Иоаким (царь Иудеи)

Иоаким или Элиаким, Иегояким (ивр. ‏יהוֹיָקִים‏‎, Йегоаким, «Господь воздвигнет»), сын Иосии — царь Иудеи, ставленник египетского фараона Нехо II, которому он платил тяжёлую дань (один талант золота и 100 талантов серебра).

Согласно библейскому сообщению, Иоаким взошёл на престол после того, как фараон Нехо II сместил его брата Иоахаза, сына Иосии, царствовавшего не более трёх месяцев. При своём назначении он поклялся быть верным вассалом Египта. Он отличался крайним нечестием и, не обращая внимания на опасность, грозившую со стороны Вавилона, проводил время в необузданных увеселениях и преследовал пророков (Урию, Иеремию и Варуха) за публичные обличения политики царя и за предвещание гибели Иерусалима.

Тем временем, после окончательного поражения ассирийских войск у крепости Харран в 609 г. до н. э. за господство в Сирии и Ханаане начали противостояние две крупнейшие державы Ближнего Востока — Египет и Вавилония. Весной 607 г. до н. э. старый и больной вавилонский царь Набопаласар передал командование армией своему сыну Навуходоносору. На следующий год вавилоняне форсировали Евфрат южнее Каркемиша. Там же в 605 году до н. э. (на третьем (Дан.1:1) году царствования Иоакима) состоялась решающая битва с египтянами, в которой египетские войска потерпели сокрушительное поражение.

В битве при Каркемише в качестве вассалов Нехо II участвовали иудеи, финикийцы и жители Сирии. Мелкие государства были ошеломлены разгромом египтян и не оказывали практически никакого сопротивления продвижению вавилонской армии. Когда Навуходоносор приблизился к Иерусалиму, Иоаким поспешил откупиться от него частью сокровищ Храма и выдал в качестве заложников юношей из знатных иудейских семей, среди которых был и будущий известный пророк Даниил. Иудея стала данником Вавилона и часть народа была уведена в Вавилон.

15 августа 605 года до н. э. в самый разгар сирийской кампании в Вавилоне скончался царь Набопаласар и Навуходоносор поспешил в столицу.

Иоаким же, тем временем, продолжал беспечную жизнь. Правящая верхушка Иудеи состояла в основном из сторонников радикальной проегипетской партии, к которым принадлежал и пророк Анания. Они усматривали возможность обретения независимости в опоре на Египет и в борьбе с вавилонянами. Им противостояла партия умеренных, выступавших против осложнения отношений с Вавилоном. К ней принадлежал пророк Иеремия, предсказывавший падение Иерусалима в случае измены Иоакима своему вавилонскому сюзерену.

К 601 году до н. э. Навуходоносор, видимо, завладел Филистией и рискнул совершить поход на Египет. Однако Нехо II успел подготовиться и в тяжёлом сражении дал врагу достойный отпор. Ему даже удалось взять Газу, а Навуходоносор, неся большие потери, был вынужден отступить. Царь Иоаким, вероятно, усмотрел в этом благоприятный момент для того, чтобы выйти из подчинения Вавилону.

В 599 году до н. э. Навуходоносор одержал ряд побед над арабами, подчинил себе Моав и Аммон. Измена Иоакима не осталась без внимания вавилонского царя. В 598 году до н. э. Навуходоносор двинулся на Иерусалим.

Судьба Иоакима по-разному описана в Четвёртой Книге Царств, сообщающей, что иудейский царь умер еще до прихода вавилонян, и во Второй Книге Паралипоменон, утверждающей, что передовые отряды вавилонской армии ворвались в Иерусалим при жизни царя. Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (X,6,3) пишет, что Иоаким добровольно сдался в плен, надеясь на милость победителя, но был убит по приказу Навуходоносора.

Ссылки

• Иоаким, в Библии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Иегояким // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.

Отрывок, характеризующий Иоаким (царь Иудеи)

На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.