Иезекииль

Иезекииль
יְחֶזְקֵאל
Иезекииль, изображённый Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы
Рождение	ок. 622 года до н. э. Иерусалим
Смерть	ок. 570 года до н. э. Вавилон (?)
Почитается	в иудаизме в христианстве (Римско-католическая церковь, Православные церкви, Древневосточные церкви, Восточнокатолические церкви) в исламе
Главная святыня	Гробница Иезекииля, Аль-Кифл, Ирак
День памяти	21 июля — Католическая и Лютеранская церковь 3 августа - Православная церковь, 28 августа — Армянская апостольская церковь
Труды	Книга пророка Иезекииля

Иезекии́ль (ивр. ‏יְחֶזְקֵאל‏‎, Й’хезкэль, «Господь укрепит») — один из четырёх «великих пророков» Ветхого Завета. Личное имя Йехезкель (в идише — Хацкл, Ехескл) распространено среди евреев.

Биография

Родился в городе Сарир (Иудея) около 622 года до н. э. в семье священника Вузии. Его называют современником пророков Иеремии и Даниила.

В 25-летнем возрасте с первым караваном пленных в 597 году до н. э. Иезекииль был уведён в Вавилонию и жил в посёлке Тель-Авив у реки Ховар близ Ниппура, одного из религиозных центров Вавилонии. Здесь, у реки Ховар, у него было видение, с которого в 5-й год от пленения царя Иоакима (по другим данным речь идет об Иехонии) — 592 году до н. э. — началось его пророческое служение (5-й день 4-го месяца). Климент Александрийский приписывает ему знакомство с Пифагором.

В это время Иезекиилю было около 30 лет. Затем по вдохновению он принимает на себя ряд испытаний, чтобы разделить страдания своего народа. Так он свыше года (430 дней) спит с кирпичом, на котором написано имя Иерусалима. Затем он ест лепешки, испеченные на коровьем навозе (Иез. 4:15). Затем он обривает свою голову (Иез. 5:1). В 587 год до н. э. от язвы умирает его жена (Иез. 24:18). Дом пророка в Тель-Авиве, как и дома многих священников в плену, стал местом, где собирались изгнанные иудеи (именно из таких домов собраний в эпоху плена и родилась синагога). К приходившим к нему людям обращал пророк свои пламенные проповеди. Около 571 года до н. э. пророк скончался. По преданию он был предан мученической смерти (привязан к коням и разорван) иудейским князем за обличение в идолопоклонстве. По другой версии он был побит камнями коленом Гада

Могила в Ираке в Эль-Кифль.

Видение славы Господней

Пророческое служение Иезекииля начинается с видения славы Божией в виде сияющей комбинации из четырёх существ — тетраморфе, или как ещё называют Меркава. Каждое из четырёх существ имело подобие четырёх лиц (человек, телец, орел, лев), четыре взаимно соприкасающихся крыла и сверкающие металлические ноги с копытами (Иез. 1:6). Конструкция завершалась полусферой (Иез. 1:22), тогда как в основании его находились колеса с глазами. Во время движения крылья издавали сильный шум, а во время остановки крылья опускались. Над полусферой располагался престол, на котором восседало «подобие человека» (Иез. 1:26).

Видение это, по объяснению святых отцов, было прообразом четырёх евангелистов, просветивших весь мир евангельской проповедью с разумом человека, с силою львиною, с покорностью тельца, с высоким пареньем духа, подобном орлиному.

Пророчества

Против иудеев

Иезекииль предрекает, что иудеи будут предаваться каннибализму (Иез. 5:10). Он сетует, что среди его соплеменников процветает солярный культ (Иез. 6:4), распутство (Иез. 22:11) и корыстолюбие, а интерьеры Иерусалимского Храма (за 5 лет до его разрушения) осквернены изображениями рептилий (Иез. 8:10). Сами израильтяне, по замечанию Иезекииля, изрядно смешались с соседними народами, поэтому он бросает упрек Израилю:

отец твой аморрей, а мать твоя хеттеянка (Иез. 16:3)

Однако Иезекииль, перечисляя грехи Израиля и предрекая кары, подчеркивает, что Бог желает не гибели беззаконников, но их покаяния (Иез. 18:23).

Против язычников

Иезекииль предсказывал разорение и других стран («семи языческих народов») за то, что народ их радовался разрушению Иерусалима. Аммонитяне будут отданы в наследие сынам востока (Иез. 25:4. Аналогичные кары постигнут Моав. Идумея будет разорена руками самих иудеев и превращена в пустыню (Иез. 25:14). Наказание также падет на критян и филистимлян (Иез. 25:16).

Особо Иезекииль упоминает в 585 год до н. э. о падении ливанских городов Тира и Сидона, а также Египта, которые станут добычей халдейского царя Навуходоносора.

Воскрешение мертвых

Одним из самых ярких образов Иезекииля является его пророчество о воскрешении из мертвых. В поле он видит множество костей и обращает к ним своё слово. Затем они начинают обрастать жилами, покрываться плотью и кожей (Иез. 37:8). Затем в трупы возвращается дух и они встают и покидают свои могилы. Впрочем, это пророчество имеет смысл притчи. Иезекииль использует этот образ, чтобы убедить своих земляков в том, что Израиль возродится, а вавилонский плен окончится.

Это пророчество о воскресении мертвых читается на утрени Великой Субботы.

Мессия

Вместе с идеей возрождения Израиля Иезекииль раскрывает идею о грядущем благочестивом Царе и Пастыре Давиде, который будет править вечно (Иез. 37:25).

Гог и Магог

Не менее популярно пророчество Иезекииля об грядущем князе Гоге, который во главе бесчисленного войска придет от пределов севера (народы Мешех и Фувал) на землю Израиля и найдет там свою гибель от каменного града (Иез. 38:22). Трупов завоевателей будет так много, что израильтяне будут хоронить их 7 месяцев в месте, которое нарекут именем Гамона (Иез. 39:16)

Видение нового Храма

Последнее пророчество, датируемое 571 до н. э., касается возобновления богослужений в Храме. Храм будет обращен на восток, иметь притвор и деревянный жертвенник 3 локтя высотой (Иез. 41:22). Иезекииль позволяет сделать изображение в Храме пальм и двуликих херувимов с ликом льва (Иез. 41:18). Он также настаивает, чтобы необрезанным вход в Храм был воспрещен (Иез. 44:9). Иезекииль отмечает необходимость празднования Пасхи в 14-й день 1-го месяца (Иез. 45:21). Также он настаивает на необходимости совершать всенародные жертвоприношения в 1-й день 1-го месяца (Иез. 45:18) и 15-й день 7-го месяца (Иез. 45:25). Также должны проводиться ежесубботние богослужения. По мысли Иезекииля, служить в храме должны исключительно саддукеи — потомки Садока (Иез. 44:15). Они должны носить льняные одежды (Иез. 44:27).

Грядущий Израиль по-прежнему будет расположен к югу от Дамаска, между Великим морем и рекой Иордан. Он по-прежнему будет разделен на 12 колен, однако иноземцам будет дана большая свобода (Иез. 47:21), и власть будет более централизована под началом Князя, по сравнению с эпохой заселения Ханаана.

Ссылки

• Иезекииль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.pravenc.ru/text/293573.html Иезекииль] // Православная энциклопедия

Отрывок, характеризующий Иезекииль

«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.