Иосиф Курцевич

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иосиф и фамилией Курцевич.

Иосиф Курцевич
Архиепископ Суздальский и Тарусский
август 1626 — 21 марта 1634
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Арсений Элассонский
Преемник:	Серапион
Епископ Владимирский и Брестский
январь 1621 — 1625
Церковь:	Киевская митрополия
Имя при рождении:	Иван Дмитриевич Курцевич-Булыга

Арихиепископ Иосиф (Иезекииль, в миру Иван Дмитриевич Курцевич-Булыга; 1580-е — 15 июня 1642) — архиепископ Суздальский и Тарусский (1626—1634), епископ Владимирский и Брестский (1621—1625).

Биография

Принадлежал к литовско-русскому княжескому роду Курцевичей. Получил прекрасное образование. Окончил Падуанский университет (Италия).

Принял монашество, впоследствии стал архимандритом Запорожского Трахтемировского монастыря в Полтавской епархии.

В ноября 1620 Курцевич вместе с гетманом Петром Сагайдачным принимал участие в работе польского сейма, на котором поднимался вопрос о признании новой православной иерархии Киевской митрополии.

7 января 1621 года во время посещения монастыря Иерусалимским патриархом Феофаном был хиротонисан во епископа Владимирского и Брестского. Хотя 15 марта 1621 года король Сигизмунд III Ваза предписал не допускать епископа Иосифа в епархию, епископ прибыл на Волынь и выступил в защиту Православия.

В начале 1623 года получил в управление Дерманский монастырь на Волыни. По свидетельству монахов, пытался их склонить к унии, а непреклонных преследовал и грабил.

Спасаясь от преследования властей и униатов, он был вынужден летом 1625 года уехать в Россию. В июле 1625 года прибыл в Москву. В августе 1626 (по некоторым данным, август 1625) года определён архиепископом Суздальским и Тарусским.

Почти непосредственно вслед за назначением Иосифа в Суздаль местные жители начинают подавать Государю на него челобитные, жалуясь, что он с большою жестокостью относится к своим подчиненным и обнаруживает большое корыстолюбие. Действительно, по образу своей жизни Иосиф напоминал епископов польско-литовского государства времен религиозной унии.

Царской грамотой от 21 марта 1634 года отлучён от кафедры и сослан в Сийский монастырь «под крепкое начало». Причиной ссылки были его бесчинства по отношению к пастве и многочисленные жалобы о том, что живет Иосиф не по святительскому чину, делает непристойные дела.

По поручению митрополита Киевского Иова (Борецкого) ездил для оправдания к королю Сигизмунду III, но безуспешно.

14 сентября того же года была получена грамота патриарха Московского Иоасафа о соборном рассмотрении дела Иосифа. Выяснилось, что Иосиф не только сам был некрещён, но и другим воспрещал креститься по православному чину, подтвердились обвинения его и в совершении многих других неблаговидных поступков.

С Иосифа снят был святительский сан, и сам он был отвезён в Соловецкий монастырь. В 1640 году перемещен в Казанский Зилантов монастырь, где и скончался 15 июня 1642 года. По другим известиям, упоминается 3 января 1658 года.

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
• [rusk.ru/st.php?idar=5119 Православие в Западной Руси после заключения Брестской унии. Часть 3]
• Горбатов Е. Н. Материалы к биографии архиепископа Иосифа (Курцевича) //Вестник церковной истории. 2011. № 3-4. С. 233—242.

Отрывок, характеризующий Иосиф Курцевич

Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».