Идзуми, Сигэтиё
Эта статья предлагается к удалению. Пояснение причин и соответствующее обсуждение вы можете найти на странице Википедия:К удалению/25 августа 2016.
Пока процесс обсуждения не завершён, статью можно попытаться улучшить, однако следует воздерживаться от переименований или немотивированного удаления содержания, подробнее см. руководство к дальнейшему действию. Не снимайте пометку о выставлении на удаление до окончания обсуждения. Последнее изменение сделано участником 37.140.8.102 (вклад, журналы) в 05:46 UTC (3945902 минуты назад). Администраторам: ссылки сюда, история, журналы, удалить. |
Сигэтиё Идзуми | |
яп. 泉重千代 | |
Род деятельности: |
преподаватель |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: |
п. Исен, о. Токуносима, Государство Рюкю |
Гражданство: | |
Дата смерти: |
21 февраля 1986 (120 лет) |
Место смерти: |
Сигэтиё Идзуми (яп. 泉 重千代 Идзуми Сигэтиё?, 29 июня 1865, посёлок Исен на острове Токуносима, Государство Рюкю, ныне префектура Кагосима — 21 февраля 1986, там же) — считался самым старым мужчиной в мире, прожившим 120 лет и 237 дней.
По словам Идзуми, он прекрасно помнил перепись населения в Японии 1871 года, куда он был вписан 6-летним мальчиком. Идзуми работал до 105 лет преподавателем в школе. В возрасте около 100 лет похоронил 90-летнюю жену.
В течение всей жизни пил сётю («огненную воду» — напиток, вырабатываемый путём перегонки сахара), а в 70 лет начал курить.
Свидетельство о рождении Идзуми сохранилось и являлось документальным подтверждением того, что он действительно был старейшим из когда-либо живших мужчин, чей возраст был достоверно известен. Между тем, ряд японских исследователей считает, что свидетельство о рождении могло принадлежать старшему брату Идзуми, который скончался в раннем возрасте, а его именем родители назвали будущего долгожителя. Согласно расчётам исследователей, возраст Сигэтиё на момент смерти составлял 105 лет.
Своё долголетие Идзуми объяснял благотворным влиянием Бога, Будды, Солнца и Воды. Умер Сигэтиё Идзуми 21 февраля 1986 года в 12:15 по Гринвичу.
Так случилось, что Идзуми скончался в 111-й день рождения ещё одной долгожительницы Жанны Кальман, которая в феврале 1995 года вошла в историю как первая (и пока единственная) среди женщин, чей возраст достоверно превысил 120 лет. Умерла долгожительница в августе 1997 в возрасте 122 лет и 164 дней.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 13 мая 2011 года. |
Напишите отзыв о статье "Идзуми, Сигэтиё"
Отрывок, характеризующий Идзуми, Сигэтиё
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».