Иегуда Глик

Иегуда Глик

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иегуда Джошуа Глик (араб. יהודה גליק‎; родился 20 ноября 1965 года в Америке) — израильский политик. С 25 мая 2016 года — член Кнессета от партии Ликуд, занявший в Кнессете место бывшего министра обороны Моше Яалон Будучи израильским раввином, Глик много лет ведет кампанию по расширению прав евреев на Храмовую гору.

Глик является лидером «Халиба», коалиции групп, посвятившей себя борьбе за «достижение полной и всесторонней свободы и гражданских прав евреев на Храмовую гору.» Глик был награжден в 2015 году специальной сионистской премией Московиц за «Активную борьбу за права человека и свободу религиозного вероизъявления на Храмовой горе в Иерусалиме». Он был отнесен к «правым» активистам. 29 октября 2014 года на Глика было совершено покушение. Нападение осуществил Мутаз Хиджази, член движения «Исламский джихад» в Палестине.

Биография

Личная жизнь и карьера

Иегуда Глик родился 20 ноября 1965 года в Соединенных Штатах Америки в семье Бренда и Шимон Глик; семья иммигрировала в Израиль, когда он был ребенком.

Глик является председателем Фонда наследия Храмовой горы, ранее работал исполнительным директором Института Храма, группы, поддерживающей строительство Третьего Храма на Храмовой горе. Он живет в Отниэле.

Активность

Глик защищал и защищает право представителей разных концессий (мусульман, иудеев и христиан) молиться на Храмовой горе на равных основаниях. Он был назван "символом борьбы евреев за право молиться на Храмовой горе «. Глик видит в будущем евреев, молящихся на Храмовой горе наравне с мусульманами. Глик говорит о своем видении будущего Храмовой горы. Это должен быть „Дом молитвы для всех народов“, рядом с которым расположатся Купол Скалы и восстановленный еврейский жертвенный алтарь.

Журналист „Аарец“ Нир Хассон указал израильским левым на „абсурдность происходящего на Храмовой горе“, ведь разрешая молиться мусульманам и запрещая евреям, мы „дискриминируем людей по религиозному признаку“.

Глик приводил группы евреев на Храмовую гору и неоднократно арестовывался во время молитв, прогуливаясь и снимая видео на Храмовой горе. 10 октября 2013 года Глик начал голодовку в знак протеста против полицейского запрета подниматься ему на Храмовую гору. Через 12 дней полиция смягчилась и согласилась позволить ему восходить на Храмовую гору вместе с другими евреями. Однако это было разрешение только для посещения, а не для молитвы.Израильский суд присудил возмещение ущерба Глику за два неправомерных ареста, во время которых он пытался сфотографировать чиновников, отказывающих в посещении Храмовой горы евреям, носящим явно религиозную одежду.

Глик был арестован в августе 2014 года за то, что якобы толкнул одного из охранников мусульманских женщин на Храмовой горе, был обвинен в середине октября в том, что из-за него женщина упала и в результате сломала руку. Адвокат Глика сказал, что „не было никаких прямых доказательств того, что Глик напал на женщину“. Условием освобождения Глика под залог был запрет ему входить в суд во время процессуальных разбирательств. В декабре состоялся суд. Израильская полиция утверждала, что запрет необходим, так как „Глик на территории представляет угрозу общественному порядку“». Он подал ответный иск против израильской полиции и был впоследствии оправдан, получил 650 000 шекелей за моральный ущерб и судебные издержки, понесенные в связи с запретом. Кроме того, было вынесено решение, в котором суд поддержал утверждение о том, что в еврейской молитве на Храмовой горе нет ничего противозаконного.

4 июня 2015 года иерусалимский окружной суд запретил Глику вход на Храмовую гору, отменив решение суда низшей инстанции. Судья постановил, что присутствие Глика было подстрекательством, и что «существует риск насилия в случае, если ответчик возвратится до конца судебного разбирательства по его делу». 25 февраля 2016 года полиция отказалась от своих обвинений против Глика.

Американский политический обозреватель Берни Куигли сравнил Глика с Ганди. Назвал его «крепко связанным с землей, мудрым, рассудительным, ненасильственным и сострадательным». Он заявил, что постоянный отказ мусульманского руководства открыть Храмовую гору для всех монотеистических религий " очень опасен … и служит большой угрозой для мира и для мира во всем мире ". Шани Литтман, пишущий для «Аарец», рисует Глика выступающим с докладами на встречах с ортодоксами Иерусалима.

В период ожидания места в 20-ом Кнессете Глик продолжил активную кампанию за возможность посещения и молитв на Храмовой горе. Но из-за вспыльчивого характера и активности его кампаний на протяжении многих лет он несколько раз получал отказ.

Покушение

29 октября 2014 г. Иегуда Глик выступал с речью в Центре наследия Менахима Бегина в Иерусалиме. По словам очевидца Шая Малка — парламентского помощника Моше Фейглина в Кнессете, человек на мотоцикле, говорящий с «заметным арабским акцентом», приблизился к Глику в тот момент, когда тот погрузил оборудование в свой автомобиль после выступления на конференции. Убедившись, что перед ним Иегуда Глик, мотоциклист выстрелил ему в грудь 4 раза и убежал.

После покушения Глик был доставлен в Шаарей Цедек для лечения. Глик позже сказал раввину, что стрелявший извинился перед тем, как выстрелить в него, и со словами: «Мне очень жаль, но ты враг Аль-Аксы, я должен» — все же выстрелил.

Глику было сделано несколько операций. Через некоторое время появились первые признаки улучшения. 5-го ноября он начал узнавать членов семьи. Стал общаться, при помощи кивка головы показывал «да» или «нет». 11 ноября Глик, наконец, смог дышать самостоятельно, а также говорить. Одним из первых людей, с которыми он общался в процессе выздоровления, был спикер Кнессета Юлий Эдельштейн. По телефону он сказал: «Я знаю, что вы боритесь за право говорить, и в течение последних нескольких дней я боролся, чтобы дышать — поэтому теперь я дышу самостоятельно, и я с радостью хочу поделиться этим с вами». Он был выписан из больницы 24 ноября.

Полиция проследила за подозревавшимся в нападении Мутазом Хиджази. По сообщениям израильской полиции, при попытке ареста мирным путем полицейские были обстреляны (семья Хиджази это отрицает). В результате пришлось применить оружие, и Хиджази был застрелен. В районе Абу-Тор вспыхнули массовые беспорядки, начались протесты. Представитель полиции Микки Розенфельд заявил, что доказательства, полученные на квартире Хиджази, показали связь Хиджази со стрельбой. Его семья утверждает, что власти до сих пор не предоставили им твердых доказательств, изобличающих Мутаза в попытке убийства. Согласно палестинским источникам, адвокаты Глика просили снести весь дом, где Хиджази жил. Первоначально было заявлено, что дом Хиджази будет разрушен, позже было решено, что дом не может быть уничтожен. Часть дома, где жил Хиджази, была блокирована.

Подозреваемый Мутаз Хиджази был членом «Исламского джихада» и отсидел 11 лет в израильских тюрьмах за участие в преступлениях против безопасности. «Исламский джихад» немедленно опубликовал некролог, в котором подтвердил членство Хиджази Директор филиала иерусалимского движения ФАТХ сказал: «Нам в ФАТХе не стыдно взять на себя ответственность за геройский поступок, который он совершил сегодня».

Реакции

На следующее утро после попытки убийства Глика правые активисты призвали к немедленному мирному маршу на Храмовую гору. Сотрудники службы безопасности сразу закрыли туда доступ. Министр экономики Израиля Нафтали Беннет сказал, что покушение пересекло «красную линию крови», и призвал премьер-министра Биньямина Нетаньяху «восстановить суверенитет Израиля и ее столицы».

Выступая от имени «Исламского джихада» на следующее утро после стрельбы, Дауд Шихаб сказал, что Глик «получил то, что заслужил». Палестинский президент Махмуд Аббас направил телеграмму соболезнования семье террориста после того, как он был убит полицией. Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху отреагировал словами: "В то время, когда мы пытаемся успокоить ситуацию, Абу Мазен выражает соболезнования в связи со смертью того, кто пытался совершить предосудительное убийство. Пришло время, когда международное сообщество должно осудить его за такие действия ". Авигдор Либерман, который был в то время Министром иностранных дел Израиля, сказал: «Это показывает, что Абу-Мазен является партнером, только партнером для террора, для террористов и для убийства. Это подлое письмо, в котором Абу Мазен открыто поддерживает террор и поощряет дальнейшие убийства.»

Политическая карьера

Глик был тридцать третьим в списке Ликуда на выборах в Кнессет 2015 года, но партия получила 30 мест. Однако после отставки двух членов Кнессета от Ликуда Глик стал очередным в он-лайн на место в Кнессете. С декабря 2015 года стал посещать заседания фракции Ликуда. В мае 2016 года бывший министр обороны Моше Яалон вышел из Кнессета. Глик был официально приведен к присяге 25 мая.

Примечания

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Иегуда Глик

Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.