Иерофания

Иерофа́ния (от греч. ιερός, «священный» + греч. φανός, «светоч, свет») — проявление священного. Термин был введён румынским историком религий Мирчей Элиаде, который определил его как «нечто священное, предстающее перед нами». По сути термин иерофания является расширением христианского понятия теофания (богоявление) на всю сферу священного независимо от конкретной конфессии.

Исследователь религии Брайен С. Ренни определяет иерофанию как любое явление, воспринятое в качестве проявления священного.

Для религиозного человека иерофанией может стать любой объект, например, камень или дерево (неопалимая купина), или такая более сложная концепция, как воплощение Бога в Иисусе Христе для христиан. Священное дерево почитается не потому, что оно является деревом, а камень — не из-за его естественных свойств. Они становятся объектами поклонения, так как представляют собой иерофании, проявляющие по определению Рудольфа Отто «нечто отличное» (ganz andere).

Формы иерофаний

Формы иерофаний различаются в разных культурах. На протяжении истории различные культуры выявляли иерофании практически во всех аспектах экономической, духовной и социальной жизни. С трудом можно найти предмет, живое существо или, например, развлечение, которое какое-то время не являлось бы иерофанией в определённой культуре. Всё, с чем сталкивается религиозный человек, может быть воспринято как иерофания. Музыкальные инструменты, архитектурные формы, транспортные средства и др. были у разных народов почитаемы как проявление священного. В определённых обстоятельствах любой материальный объект мог стать иерофанией.

Важное место во многих культурах занимают космические иерофании. Высшие небесные божества, такие как Нум, бог неба у самоедов, или вавилонский Ану отражают веру в священность, божественную сущность неба. Сюда относятся и высшие боги неба, демонстрирующие свои силы посредством бури, грома и молнии, например, греческий Зевс, римский Юпитер или иудейский Яхве.

Священность земли является важным источником иерофаний. Почитание Пачамамы, богини-матери земли, было распространённым явлением в южноамериканских Андах. Земля часто является важным персонажем мифов о древнейших временах творения (Папа — персонификация Земли в мифах о творении Маори, древнегреческая Гея). Часто земля, как иерофания священного существа, выступает в качестве партнёра существа, олицетворяющего небо. Эта обожествляемая пара земли и неба встречается в мифах Океании, Микронезии, Африки и Америки.

Солнце было проявлением священного у микстеков центральной Мексики, инков из перуанских Анд и у многих других народов. Источник силы героев мифов у разных народов (масаев, монголов и др.) часто был связан с солнцем. Иногда герой подобно Солнцу сражается с тьмой, спускается в Царство Смерти и выходит оттуда победителем.

Во многих культурах плодовитость животных и растений связывалась со священной сущностью Луны. Иерофании луны отражают священность жизненных ритмов: сезонов дождей, приливов, времени посевов, менструальных циклов. Среди пигмеев центральной Африки луна (Пе) является источником новой жизни. Женщины почитают луну танцами, устраиваемыми после новолуния. Ежемесячные метаморфозы Луны отражают её возможность возрождения. Женщины и змеи у пигмеев становятся иерофаниями священной силы луны, так как они периодически «теряют жизнь» в виде крови или кожи.

Человеческая физиология также часто рассматривалась, как проявление священного. В разных культурах дыхание, кровь, пульс, сперма и т. п. считались выражением сверхъестественных сил. В некоторых йогических традициях женщина является воплощением пракрити (космической энергии), а нагота играет важную роль в ритуалах.

Даже обычные вещи, такие как корни, травы, пища, мечи, марионетки в некоторых традициях считаются иерофаниями. Ремёсла (обработка металлов, прядение, ткачество) часто были священными занятиями, выполняемыми посвящёнными в особых священных местах.

Космогонические мифы, брахманическая традиция, церемонии возведения на престол в древнем Вавилоне, сельскохозяйственные праздники Японии, ритуальные костюмы и танцы сибирских шаманов, ритуалы инициации в различных традициях — всё это является иерофаниями. Они выражают как определённые аспекты священного, так и отношение человека к священному в конкретный исторический период.

С иерофанией иногда отождествляется индуистское понятие даршан.

Типы иерофаний

В зависимости от того, как именно проявляется священное различают два основных вида иерофаний.

• Теофания — иерофания, представляющая собой проявление божества. Теофании различаются по форме и значению в зависимости от свойств божества конкретной религии.

• Кратофания — иерофания, являющаяся проявлением сверхъестественной силы.

Женщины в период менструации, солдаты, охотники, палачи часто окружены табу или запретами, направленными на то, чтобы не нарушить действие священных сил, которые их окружают.

Литература

• Anderson, William. The Green Man. — New York, 1990.
• Corduan, Winfried. A Tapestry of Faiths: The Common Threads Between Christianity & World Religions. — Downers Grove, IL: InterVarsity Press, 2002. — ISBN 0-8308-2692-0.
• Gold, Daniel. Aesthetics and Analysis in Writing on Religion: Modern Fascinations. — Berkeley: University of California Press, 2003. — ISBN 0-520-23613-0.
• Сосенко Кс. Культурно-історична постать Староукраїнських свят Різдва і Щедрого Вечора. — Київ: СІНТО, 1994.

Отрывок, характеризующий Иерофания

– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.