Иеремия III (патриарх Константинопольский)
| Иеремия III Ιερεμίας Γ΄<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Патриарх Неофит VIII</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 23 марта 1716 — 19 ноября 1726 15 сентября 1732 — март 1733 | |||
| Церковь: | Константинопольский патриархат | ||
| Предшественник: | Косма III Паисий II | ||
| Преемник: | Каллиник III Серафим I | ||
| |||
| ноябрь 1707 — 23 марта 1716 | |||
| Церковь: | Константинопольская православная церковь | ||
| Рождение: | 1650 Патмос) | ||
| Смерть: | 1 октября 1735 Афон | ||
Патриа́рх Иереми́я III (греч. Ιερεμίας Γ΄; ум. октябрь 1735, Великая Лавра, Афон) — епископ Константинопольской православной церкви, патриарх Константинопольский.
Биография
Родился между 1650 и 1660 годами на острове Патмос[1]. Там же был рукоположён в сан священника. Служил священником на острове Халки, а затем в Митрополии Кесарии Каппадокийской.
В ноябре 1707 года стал митрополитом Кесарии Каппадокийской, сменив призванного на Константипольскую кафедру Киприана[2].
23 (25) марта 1716 года избран патриархом Константинопольским.
В начале своего правления патриарх Иеремия попытался ввести некоторые изменения в порядок соблюдения Петровского поста. Согласно мнению греческого историка Афанасия Комнина-Ипсиланти, в 1719 году некоторые жители Фанара начали нарушать Петровский пост. Патриарх Иеремия решил добиться того, чтобы и нарушители поста, которые только сокращали его продолжительность, не порицались, и строго постившиеся успокоились. Он созвал Собор в Константинополе и предложил принять постановление о том, чтобы впредь Петровский пост имел определенную продолжительность, как и другие церковные посты, а именно не более 20 дней. На Соборе помимо некоторых архиереев и клириков Константипольского Патриархата присутствовал патриарх Иерусалимский Хрисанф (Нотара). Принятию решения Иеремии о посте помешали его противники из народа — главным образом продавцы рыбы и сыровары. Заинтересованные в деле с коммерческой точки зрения, они собрались у здания патриархии и начали громко кричать, что архиереи хотят исказить христианскую веру. Этот протест подействовал на участников Собора, и, несмотря на согласие с предложением патриарха, они не приняли решения о посте.
Десятилетнее патриаршество Иеремии было самым долгим периодом непрерывного правления одного иерарха в XVIII веке, притом что османские власти практиковали частую смену даже предстоятелей Константинопольской Церкви. Помимо этого Иеремии удалось справиться с двумя попытками свергнуть его, вероятно по обвинению в поддержке Российской империи: 1 января 1718 Митрополит Прузский Кирилл был избран новым патриархом, но Иеремия вернулся на престол уже 17 января; в 1720 он был арестован и его соперник, предыдущий Патриарх Кирилл IV, правил с 10 по 22 января, когда был возвращен Иеремия.
В 1718 года русский царь Пётр I в письме спрашивал мнение патриарха Иеремии по поводу признания действительности крещения протестантов. Иеремия, опираясь на решение своего предшественника патриарха Киприана в отношении католиков, признал, что протестанты, перешедшие в Православие, нуждаются не в перекрещивании, а только в миропомазании (если они не проходили конфирмацию ранее).
Однако после того как принятие унии с Римом внесло раскол в Антиохийский Патриархат, Патриарх Иеремия вместе с остальными восточными патриархами в 1722 года осудил «заблуждения латинян».
В 1721 году Пётр I обратился к Иеремии и другим восточным патриархам с ходатайством о признании ими Святейшего Синода как руководящего органа Русской Православной Церкви вместо института патриаршества. В конце 1723 года Константинопольский и Антиохийский патриархи особой грамотой признали Святейший Синод своим «во Христе братом», обладающим равным патриаршему достоинством.
После того как мелькиты в Дамаске избрали прозападного Кирилла Танаса новым патриархом Антиохийским, Иеремия объявил эти выборы недействительным, отлучил его от Церкви, и назначил молодого монаха Сильвестра новым патриархом. 8 октября 1724 года возглавил архиерейскую хиротонию Сильвестра[3].
Иеремия был окончательно свергнут на 19 ноября 1726 после его конфликта с правителем Молдавии Григорием II Гикой, возникшем из-за отказа патриарха Иеремии предоставить развод брату Гики, и был сослан на гору Синай[4].
В 1732 году Иеремия был возвращён из ссылки и 15 сентября 1732 года избран патриархом Константинопольским во второй раз.
Но уже в марте 1733 года ушёл на покой так как страдал от паралича, после чего удалился на Афон в Великую Лавру, где скончался в октябре 1735 года.
Напишите отзыв о статье "Иеремия III (патриарх Константинопольский)"
Примечания
- ↑ Γεννάδιος Ηλιουπόλεως, «Ο Οικουμενικός Πατριάρχης Ιερεμίας ο Γ'», Ορθοδοξία 25 (1950), σελ. 14
- ↑ R. Aubert (2003). «Jérémie III». Dictionnaire d’histoire et de géographie ecclésiastiques 28. Paris: Letouzey et Ané. 1001—1002. ISBN 2-7063-0210-0.
- ↑ Korolevsky, Cyril (1924). «Antioche». Dictionnaire d’histoire et de géographie ecclésiastiques 3. Paris: Letouzey et Ané. p. 647.
- ↑ Kiminas, Demetrius (2009). The Ecumenical Patriarchate. Wildside Press LLC. p. 41,47. ISBN 978-1-4344-5876-6
Ссылки
Отрывок, характеризующий Иеремия III (патриарх Константинопольский)
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
