Иерихон

Иерихон араб. أريحا‎ ивр. ‏יריחו‏‎ Страна Государство ПалестинаГосударство Палестина Статус столица провинции Провинция Иерихон (провинция)Иерихон Координаты 31°51′22″ с. ш. 35°27′47″ в. д.31.85611° с. ш. 35.46306° в. д. / 31.85611; 35.46306    Официальный язык арабский язык Население 20416 человек (2006) Национальный состав палестинские арабы Часовой пояс UTC+2

Иерихо́н (араб. أريحا‎, Ариха; ивр. ‏יְרִיחוֹ‏‎; греч. Ίεριχώ, Иерихо́) — город на территории Палестинской национальной администрации (ПНА), на Западном берегу реки Иордан. Является столицей провинции Иерихон, население 20 416 палестинцев (2006). Расположен на севере Иудейской пустыни, примерно в 7 км к западу от реки Иордан, в 12 км к северо-западу от Мёртвого моря и в 30 км к северо-востоку от Иерусалима.

Один из древнейших непрерывно населённых городов мира, по мнению ряда исследователей, древнейший из них. Многократно упоминается в Библии, где именуется также как «город пальм» (ивр. ‏‏‎Ир ха-Тмарим) (Втор. 34:3, Суд. 3:13, 2Пар. 28:15).

Достопримечательности

• Руины древнего Иерихона лежат к западу от центра современного города. Первые следы жизни людей здесь относятся к 8-му тыс. до н. э. Здесь открыты мощная башня (8 м) эпохи докерамического неолита A (8400—7300 до н. э.), захоронения периода халколита, городские стены бронзового века, связываемые с библейской историей о «иерихонских трубах», руины зимних дворцов (англ. Hasmonean royal winter palaces) династии Хасмонеев и Ирода Великого с банями, бассейнами и пышно украшенными залами. На территории дворцового комплекса находится одна из старейших синагог Израиля (англ. Wadi Qelt), датируемая I веком до н.э, неподалеку найдена синагога византийского периода с хорошо сохранившимся мозаичным полом. У подножия холма Тель-ас-Султан находится источник пророка Елисея, по слову которого, согласно Библии, негодная для питья вода этого источника «стала здоровою до сего дня» (4Цар. 2:19-22). Учёные предполагают, что в окрестных холмах скрываются археологические ценности, сравнимые с Долиной царей в Египте.
• В 3 км севернее современного города расположены руины византийского города и роскошного дворца омейядского халифа Хишама ибн Абд аль-Малика (VIII—IX века).
• К западу от Иерихона возвышается Сорокадневная гора (гора Искушения, гора Каранталь), где, по преданию, Иисус Христос постился сорок дней, искушаемый дьяволом. Сейчас на этом месте расположен православный Монастырь Искушения.
• В Иерихоне, согласно местному преданию, сохранилось дерево Закхея. Упоминаемая в Евангелии смоковница находится на участке, принадлежащем Императорскому Православному Палестинскому обществу. На месте где, согласно преданию, находился дом Закхея, в настоящее время расположено Подворье Иоанна Предтечи в Иерихоне Русской духовной миссии.

Библейский рассказ «Взятие Иерихона» (Иисус Навин)

После смерти Моисея в пустыне Иисусу Навину (ивр. Иешуа Бин-Нун) явился Бог и велел ему возглавить народ и вместе с ним перейти Иордан — в Обетованную землю: «Всякое место [в Обетованной земле], на которое ступят стопы ног ваших, Я даю вам, как сказал Я Моисею […], и как был Я с Моисеем, так буду с тобою и не отступлю от тебя […], ибо народу сему ты передашь во владение землю, которую Я клялся отцами их дать им.»

Войдя в Обетованную землю, евреи под предводительством Иисуса атакуют Иерихон. Сначала Иисус посылает в город двух юношей-разведчиков , чтобы «высмотреть землю» (Нав. 2:1). Они останавливаются в доме блудницы Раав. Поняв, что они разведчики враждебной армии, Раав укрывает их и просит сохранить жизнь ей и её домочадцам, когда армия войдёт в город. Разведчики дают такое обещание и отправляются в обратный путь. Погнавшиеся за ними представители иерихонских властей ищут их, но терпят неудачу.

Разведчики возвращаются в свой стан, после чего армия выходит на атаку Иерихона. Для этого ей нужно было перейти Иордан, неподалёку от устья. При переходе войска через реку вода Иордана иссякла, армия перешла по сухому дну реки, после чего воды Иордана вновь потекли в Мёртвое море (Нав. 4:18).

В течение семи дней армия окружает городские стены. На седьмой день войско обошло город семь раз, в сопровождении священнослужителей, дующих в трубы (Нав. 6:14-16).

Библейский текст следующего за этим эпизода имеет две интерпретации.

• Первая, традиционная, основанная на переводе, называемом Септуагинта: «И вострубили в трубы, народ восклицал громким голосом, и от этого обрушилась стена до основания, и войско вошло в город, и взяли город» (то есть стена обрушилась сама собой, или от звука труб и боевых кличей).
• Вторая, менее популярная и основанная на более поздних переводах^{[каких?]}: «И вострубили в трубы, и раздались воинственные кличи народа, идущего на приступ. Стена города рухнула до основания, и войско вошло в город и взяло его» (после не значит вследствие.)

Взяв город, Иисус приказывает истребить всё его население. Пощажена была только блудница Раав и её домочадцы. Сам Иерихон был полностью разрушен и сожжён, причём Иисус произнёс заклятие, запрещающее восстанавливать город (Нав. 6:25) и пользоваться серебром, золотом, медью и железом, обнаруженными в городе, для бытовых нужд: всё это должно было быть передано в будущее храмовое хранилище.

Один из воинов еврейской армии «взял из заклятого», и из-за этого в следующей битве войско потерпело поражение. Иисус, узнав про нарушение запрета, обнаружил у одного из воинов золотые предметы, взятые на руинах Иерихона, после чего мародёр вместе со всем своим племенем были казнены, и божественный гнев утих (Нав. 7:1-26).

В дальнейшем Иисус вступил в сражение с несколькими армиями ханаанских племён, выступивших против него как в одиночку, так и совместно, и победил их, истребив всех жителей их городов, за исключением ханаанеев, живших в Газере, которые не вышли воевать против войска Иисуса и впоследствии остались жить среди колена Эфраима, после раздела страны между коленами.

Но после раздела страны и смерти Иисуса некоторые евреи соблазнялись идолопоклонством окрестных народов. Всякий раз после такого нарушения завета соседние цари шли на них войной и с лёгкостью побеждали их и уводили провинившихся в плен.

История

• Натуфийская культура — около 10000 — 9600 г. до н. э., сезонные, а затем постоянные стоянки натуфийских охотников и собирателей.
• Докерамический неолит A — около 9500 г. до н. э. — 8500 г. до н. э. Здания этого периода имеют круглую форму и построены из саманного кирпича. Очаги располагались внутри и снаружи домов. Обнаружена каменная стена, высотой 3.6 м и шириной в основании 1.8 м. Стена предположительно использовалась для защиты от наводнения, а башня, находящаяся внутри, для религиозных целей.

В позднем бронзовом веке Иерихон был процветающим городом, обнесённым стеной из кирпича-сырца. Согласно Библии, город был разрушен древними евреями, вторгшимися в Ханаан, около 1550 до н. э. С этого времени о нём долго почти ничего не слышно, и только в царствование Ахава некий Ахиил нарушил заклятие и восстановил его, потеряв при этом всех своих сыновей. После этого Иерихон опять занял видное положение и играл немалую роль в истории. В римский период Марк Антоний подарил Иерихон Клеопатре, однако Август вернул его Ироду, который построил здесь свой зимний дворец. Во время Иудейской войны 66 — 73 годов город был разрушен и вновь отстроен императором Адрианом. О нём упоминают Иосиф Флавий, Страбон, Птолемей, Плиний и др. При Константине I Великом здесь была христианская церковь, с епископом во главе. С течением времени Иерихон стал приходить в упадок. В VII веке после завоевания страны арабами здесь поселились евреи, изгнанные мусульманами с Аравийского полуострова. В ходе сражений между крестоносцами и мусульманами Иерихон был разрушен и лежал в развалинах вплоть до XIX века.

Раскопки древнего города

Тоблер и Робинсон в середине XIX века вели раскопки холма среди равнины, неподалеку от Иордана, но ничего не нашли. В 1868 году Уоррен тоже копал на холме, и тоже ничего не обнаружил. В 1894 году на тот же холм обратил внимание учёный Блайз, полагая, что под ним все-таки скрывается Иерихон. Немецкий археолог Зеллин в 1899-м изучил поверхность холма и обнаружил несколько черепков ханаанейской посуды. Он пришёл к выводу, что его предшественники были все же правы: вероятнее всего, под наслоением скрывается древний город. Тем более что здесь сохранилась деревня под названием Эриха.

В 1904 году немцы Тирш и Гельшер побывали здесь и собрали новые данные, указывающие на правильность выводов тех, кто пытался обнаружить Иерихон именно в окрестностях Эрихи. Первооткрывателем считается Зеллин. В 1907 году при раскопках Зеллин обнаружил дома и часть городской стены с башней (пять рядов каменной кладки и сырцовая кладка высотой 3 метра). В 1908 году были организованы серьёзные раскопки (Германское восточное общество), руководителями работ которых были Зеллин, Ланген-Эггер и Ватцингер. В 1909 году к ним присоединились Нёльдеке и Шульце.

Холм, в плане напоминающий эллипс, протянулся с северо-северо-востока на юго-юго-запад, и город занимал площадь 235 тысяч квадратных метров. Археологи раскопали полностью (на севере) ширину городской стены, равную 3 метрам, открыли вторую городскую стену шириной 1,5 метра.

Был открыт ещё кусок стены на том же северном склоне холма с каменным цоколем и сырцовой кладкой высотой 7 метров. Исследовав площадь 1350 метров квадратных между городскими стенами и пробными северными раскопками, ученые обнаружили в верхних слоях позднее мусульманское кладбище, а в нижних слоях — остатки городских построек.

Раскопки на западной стороне холма обнаружили каменные лестницы, сооруженные после разрушения городских стен, под лестницами также находились остатки значительно более ранних домов. В северной части холма открыты стены хеттского здания (здание «Хилани»). Ближе к восточной стене, которая не сохранилась, раскопаны остатки домов. Неподалеку от внутренней городской стены открыты кварталы, занимаемые домами, а также улица под стеной. На площади 200 метров квадратных к западу обнаружена городская стена и остатки зданий, а под стеной найден византийский некрополь. Возле юго-западной стены раскопаны остатки дома иудейской эпохи.

Первоначально археологи насчитали восемь наслоений, последовательно сменявших один другой:

1) мусульманский, самый поздний, представленный могилами;

2) византийский слой;

3) позднеиудейский, с обломками аттической посуды классической эпохи;

4) древнеиудейский, с обломками аттической посуды классической эпохи (дом над древней стеной);

5) израильский, к которому относятся дом «Хилани», дома в центре (ближе к восточной отсутствующей стене), могилы, лестницы и внешняя городская стена;

6) позднеханаанейский (находки между внешней и внутренней городскими стенами и керамика);

7) древнеханаанейский (остатки города с домами и внешней и внутренней городскими стенами);

8) первоначальный слой (тоже разделяющийся на несколько периодов), к которому относятся дома под внутренней городской стеной, некоторые массивы кирпичей на северо-западе.

Город назывался Лунным из-за культа Луны. Начальный и ханаанский периоды Иерихона, из которых последний обозначается разрушением массивных кирпичных стен на северо-западе и возведением двух городских стен — наружной и внутренней, скрывавших город наподобие двух колец. Особенно неприступен он был с востока, откуда донимали кочевники. Население города и в начальный период, и в ханаанский — было одно и то же. В древнейшем слое найдены кремнёвые орудия, орудия из других камней, так называемые чашечные камни.

После разрушения города начального периода Иерихон несколько сдвинулся к югу холма. Ханаанейские стены возведены уже в 3-2 тысячелетии до н. э. Факт разрушения Зеллин соотнес с нашествием «четырех царей Востока», описанным в Книге Бытия.

Двойная крепостная стена Иерихона — исключение для Палестины. Зато у хеттов это обычный способ защиты городов.

Ханаанейский Иерихон красив. В нём ощущаются эгейские и вавилонские мотивы, хотя в основном он самостоятелен. В одном из домов найден каменный божок, аналогичный изделиям Гезера. Погребений ханаанейского периода в городе не обнаружено. Город был разрушен с востока, где уничтожена вся городская стена, и подожжен (всюду следы пожара), после чего некоторое время оставался почти необитаемым. Впрочем, часть населения продолжала жить в Иерихоне, и это археология связывает с поздне-ханаанейским периодом. Период характеризуется так называемой наколотой керамикой. Зеллин посчитал, что на этот раз Иерихон был разрушен израильтянами. В израильскую эпоху в городе долго оставались ханаанейцы, пока целиком не ассимилировались с завоевателями. Однако раскопки начала века показали, что в позднеханаанский период нет никаких следов присутствия другого народа. До нашествия израильтян в середине 2-го тысячелетия до н. э. оставалось ещё несколько столетий… Собственно израильский слой в Иерихоне сам Зеллин датировал XI—IX вв. до н. э. Израильский Иерихон характеризуется необычайным оживлением всей жизни города. Сказывалось влияние связей с арамейскими областями. Построены лестницы поверх разрушенных стен, возведена новая импозантная стена.

Построен дворец «Хилани» в хеттском стиле. Город заполнила разноцветная разнообразная керамика, даже стилизованная под металл. Дворец и стену израильского Иерихона строил Хиил, вероятно, наместник царя Ахава. Иерихон сделался центром значительной области, а крепость защищала от моавитян.

В израильском Иерихоне раскопаны погребения. Они совершались во дворах домов. При костяках обнаружены глиняные сосуды. Дети погребались под полом домов.

В конце VIII века до н. э. царство израильское погибло. Были разрушены стены израильского Иерихона, но город не прекратил своего существования. Над ним два свои периода — ранний и поздний — прожил иудейский Иерихон. Город уже не был укреплённым, но в нём кипела жизнь. Ранний иудейский Иерихон был собран у восточного склона холма. Город торговал через финикийские гавани с Кипром и Египтом. Среди находок встречаются кипрские вазы, индийская керамика, аттические и эллинские сосуды, амулеты, божки и демоны. Иудейский город подвергся разрушению при Седекии вавилонским царем Навуходоносором, напавшим внезапно: в домах осталось много утвари. Город был выжжен, и массы людей уведены в плен.

Новый Иерихон стал отстраиваться на севере (в пределах прежнего). При Артаксерксе III уже уведены в плен все жители. Жизнь на холме прекратилась.

До середины II века до н. э. маккавейский город находился в 2—3 км на северо-запад от холма. С конца II века Иерихон опять оживает, правда, тоже не на холме, а у Вади-Кельт. Здесь он и был разрушен в 70 годах I века н. э. Веспасианом.

Но при Адриане город был опять восстановлен. Тогда ещё «живы» были развалины «Хилани», которые почитались, как «дом Раав». И хотя этот дом более поздний, его представляют домом предательницы города, которая помогла Израилю.

С городом Иерихоном Новый Завет связывает рассказ об одном из замечательных деяний Иисуса Христа — исцелении «иерихонского слепца»: слепец воззвал к проходящему мимо Христу об исцелении, и тот совершил чудо — слепец прозрел.

Город существовал и в VII—IX веках. С XIII века в нём был мусульманский посёлок, который в середине XIX века снес Ибрагим-Паша.

Исследования Зеллина показали, что стены Иерихона действительно упали. Наружная — наружу, внутренняя — вовнутрь. На несколько десятилетий возник спор: когда? Возможно, что на рубеже XIV—XIII веков до н. э. Эта версия не отвергается частью специалистов.

Дальнейшие события были сопряжены с новыми открытиями. Случайно разорвавшаяся на холме в 1918 году граната помогла раскопать древнюю синагогу.

С 1929 года раскопки в Иерихоне вел англичанин Джон Герстенг. В 1935-36 гг. он обнаружил нижние слои поселения каменного века. Люди, не знавшие керамики, уже вели оседлый образ жизни. Жили сначала в круглых полуземлянках, а потом в прямоугольных домах. В одном из подобных раскопанных домов обнаружен парадный зал с шестью деревянными столбами — остатки храма. Предметов домашнего обихода ученые здесь не нашли, зато обнаружили много фигурок животных из глины: лошадей, коров, коз, овец, свиней, а также пластические скульптуры символов плодородия. В одном из слоев доисторического Иерихона обнаружены групповые портреты (скульптуры) мужчин, женщин и детей в натуральную величину (глина на тростниковом каркасе).

Дальнейшие открытия в Иерихоне сделала Кетлин Кеньон в 1953 году. Именно тогда об Иерихоне заговорили как о древнейшем городе мира.

Крепость 8 тысячелетия была окружена толстой каменной стеной с мощными башнями, и ни один из более поздних городов на этом месте не воспроизводил таких мощных башен. Стена ограничивала собою площадь 2,5 га на которой жили примерно 3 тысячи человек. Скорее всего, они занимались торговлей солью с Мертвого моря.

Древний Иерихон, вероятно, является «родоначальником» традиции отнимать у покойников черепа (похороны без головы). Головы хранились (или хоронились) отдельно от тела. Этот обычай до самых последних лет существовал у самых разных народов земного шара.

Несмотря на значительные недостатки, с которыми были произведены раскопки, даже на то обстоятельство, что учёные непременно желали «подогнать под Библию» многие открытия, главный вклад Зеллина и его коллег в науку тот, что история Иерихона перестала быть исчисляемой с Иисуса Навина и учёный мир получил один из древнейших городов Ханаана, уходящий своим началом в 3—4 тыс. до н. э.

Наиболее значительные раскопки памятника были проведены британскими экспедициями под руководством Джона Гарстанга в 1930—1936 годах и Кетлин Кеньон в 1952—1958.

Россия намерена провести археологические исследования в Иерихоне и работать над сохранением иерихонской смоковницы (дерева Закхея), находящейся на земельном участке, который исторически принадлежал Императорскому Православному Палестинскому Обществу и был юридически оформлен Палестинской администрацией на российское правительство в 2008 году. Открытие российского музейно-паркового комплекса в Иерихоне, строительство которого закончено в 2011, «стало ещё одной страницей в развитии духовно-культурных связей между Россией и ПНА». Комплекс был торжественно открыт 18 января 2011 года лидерами двух стран Д. А. Медведевым и М. Аббасом. Впоследствии, одна из главных улиц Иерихона была названа «по решению жителей города именем российского президента»

Современная история

В 1948 г. в ходе Арабо-израильской войны 1947—1949 годов Иерихон был занят Трансиорданией, а в 1967 г. после Шестидневной войны, был занят израильскими войсками. В 1993 г. в результате Соглашений в Осло была создана Палестинская национальная администрация, и Иерихон вошёл в её состав.

После начала Интифады Аль-Аксы в 2000 году, въезд израильтянам в Иерихон запрещён за исключением редких случаев, когда израильская армия даёт разрешение на въезд туристическим группам.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11705 Иерихон] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Иерихон в Библейской энциклопедии архимандрита Никифора
• [geosfera.info/aziya/palestina/1868-ierihon.html Библейский город] — Энциклопедия Geosfera.Info
• Дорошевич В. М. «В земле обетованной. Иерихон»
• А. Варкин, Л. Зданович, «Тайны исчезнувших цивилизаций», М. 2000.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Иерихон

– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.