Гуссерля, но обе эти редакции не удовлетворили Гуссерля; «Идеи II» и «Идеи III» были опубликованы лишь посмертно, в «Гуссерлиане». Они известны значительно меньше, чем «Идеи I».

Хотя «Идеи I» вызревали у Гуссерля в течение более десятилятия, сам текст был написан, по его собственным словам, «в течение 6 недель, без набросков, которые послужили бы основой, словно бы в трансе».

Первый перевод книги — на английский язык — был выполнен в 1931 году.

Часть учеников Гуссерля расценила его новые концепции, сформулированные в книге, как отход от принципов, высказанных им ранее в «Логических исследованиях». Роман Ингарден вспоминал о впечатлении, произведённом выходом «Идей I»: «На семинаре 1913/1914 гг. мы читали их вместе с Гуссерлем и слушали его комментарии к этой книге. И там, на семинаре, возникло определенное удивление. Это было не то, что мы ожидали. Вдруг мы читаем такие положения: „Если мы вычеркиваем чистое сознание, то мы вычеркиваем мир“ (!); „Если нет чистого сознания, то нет и мира“ (!). Гуссерль многие годы учил нас: назад, к вещам, к конкретному, не к абстрактному, не к теориям и т. д.! Ближе к конкретному! — таков был лозунг». Вместо этого в «Идеях I» разворачивается учение о трансцендентальной редукции, выводящей к чистому сознанию и чистому Я.

Основное содержание «Идей I» составляют:

1. Понятия сущности и созерцания сущности (идеации), в том числе описание материальных и формальных, самостоятельных и несамостоятельных сущностей.
2. Понятие феноменологии как науки о раскрываемом в непосредственном созерцании (идеации) априори, занимающейся его дескриптивным познанием в трансцендентально чистом сознании (то есть в модусе трансцендентальной редукции).
3. Учение о естественной установке и её выключении — феноменологической эпохé; и о феноменологических редукциях — эйдетической и трансцендентальной.
4. Понятие интенциональности; учение об интенциональной природе сознания, интенциональных и неинтенциональных переживаниях. Представление о рефлексии, вскрывающей интенциональную природу содержаний сознания.
5. Учение об интенциональной структуре сознания — ноэзисе и ноэме. В частности, рассматриваются основополагающие для феноменологии характеристики (способы полагания) переживаний сознания: восприятие, фантазия, модус нейтральности.

Библиография

• Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии / Пер. с нем. А. В. Михайлова. М.: Лабиринт, 1994. (Частичный перевод.)
• Гуссерль Э. [www.lib.vsu.ru/elib/philosophy/b22055/part1.htm Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1] [www.elenakosilova.narod.ru/studia/h1.htm] / Пер. с нем. А. В. Михайлова. М.: ДИК, 1999. 2-е изд.: пер с нем. А. В. Михайлова, вступ. ст. В. А. Куренного. — М.: Академический проект, 2009. — ISBN 978-5-8291-1042-0.

Литература

• Мотрошилова Н. В. [www.philosophy.ru/library/husserl/motroshilova_idea1/motroshilova_idea_noema.html Идеи I Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию]. М.: Феноменология—Герменевтика, 2003. 720 с.

Отрывок, характеризующий Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии

– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.