Иегуда Хасид (каббалист)

В данной статье речь идёт о еврейском каббалисте Иегуде Хасиде ха-Леви — проповеднике конца XVII века. Имеется также и Иегуда Хасид из Регенсбурга, [www.eleven.co.il/article/11694], основатель движения Хасидей Ашкеназ XII века. [toldot.ru/tora/rabbanim/rabbanim_448.html?template=83]. Иегуда Хасид ха-Леви не связан с этим движением, а также и с движением хасидизма, которое возникло в XVIII веке.

Иегуда Хасид ха-Леви (ивр. ‏יהודה החסיד‏‎; 1660—1700, Иерусалим) — еврейский проповедник, организатор первого массового переселения ашкеназских евреев из Европы в Палестину.

Иехуда Хасид был маггидом (проповедником) в литовском городе Шидловце (сейчас в Польше). В 1695 он встретился с саббатианским проповедником Цадоком бен Шмарья. Иехуда Хасид уверовал во второе пришествие Саббатая Цви, которое предрекалось в 1706 году, он основал группу «святую общину» «хасидим» (благочестивых). Он стал ездить по всем еврейским общинам, призывая к покаянию, умерщвлению плоти и посту. В «святую общину» входили семьи 30 ученых; община собиралась направиться в Иерусалим и ожидать там пришествия Мессии. В общину вошёл также кабалист Хаим Малах, который много лет жил в Салониках и Смирне в группах саббатианцев, он делал предсказания по поводу возвращения Саббатая Цви. У него былио ещё немало учеников. Когда секта выросла, против секты ополчились многие авторитетные раввины.

В начале 1699 они выехали из Польши в Моравию; задержались на несколько месяцев в Никольсбурге (Микулов), за это время Иегуда Хасид посетил несколько окрестных городов Германии и Австрии, собирая сторонников, призывая еврейские общины к покаянию и оказанию материальной поддержки переселенцам. Подготовившись к странствию, уже около 1300 человек направилось в Палестину.

Переселенцы пошли сушей через Италию, останавливались в больших еврейских общинах, активно проповедуя. В переди групп шёл сам Иегуда Хасид в белом саване, бил себя в грудь, призывая евреев к покаянию и очищению. К переселенцам присоединлись всё новые и новые сторонники. Давид Оппенгейм из Вены и Хаим Малах со своей группой отправились морем. Остальные под предводительством Иегуды продолжали путь сушею.

Это изнурительное шествие на Святую Землю для встречи со своим освободителем длилось много дней. Участники перехода решились на непомерные трудности и лишения по причине тяжёлой беспросветной жизни, постоянных преследований и унижений у себя на родине в Польше, Литве, Чехии, Моравии, Австрии, Германии. Около пятисот человек погибли в пути.

Иехуда Хасид прибыл в Иерусалим 14 октября 1700, но неожиданно заболел и скончался через три дня. Усталых и измождённых переселенцев в Иерусалиме не ждали. Небольшая община приняла их враждебно, как из-за подозрения в симпатиях к саббатианцам, так и потому, что еврейская община Иерусалима была очень мала (по оценкам не более 1000 челокек) и небогата, и прокормить такое количество новых переселенцев была не в состоянии.

Последователи Иегуды Хасида распределились по нескольким городам, часть вступила в общины дёнме. Хаим Малах остался со своими учениками в Иерусалиме. Его группа совершала богослужения с плясками перед деревянным изображением Саббатая Цви. Однако потом он был изгнан из Иерусалима, и умер в Польше.

Редкие переселенцы смогли нормально устроиться. Многие так и пытались жить подаяниями. Вскоре ними возникли ссоры. В 1720 году ссоры привели к тому, что арабские кредиторы сожгли ашкеназскую синагогу в Иерусалиме. Турецкие власти после индидента запретили ашкеназам пребывание в городе, поселенцы вынуждены были покинуть Иерусалим или одеваться как сефарды. Некоторые из них смогли вернуться в Европу и присоединиться к саббатианским группам в Польше и Германии, некоторые даже перешли в ислам или христианство.

Группа Иегуды Хасида представляла собой первую организованную алию ашкеназов. Считается, что Иегуда Хасид купил в Иерусалиме большой участок земли в Старом городе, на котором его последователи построили синагогу, вскоре разрушенную турецкими властями, и на этом же месте через 140—150 лет была отстроена главная синагога ашкеназской общины Иерусалима «Бейт Яков», более известная как «Хурват рабби Иехуда хе-Хасид» («развалины рабби Иехуды хе-Хасида»), или просто «Хурва», которая простояла до арабо-израильской войны 1947-48 гг., и была разрушена арабами в 1948 году, а затем отстроена лишь в 2010 году.

Литература

• [www.eleven.co.il/article/11699 Иехуда Хасид ха-Леви] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Саббатай Цеви и саббатианское движение // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• [chassidus.ru/library/history/kandel/12.htm Хасидус по-русски ОЧЕРК ДВЕНАДЦАТЫЙ]

Отрывок, характеризующий Иегуда Хасид (каббалист)

– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.