Босх, Иероним

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иероним Босх»)
Перейти к: навигация, поиск
Иерони́м Босх

Портрет Босха. Карандаш, сангина 41×28 см. Муниципальная библиотека. Аррас.
Имя при рождении:

Ерун Антонисон ван Акен

Дата рождения:

около 1450 года

Место рождения:

Хертогенбос, Герцогство Бургундия

Дата смерти:

9 августа 1516(1516-08-09)

Место смерти:

Хертогенбос, Габсбургские Нидерланды

Стиль:

Северное Возрождение

Влияние:

Гертген тот Синт Янс
Ганс Мемлинг
Ян ван Эйк

Влияние на:

сюрреализм
Питер Брейгель Старший
Квентин Массейс
Иоахим Патинир

Работы на Викискладе

Еру́н Анто́нисон ван А́кен (нидерл. Jeroen Anthoniszoon van Aken [jəˈrun ɑnˈtoːnɪˌsoːn vɑn ˈaːkə(n)]), более известный как Иеро́ним Босх[1] (нидерл. Jheronimus Bosch [ˌɦijeˈroːnimʏs ˈbɔs], лат. Hieronymus Bosch; около 1450—1516) — нидерландский потомственный художник, один из крупнейших мастеров периода Северного Возрождения. Из творчества художника сохранилось с два десятка картин и дюжина рисунков[2]. Был посвящён в члены Братства Богоматери (нидерл. Illustre Lieve Vrouwe Broederschap; 1486); считается одним из самых загадочных живописцев в истории западного искусства. В родном городе Босха, голландском Хертогенбосе, открыт центр творчества Босха, в котором представлены копии всех его произведений.





Биография

Ерун ван Акен родился около 1450 года в Хертогенбосе (Брабант). Семья ван Акенов, происходившая из немецкого города Ахена, была издавна связана с живописным ремеслом — художниками были Ян ван Акен (дед Босха) и четверо из его пяти сыновей, включая отца Иеронима, Антония. Поскольку о становлении Босха как художника ничего не известно, предполагается, что первые уроки живописного ремесла он получил в семейной мастерской. Мастерская ван Акенов выполняла самые разнообразные заказы — в первую очередь, это стенные росписи, но также золочение деревянной скульптуры и даже изготовление церковной утвари. Так что «Хиеронимус-живописец», как он впервые упомянут в документе 1480 года, взял псевдоним по сокращённому названию своего родного города (Den Bosch), видимо, из необходимости как-то обособиться от прочих представителей своего рода.

Босх жил и работал преимущественно в родном Хертогенбосе, который в те времена входил в состав Бургундского герцогства, а сейчас является административным центром провинции Северный Брабант в Нидерландах. В соответствии со сведениями о жизни художника, сохранившимися в городском архиве, в 1478 году умер его отец, и Босх унаследовал его художественную мастерскую. Он вступил в Братство Богоматери («Zoete Lieve Vrouw») — религиозное общество, возникшее в Хертогенбосе в 1318 году и состоявшее как из монахов, так и из мирян.

Братство, посвящённое культу Девы Марии, занималось и делами милосердия. В архивных документах имя Босха упомянуто несколько раз: ему, как живописцу, поручались разнообразные заказы, начиная от оформления праздничных шествий и обрядовых таинств Братства и заканчивая написанием створок алтаря для капеллы Братства в соборе св. Иоанна (1489, картина утрачена) или даже модели канделябра. В той же капелле было совершено и отпевание живописца, скончавшегося 9 августа 1516 года. Торжественность проведения этого обряда подтверждает теснейшую связь Босха с Братством Богоматери.

Жизнь в браке

Около 1480 года художник женится на Алейт Гойартс ван дер Меервене, которую, по-видимому, знал с детства. Она происходила из богатой купеческой хертогенсбосской семьи. Благодаря этому браку Босх становится влиятельным бюргером своего родного города. Детей у них не было. Полгода спустя после смерти Босха в 1516 году его жена раздала его наследникам то немногое, что осталось после Босха. Есть все основания считать, что Иероним Босх никогда не был владельцем какой-либо недвижимости. Жена Босха пережила мужа на три года.

О творчестве Босха

Кто бы был в состоянии рассказать о всех тех бродивших в голове Иеронима Босха удивительных и странных мыслях, которые он передавал с помощью кисти, и о тех привидениях и адских чудовищах, которые часто более пугали, чем услаждали смотревшего!

Карел ван Мандер. «Жизнь замечательных нидерландских и немецких живописцев»[3]

Искусство Босха всегда обладало громадной притягательной силой. Прежде считалось, что «чертовщина» на картинах Босха призвана всего лишь забавлять зрителей, щекотать им нервы, подобно тем гротескным фигурам, которые мастера итальянского Возрождения вплетали в свои орнаменты.

Современные учёные пришли к выводу, что в творчестве Босха заключён куда более глубокий смысл, и предприняли множество попыток объяснить его значение, найти его истоки, дать ему толкование. Одни считают Босха кем-то вроде сюрреалиста XV века, извлекавшего свои невиданные образы из глубин подсознания, и, называя его имя, неизменно вспоминают Сальвадора Дали́. Другие полагают, что искусство Босха отражает средневековые «эзотерические дисциплины» — алхимию, астрологию, чёрную магию. Третьи стараются связать художника с различными религиозными ересями, существовавшими в ту эпоху.[4] По мнению Френгера, Босх был членом Братства Свободного Духа, называемых также адамитами, — еретической секты, возникшей в XIII веке, но бурно развившейся по всей Европе несколькими столетиями позже. Однако большинством учёных эта гипотеза отвергается, так как нет никаких данных, подтверждающих существование секты в Нидерландах при жизни Босха[5].

Его техника называется алла прима. Это метод масляной живописи, при котором первые мазки создают окончательную фактуру. На основании результатов современных исследований творчества Босха искусствоведы относят к сохранившемуся наследию Иеронима Босха 25 картин и восемь рисунков.[6] Картины — это триптихи, фрагменты триптихов и отдельные, самостоятельные картины. Лишь семь творений Босха подписаны. История не сохранила оригинальных названий картин, которые дал своим творениям Босх. Известные нам названия закрепились за картинами по каталогам.

Исследователи до сих пор не могут уверенно говорить о творческой эволюции и хронологии произведений Босха, так как ни на одном из них нет даты, а формальное развитие творческого метода не представляет собой поступательного движения и подчинено собственной логике, предполагающей приливы и отливы.

Заказчики Босха

Помимо картин для капеллы Братства Богоматери и прочих поручений Братства, Босх выполнял и другие заказы. Среди тех, кто заказывал ему картины, встречаются столь именитые фамилии, как Хосс и Берг, — самых влиятельных в Хертогенбосе семейств. Но Босха вскоре узнали и за пределами городской общины.

Авторы XVI—XVII веков о Босхе

Отзывы о Босхе в литературе XVI веке довольно немногочисленны, и авторы обращают своё внимание прежде всего на присутствие в его картинах разнообразных чудовищ и демонов, на невероятное соединение частей человеческого тела, растений и животных, названных одним венецианцем «нечистью».

Доминик Лампсоний в 1572 году подчеркнул «инфернальный» характер образов у Босха: «С таким мастерством твоя правая рука раскрывает Всё, что содержится в таинственных недрах Ада, Что я верю, что глубины жадного Плутона открылись тебе, И далёкие области Ада были тебе показаны».

Большая часть работ Босха вскоре после их создания была перевезена в Испанию, и испанские авторы эпохи контрреформации также обращали внимание на демонический характер его «странных образов». Однако дон Фелипе де Гевара (исп. Felipe de Guevara), признанный знаток творчества Босха, продавший Филиппу II несколько произведений Босха из своей коллекции, придерживался мнения, что Босха нельзя считать изобретателем демонов. «Я не отрицаю, что он писал странные изображения вещей, но это делалось с единственной целью — дать трактовку Ада. И то, что Иероним Босх сделал с благоразумием и достоинством, другие делали и делают без всякой сдержанности и рассудительности». Библиотекарь Эскориала монах Хосе де Сигуенса (исп. José de Sigüenza), живший в XVII веке и хорошо знавший картины Босха, считал, что будь его живопись еретической, король Филипп II едва ли стал бы терпеть его работы в Эскориале; они, напротив, представляют собой сатиру на всё греховное. Сигуенса так оценивал творчество Босха: «Разница между работами этого человека и других художников заключается в том, что другие стараются изобразить людей такими, как они выглядят снаружи, ему же хватает мужества изобразить их такими, как они есть изнутри». Великий испанский писатель Лопе де Вега называл Босха «великолепнейшим и неподражаемым художником», а его работы — «основами морализирующей философии».

Символизм произведений

Для современников Босха его картины имели гораздо больший смысл, чем для современного зрителя. Необходимые пояснения к сюжетам средневековый человек получал из разнообразных символов, которыми изобилуют картины Босха. Значение многих символов уже безвозвратно утеряно, символы меняли значение в зависимости от контекста, они по-разному трактовались в разных источниках — от мистических трактатов до практической магии, от фольклора до ритуальных представлений. За прошедшие пять веков многозначность символики Босха позволяла исследователям его творчества и почитателям отнести художника к самым разным религиозным и философским направлениям.

Значительное количество символов Босха являются алхимическими. Алхимия в позднем средневековье была своеобразным явлением культуры, явно граничившим с ересью, фантастическим вариантом химии. Её адепты стремились к превращению («трансмутации») неблагородных металлов в золото и серебро с помощью воображаемого вещества — «философского камня». Босх придаёт алхимии негативные, демонические черты. Алхимические стадии превращения зашифрованы в цветовых переходах; зубчатые башни, полые внутри деревья, пожары, являясь символами Ада, одновременно намекают на огонь в опытах алхимиков; герметичный же сосуд или плавильный горн — это ещё и эмблемы чёрной магии и дьявола. Босх использует и общепринятую в средневековье символику бестиария — «нечистых» животных: на его картинах встречаются верблюд, заяц, свинья, лошадь, аист и множество других. Жаба, в алхимии обозначающая серу, — это символ дьявола и смерти, как и всё сухое — деревья, скелеты животных.

Другие часто встречающиеся символы:

  • лестница — символ пути к познанию в алхимии или полового акта;
  • перевёрнутая воронка — атрибут мошенничества или ложной мудрости;
  • ключ (часто по форме не предназначенный для открывания) — познание или половой орган;
  • отрезанная нога, традиционно ассоциирующаяся с увечьями или пытками, а у Босха связанная ещё и с ересью и магией;
  • стрела — символизирует «Зло». Иногда торчит она поперёк шляпы, иногда пронзает тела, порой даже воткнута в анус полуголой персоны (что также означает намёк на «Испорченность»);
  • сова — в христианских картинах может быть интерпретирована не в антично-мифологическом смысле (как символ мудрости). Босх изображал сову на многих своих картинах, он вносил её иногда в контекстах к персонам, которые себя коварно вели либо предавались смертному греху. Поэтому принято считать, что сова служит злу, как ночная птица и хищник, и символизирует глупость, духовную слепоту и безжалостность всего земного;
  • чёрные птицы — грех.

Копиисты, подражатели, последователи и наследники

Босх — художник нетипичный в панораме нидерландской живописи и единственный в своём роде в европейской живописи XV века. Поразительные по изобретательности формы и фигуры, отклоняющиеся от нормы, чудовищные и парадоксальные, рождены свободным, исключительно богатым воображением, отражающим фантазию современных Босху североевропейских народных рассказов.

Босх производит впечатление мастера «неподражаемого», однако его манера была воспринята множеством копиистов, как только выяснилось, что это гарантировало выгодную продажу картин. Сам Босх следил за изготовлением копий некоторых своих работ, в частности, триптиха «Воз сена», который существует в двух версиях — (в собраниях Прадо и Эскориала). Параллельно с чисто ремесленными подражателями, не претендовавшими на оригинальность, как, например, Ян Мандейн или Ян Велленс де Кок, работали и другие мастера, создававшие под впечатлением картин Босха собственные интересные композиции. К таким художникам следует отнести, прежде всего, Квентина Массейса и Иоахима Патинира. Массейс перенял жанровый характер и моралистическую направленность босховских триптихов, и в его творческом преломлении это стало характерным достоянием голландской живописной школы. Патинира, напротив, привлекал космический масштаб происходящего — в своих панорамных картинах, идя вослед Босху, он воплощал фантастические и грандиозные пейзажи. В многоплановом творчестве Питера Брейгеля Старшего обе тенденции, развиваясь параллельно, представлены в равной степени, являя синтез нового философского обобщения. То, что Питер Брейгель Старший (около 1525/30-1569) в первую очередь унаследует от Босха, будет именно причастность народной крестьянской культуре, а также морализаторский дух, выраженный через аллюзии и подтексты двусмысленной и тонкой трактовки сюжета. Когда сюрреализм заявил о главенстве подсознания в искусстве, фантазии Босха были заново оценены. Изъятые из позднеготического контекста, в котором они возникли, его чудовищные фигуры получили новую жизнь. Макс Эрнст и Сальвадор Дали́ объявили себя его наследниками. Создания Дали́ повинуются метаморфическому закону, которые всё делает принадлежащим единой реальности первозданного хаоса, поэтому в атмосфере его картин господствуют абсурд и тайна. Творчество Босха старались представить в свете психоаналитической теории Фрейда: лишь высвобождение сверхъестественных сил бессознательного могло породить адские видения нидерландского мастера. Фантасмагорический мир Босха вполне отвечает теории автоматизма, изложенной Андре Бретоном в первом манифесте сюрреалистов (1924): живописец запечатлевает любой образ, возникший в его сознании. Сам Бретон определял Босха как «совершенного визионера», отводя ему роль предтечи сюрреализма: поэтику воображения без границ предваряет творчество «живописца бессознательного». И одним из самых прочных мостов, связавших искусство авангарда с живописью Босха, стала магия алхимии — их общий неисчерпаемый источник образов. Одно из доказательств тому — очевидное влияние, которое творчество Босха оказало на работу представителя нефигуративного искусства Евгения Михнова-Войтенко, посвятившего Босху в 1970-х годах ряд работ, созданных в стиле «творческого диалога» с предшественником.

Теории сюрреализма, основанные на психоанализе Фрейда, не смогли дать полную расшифровку картин нидерландского живописца. Современная психология может объяснить, почему произведения Босха обладают такой притягательностью, но не может определить смысл, который они имели для художника и его современников.

Подражатели Босха существуют как в жанровой городской скульптуре так и камерной и в наше время. Так, большой популярностью у туристов пользуется скульптура «Корабль дураков» в Нюрнберге.

Художественные произведения Босха

Список музеев

Работы Босха выставлены в следующих музеях:

Отдельные картины

Основная статья: Список картин Иеронима Босха

Триптихи Босха

Главные шедевры Босха, обеспечившие ему посмертную славу, — большие алтарные триптихи. До нашего времени сохранились:

Створки (фрагменты) несохранившихся триптихов

Графика Босха

С большой долей достоверности авторство Иеронима Босха было установлено лишь в отношении девяти рисунков.

  • The Woods that Hears and Sees Bosch.jpg

    Слышащий лес и зрячее поле. Перо, бистр. 20,2 х 12,7 см. Гравюрный кабинет. Берлин

  • The ManTree Bosch.jpg

    Человек-дерево. Перо, бистр. 27,3 х 21,1 см. Альбертина. Вена

  • The Owl's Nest Bosch.jpg

    Гнездо сов. Перо, бистр. 14 х 19,6 см. Музей Бойманса-ван Бёнингена. Роттердам

  • TwoMonstersBosch.jpg

    Два монстра. Перо, бистр. 16,4 х 11,6 см. Гравюрный кабинет. Берлин

  • Turtle and a winged demonBosch.jpg

    Черепаха с черепом на панцире и крылатый демон. Перо, бистр. 16,4 х 11,6 см. Гравюрный кабинет. Берлин

  • A Woman Spinning and an Old Woman by Jheronimus Bosch 01.jpg

    Две ведьмы. Перо, бистр. 12,5 х 8,5 см. Музей Бойманса-ван Бёнингена. Роттердам

  • StudyofMonsters.jpg

    Наброски монстров. Перо. 8,6 х 18,2 см. Гравюрный кабинет. Берлин

  • Beehive and witches.jpg

    Улей и ведьмы. Перо, бистр. 19,2 х 27 см. Альбертина. Вена

  • Witches-Bosch.jpg

    Ведьмы. Перо, бистр. 20,3 х 26,4 см. Кабинет рисунков. Лувр. Париж

В середине XVI века, спустя несколько десятилетий после смерти Босха, началось широкое движение возрождения причудливых созданий фантазии голландского живописца. Этот всплеск интереса к босховским мотивам, объясняющий популярность работ Питера Брейгеля Старшего, был подкреплён широким распространением гравюры. Это увлечение длилось несколько десятилетий. Успех гравюр, сделанных по мотивам босховской «нечисти», немедленно вызвал к жизни всевозможные подражания и реплики (вплоть до сознательных подделок). Все эти изображения были хотя бы частично выдержаны в духе Босха — с обилием чудесных и чудовищных созданий. Особый успех имели гравюры, иллюстрирующие пословицы и сцены из народной жизни.

Картины, приписываемые Босху

Следующие картины не получили убедительных доказательств принадлежности кисти Иеронима Босха.

Библейские темы

История Адама и Евы

Сотворение мира

Основная статья: Сад земных наслаждений (триптих Босха)

Закрытые створки самого известного триптиха Иеронима Босха иллюстрируют библейский сюжет «Сотворения мира»: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.» (Быт. 1:1-2). Сам триптих получил название по теме центральной части, где по мнению искусствоведов изображён «Сад земных наслаждений» (1500—1510). Открытая левая створка посвящена созданию Творцом Адама и Евы; среди райской живности есть пьющий воду единорог, который для первых христиан был неразрывно связан с девственной Марией, и есть изображение жирафа, экзотического для Европы животного, впервые привезённого на континент лишь в 1826 году. Открытая правая створка — из-за обилия музыкальных инструментов — прозвана «музыкальным адом». [7]

  • Bosch (2).jpg

    В мадридском Прадо

  • Hieronymus Bosch - Triptych of Garden of Earthly Delights (outer wings) - WGA2506.jpg
  • Garden delights centre panel lossless crop.jpg
  • The Garden of Earthly Delights by Bosch High Resolution 2.jpg
  • Hieronymus Bosch 020.jpg
  • Hieronymus Bosch 015.jpg
  • Hieronymus Bosch - The Garden of Earthly Delights - Hell.jpg

Война в небесах и грехопадение

Основная статья: Страшный суд (триптих Босха)

Триптих «Страшный суд» (1504), выставленный в венской Академии изобразительных искусств, на левой створке вверху изображает Творца, наблюдающего ожесточённую войну светлых и тёмных ангелов на небесах. Тогда как ниже, на земле, происходит самое первое грехопадение, совершённое в Эдеме прародителями Адамом и Евой, нарушившими запрет «от дерева познания добра и зла не ешь от него» (Быт. 2:17). [8]

  • Last judgement Bosch.jpg

    В венской Академии

  • Hieronymus Bosch Weltuntergang links low.jpg
  • Hieronymus Bosch, The Last Judgment.JPG
  • Hieronymus Bosch Weltuntergang rechts low.jpg
  • Bosch Last Judgement Detail.jpg

Страсти земные

Смертные грехи

Основная статья: Семь смертных грехов и четыре последние вещи

Большой круг картины «Семь смертных грехов» — как всевидящее око Творца, глаз со зрачком в центре и радужкой вокруг. Зрачок — Христос в купальне с поднятой для благословения рукой. Латинская надпись под ним «Cave, cave, Deus videt» означает «Бойся, бойся, Господь зрит». Следующий круг — ореол из солнечных лучей, а вокруг него вместо радужки сцены, изображающие семь смертных грехов: 1/ лат. ira — гнев; 2/ superbia — гордыня; 3/ luxuria — похоть; 4/ accidia — лень; 5/ gula — обжорство; 6/ avaricia — алчность; 7/ invidia — зависть. [9]

  • Hieronymus Bosch- The Seven Deadly Sins and the Four Last Things.JPG

    В мадридском Прадо

  • Jérôme Bosch-Les 7 Péchés Capitaux.jpg
  • Eye I.jpg
  • Jheronimus Bosch Table of the Mortal Sins (Christ).jpg
  • Jheronimus Bosch Table of the Mortal Sins (Invidia)2.jpg

    Invidia — зависть.

Земные искушения

Основная статья: Искушение святого Антония (триптих Босха)

Отшельника Антония (род. ок. 251 — ум. 356), облачённого в традиционную монашескую одежду, с тау-крестом на груди, и впавшего в молитвенную медитацию, уносят в пространственную высь разного рода бестии (от лат. bestia «животное, зверь», из праиндоевр. dhwes — «дуть, дышать; дух»)[10]. Будущий святой стал первым христианином, избравшим отшельническую жизнь: 35 лет жизни в пещере и 20 лет на горе, прежде чем удалиться в египетскую пустыню, где он прожил до глубокой старости. На центральном панно триптиха есть заботливое дерево, верхом на мыши и нежно держащее спелёнатого младенца, — искусствоведы назвали дерево «ложной или псевдо-Марией». На правой створке уже не Антония, а женщину в розовом платье и белой вуали уносит бестия, верхом на рыбе.[11]

  • Jeroen Bosch (ca. 1450-1516) - De verzoeking van de heilige Antonius (ca.1500) - Lissabon Museu Nacional de Arte Antiga 19-10-2010 16-21-31.jpg

    В лиссабонском музее

  • Hieronymus Bosch - Triptych of Temptation of St Anthony (detail) - WGA2598.jpg

    Рыба-скорпион

  • Hieronymus Bosch (Versuchung des Hl. Antonius).jpg

    Антоний в воздухе,
    человек-пейзаж на земле.

  • Bosch - Temptation of Saint Anthony.jpg

    Птица-почтальон

  • Ausschnitt-Die-Versuchung-des-heiligen-Antonius.jpg

    Заботливое дерево

  • Hieronymus Bosch 008.jpg

Страшный суд

Основная статья: Страшный суд (триптих Босха)

На самом крупном сохранившемся произведении Босха — триптихе «Страшный суд» (1,64 × 2,47 м) — в небесной сфере трубят четыре ангела. Меж ними восседает Верховный судья, в окружении двенадцати апостолов. Высший суд занимает лишь пятую часть живописного панно, в отличие от тёмной преисподней на центральном панно и правой створке. В самом центре над рекой забвения высится мост цвета кости. Чёрная сфера под мостом затягивает как чёрная дыра.[12]

Интересные факты

В честь 500-летия с дня смерти Иеронима Босха в 2016 году, в Нидерландах запускается проект, который носит международный статус — «Босх 500». В рамках этой акции запланирован ряд мероприятий.[13]

Документальные фильмы о Босхе

  • Великие мастера: Загадки Иеронима Босха (реж. Anne James, 1980)
  • Сад наслаждений Иеронима Босха (реж. Jean Eustache, 1980)
  • День свиньи или Фантастический мир Иеронима Босха (реж. Sergio Pacelli, 1992)
  • Иероним Босх: Вдохновленный дьяволом / Jheronimus Bosch, touched by the devil (реж. Питер ван Хёйсте, 2016)


Напишите отзыв о статье "Босх, Иероним"

Примечания

  1. ↑ Согласно нидерландско-русской практической транскрипции, по-русски эту фамилию следует воспроизводить как Бос.
  2. ↑ Chris Will, 2012, с. 10.
  3. ↑ Цитата по: Иероним Босх. Альбом репродукций. М.: «Унисерв», 1995
  4. ↑ Wilhelm Fraenger: Hieronymus Bosch. Das Tausendjährige Reich. Grundzüge einer Auslegung, Coburg, 1947
  5. ↑ Степанов А. С. Искусство эпохи Возрождения: Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия. СПб.; Издательская Группа «Азбука-классика», 2009. с.129
  6. ↑ [www.boschuniverse.com/ boschuniverse_nl : boschuniverse_nl]. [www.webcitation.org/6CWdvFtXL Архивировано из первоисточника 29 ноября 2012].
  7. ↑ Chris Will, 2012, с. 15-23.
  8. ↑ Chris Will, 2012, с. 26-29.
  9. ↑ Chris Will, 2012, с. 34.
  10. ↑ бестия
  11. ↑ Chris Will, 2012, с. 37-54.
  12. ↑ Chris Will, 2012, с. 82, 92-96.
  13. ↑ Елизавета Мельниченко. [2queens.ru/Articles/Vystavki-Vystavki-v-Evrope/2016--god-Ieronima-Bosha-Proekt-Bosh-500-anonsy-vystavok-i-artproektov.aspx?ID=3167 2016 - год Иеронима Босха. Проект «Босх 500»: анонсы выставок и арт-проектов]. информационно-развлекательный портал. 2queens.ru.

Литература

  • Бос, Гиероним // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Тревин Коплстоун. Хиеронимус Босх. Жизнь и творчество. — М: «Лабиринт-К», 1998.
  • Девитини А. Босх: Пер. с итал./А.Девитини — М: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2002.
  • Баттилотти Д. Босх: Пер. с итал./Д.Баттилотти — М: «Белый город», 2000.
  • Вальтер Бозинг. Босх = Bosch. — М.: Арт-Родник, 2008. — 96 с. — ISBN 978-5-88896-058-5.
  • История искусства зарубежных стран. Средние века, Возрождение / Под ред. Ц. Г. Нессельштраус. М., 1982
  • Фомин Г. И. Иероним Босх. М., 1974
  • Ш. де Тольнай. Босх. М., 1992
  • Г. Мартин. Босх. М., 1992
  • К. С. Егорова. Три картины Босха на тему «Мыслитель и природа». Сов. искусствознание, вып. 19. М., 1985
  • Р. Х. Марейниссен, П.Рейфеларе. Иероним Босх: художественное наследие. М., 1998
  • Х. Х. Зорилья. Босх. Aldeasa, 2001
  • Блинова О. В. Алхимия и её символика в творчестве Иеронима Босха // Науковедение. 2000. № 1. С. 82-127.
  • Демпф, П. Тайна Иеронима Босха: роман. — М.: АСТ: ЛЮКС, 2005.- 348, [4]с.- ISBN 5-17-026832-7; ISBN 5-9660-0797-7
  • В. М. Жабцев. Хиеронимус Босх. Минск: Харвест, 2011. 128 с., ил., Серия «Гении мировой живописи», 3 000 экз., ISBN 978-985-16-9166-7
  • Chris Will. [books.google.ru/books?id=_1DTuQAACAAJ Иероним Босх, меж Небес и Адом] = Jèrôme Bosch, Entre Ciel et Enfer. — Amsterdam: Éditions Stokerkade, 2012. — 119 с. — ISBN 9789079156207.

Ссылки

  • [www.bosch500.nl 2016 год — 500-летие смерти Босха //Jheronimus Bosch 500 Foundation  (нид.)]. [www.webcitation.org/6CW7ARsUs Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
  • [flv.video.yandex.ru/lite/brevno1970/6a0dcgup1m.211/ Видеофильм производства BBC «Загадки Иеронима Босха». 1981]. [www.webcitation.org/6CW7BlrWy Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Босх, Иероним

– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Босх,_Иероним&oldid=80357688»