Руссо-Ерволино, Роза

Роза Руссо-Ерволино итал. Rosa Russo Iervolino<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мэр Неаполя Роза Руссо-Ерволино и губернатор Кампании Антонио Бассолино.</td></tr>
Мэр Неаполя
13 мая 2001 — 30 мая 2011
Предшественник:	Риккардо Мароне
Преемник:	Луиджи Де Маджистрис
Министр внутренних дел Италии
21 октября 1998 — 22 декабря 1999
Глава правительства:	Массимо Д’Алема
Предшественник:	Джорджо Наполитано
Преемник:	Энцо Бьянко
Министр общественного образования Италии
28 апреля 1993 — 10 мая 1994
Глава правительства:	Карло Адзельо Чампи
Преемник:	Франческо Д’Онофрио
28 июня 1992 — 28 апреля 1993
Глава правительства:	Джулиано Амато
Предшественник:	Риккардо Мисази
Министр без портфеля по социальным вопросам Италии
13 апреля 1991 — 28 июня 1992
Глава правительства:	Джулио Андреотти
Преемник:	Адриано Бомпиани
Министр труда и социального обеспечения Италии (вр. и. о.)
18 марта 1991 — 12 апреля 1991
Глава правительства:	Джулио Андреотти
Предшественник:	Карло Донат-Каттин
Преемник:	Франко Марини
Министр без портфеля по социальным вопросам Италии
22 июля 1989 — 12 апреля 1991
Глава правительства:	Джулио Андреотти
13 апреля 1988 — 22 июля 1989
Глава правительства:	Чириако Де Мита
29 июля 1987 — 13 апреля 1988
Глава правительства:	Джованни Гориа
Предшественник:	Новая должность
Рождение:	17 сентября 1936(1936-09-17) (87 лет) Неаполь, Кампания, Италия
Отец:	Анджело Раффаэле Ерволино
Мать:	Мария де Унтеррихтер-Ерволино
Партия:	ХДП (до 1994) ИНП (1994-2002) Маргаритка (2002-2007) ДП (2007-2009)
Профессия:	юрист
Деятельность:	политика

Ро́за Ру́ссо-Ерволи́но (итал. Rosa Russo Iervolino (Jervolino); род. 17 сентября 1936, Неаполь, Кампания) — итальянский юрист и политик, министр без портфеля по социальным вопросам (1987—1992), министр образования (1992—1994), первая в истории Италии женщина — министр внутренних дел (1998—1999).

Биография

Ранние годы

Родилась 17 сентября 1936 года в Неаполе. Дочь Анджело Раффаэле Ерволино (1890—1985), бывшего лидера молодёжного отделения организации «Католическое действие», четырежды занимавшего министерские кресла в послевоенный период, и представительницы знатной австрийской фамилии Марии де Унтеррихтер (1902—1975), являвшейся некоторое время президентом Итальянской католической университетской федерации (FUCI). Отец был терциарием Францисканского ордена, мать — Доминиканского. В 1946 году родители были избраны делегатами Учредительного собрания Италии и переехали в Рим, где следующие девять лет жили в монастыре, поскольку не могли купить или арендовать жильё. Роза Ерволино получила высшее юридическое образование. В 1964 году вышла замуж за университетского профессора, специалиста по инфекционным заболеваниям доктора Руссо (впоследствии у них было трое детей: Кристина, Микеле, Франческа; в 1985 году Руссо-Ерволино овдовела). В 1954 году вступила в Христианско-демократическую партию. Официально изменила девичью фамилию с Jervolino на Iervolino, хотя на сайтах Палаты депутатов и Сената Италии её фамилия указывается в прежнем написании.

Политическая карьера

С 1961 по 1968 год Роза Ерволино работала в Исследовательском управлении Национального совета по экономике и трудовым отношениям (Ufficio Studi del Consiglio Nazionale dell’Economia e del Lavoro), с 1969 по 1973 год — в Законодательном управлении Министерства бюджета и экономического программирования. В течение 15 лет являлась национальным вице-президентом Итальянского женского центра (Centro Italiano Femminile), в 1975 году избрана в Совет директоров RAI, а позднее возглавляла парламентскую комиссию по контролю над RAI. В руководящих структурах Христианско-демократической партии отвечала за формулирование семейной политики партии, в 1992 году вошла в Национальный совет ХДП, в 1994 году исполняла обязанности лидера вновь образованной Итальянской народной партии.

В 1974 году Руссо-Ерволино приняла активное участие в кампании Аминторе Фанфани против легализации разводов в Италии. Будучи убеждённой католичкой, позднее выступала против просветительной программы в школах по мерам профилактики СПИД и за применение тюремного заключения к наркоманам.

С 1979 по 1994 год являлась сенатором Итальянской Республики. В 1994—1996 годах входила во фракцию Итальянской народной партии Палаты депутатов 12-го созыва, с 1996 по 2001 — во фракцию «Демократические пополяры-Оливковое дерево» Палаты 13-го созыва.

Работа в правительстве

Министр без портфеля по социальным вопросам в первом правительстве Джованни Гориа с 28 июля 1987 по 13 апреля 1988 года, в первом правительстве Чириако Де Мита с 13 апреля 1988 по 22 июля 1989 года и в шестом правительстве Джулио Андреотти с 22 июля 1989 года по 12 апреля 1991 (в этом же правительстве с 18 марта 1991 года временно исполняла обязанности министра труда и социального обеспечения). В седьмом правительстве Андреотти с 12 апреля 1991 по 24 апреля 1992 года Руссо-Ерволино вновь являлась министром без портфеля по социальным вопросам.

Занимала кресло министра общественного образования в первом правительстве Амато с 28 июня 1992 по 28 апреля 1993 года и с 28 апреля 1993 по 10 мая 1994 года — в правительстве Чампи.

Министр внутренних дел в первом правительстве Массимо Д’Алема с 21 октября 1998 года по 22 декабря 1999 года.

Мэр Неаполя

27 мая 2001 года Роза Руссо-Ерволино была избрана мэром Неаполя с результатом 52,9 % голосов, 30 мая 2006 года переизбрана в первом туре с результатом 57 % голосов, далеко опередив кандидата правоцентристской коалиции Франко Мальвано, заручившегося поддержкой 37,8 % избирателей.

В должности мэра способствовала реализации нового генерального плана градостроительства в Неаполе (Nuovo Piano Regolatore Generale), который предусматривал модернизацию туристического порта, перестройку теплоэлектроцентрали в районе Вильена и части зданий Неаполитанского университета, а также другие мероприятия.

16 марта 2002 года представители неаполитанских отделений Итальянской народной партии и партии «Демократы» избрали Руссо-Ерволино лидером местного отделения находившейся тогда в стадии формирования новой левоцентристской партии «Маргаритка». Решение было принято в отсутствие представителей Партии коммунистического возрождения и за два дня до совещания руководящих органов ИНП по данному вопросу.

На новых выборах 15-16 мая 2011 года не выставила свою кандидатуру, уступив кресло мэра Луиджи Де Маджистрису.

Ссылки

• [www.comune.napoli.it/flex/cm/pages/ServeBLOB.php/L/IT/IDPagina/7845 Il Sindaco] (итал.). il commune Napoli. Проверено 22 января 2016.

Отрывок, характеризующий Руссо-Ерволино, Роза

– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.