Клачко, Юлиан

Юлиан Клачко
Julian Klaczko
Имя при рождении:	Иегуда Лейб Клачко
Род деятельности:	политик, революционер, публицист, эссеист, литературный критик, историк искусства
Дата рождения:	6 ноября 1825(1825-11-06)
Место рождения:	Вильно
Подданство:	Российская империя Российская империя,
Дата смерти:	26 ноября 1906(1906-11-26) (81 год)
Место смерти:	Краков
Отец:	Цви Хирш Клачко
Награды и премии:

Юлиан (Иегуда Лейб) Клачко (польск. и нем. Julian Klaczko; 6 ноября 1825, Вильно — 26 ноября 1906, Краков) — польско-австрийский политик, дипломат, революционер, публицист, эссеист, литературный критик, историк искусства. Академик.

Биография

Родился в состоятельной еврейской семье. Отец, торговец текстилем Цви Хирш Клачко был связан деловыми отношениями с Германией, совместно с Нисаном Розенталем основал первую в Вильно светскую школу, издал книгу Авраама Мапу «Любовь в Сионе» и фактически был главой тамошней еврейской общины.

Юлиан окончил гимназию в Вильно, затем в 1842—1847 изучал философию в университете Кенигсберга, где после его окончания получил учëную степень доктора философии за работу «De rebus Franco-Gallicis saeculi XV»

Поселился в Хайдельберге, стал сотрудничать с либеральной газетой «Deutsche Zeitung» Георга Гервинуса, где вел рубрику «Россия и Польша» («Russland und Polen»). В 1848 году переехал в Великое герцогство Познанское. Во время революции в Берлине вступил в добровольческий польский отряд под командованием Л. Мерославского. Вскоре стал одним из деятелей Народного комитета в Посене (ныне Познань). Во время восстания исполнял обязанности курьера в Берлин.

После подавления революции 1848—1849 годов в Германии и превращения герцогства в провинцию Позен, порвал с немецкими либералами, которые не хотели способствовать автономии Познани. В мае 1848 года опубликовал небольшой памфлет (письмо к немецкому либералу Гервиниусу) «Die deutschen Hegemonen» (Немецкие гегемоны), в котором излагал свой вариант идеальных польско-немецких отношений: Познань получает независимость от Пруссии и становится союзником Берлина. В дальнейшем обе страны совместно с Австрийской империей выступают против России, которая должна вернуть новообразованной Польше захваченные у Речи Посполитой земли. В памфлете ввëл в оборот словосочетание Drang nach Osten (Натиск на Восток, от немецкого глагола dringen — давить, нажимать, проникать).

Эмигрировал в Париж. Во французской столице стал сотрудничать с рядом польских эмигрантских изданий («Wiadomości Polski» (1856—1862)), помещал статьи во французских «Revue de Paris», «Revue Contemporaine» и «Revue des Deux Mondes» (с 1862). Был домашним учителем детей графа З. Красинского.

Активно сотрудничал с Отелем Ламбер, политико-культурным центром польской консервативной верхушки польской эмиграции середины XIX века в Париже во главе с Адамом Ежи Чарторыйским.

В 1856 году сменил вероисповедание, крестился и поменял имя. Тогда же стал членом Издательского комитета Литературно-исторического общества в Париже.

В 1870 был назначен советником Министерства иностранных дел при австрийском императорском дворе. Короткое время после поражения Франции в войне 1871 года имел непосредственное влияние на европейскую политику.

Был корреспондентом Французской академии (1886), членом краковской Академии знаний (1872), доктором honoris causa Ягеллонского университета, почетным членом Познаньского общества друзей науки (1861), кавалером ордена Почетного легиона (1896). В 1870—1871 избирался депутатом краевого Галицкого сейма.

Почëтный гражданин Жешува.

Творчество

Писать начал рано — первые стихи (под разными псевдонимами) датируются 1842—1843 годами.

Как публицист, освещал российско-польские, франко-прусские отношения, вопросы европейской политики и др. Позднее выступал как литературный критик, занимался историей итальянского искусства и польской литературы эпохи романтизма.

Избранные работы

• Sztuka polska (1858)
• Korespondencya Mickiewicza Kujawsko-Pomorska Biblioteka Cyfrowa (1861)
• La poesie polonaise au dix-nuevieme siecle et le poete anonyme (1862)
• Poeta bezimienny (1862)
• Półwysep Krymski w poezji (1863)
• Anneksya w dawnej Polsce (1869)
• Dwaj kanclerze. Książę Gorczakow — Książę Bismarck.
• Św. Franciszek z Asyżu i gotycyzm włoski (1892—1893)
• Rzym i Odrodzenie. Juliusz II (1898)
• Pisma polskie (1902)

Литература

• Sławomir Augusiewicz, Janusz Jasiński, Tadeusz Oracki, Wybitni Polacy w Królewcu. XV—XX wiek, Olsztyn, Littera, 2005, ISBN 83-89775-03-4 (польск.)

Ссылки

• [www.zwoje-scrolls.com/zwoje42/text30p.htm JULIAN KLACZKO-PORTRET WYGNAŃCA] (польск.)

Отрывок, характеризующий Клачко, Юлиан

И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.