Иешуа Га-Ноцри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иешуа, по прозвищу Га-Ноцри
ישוע

Иешуа Га-Ноцри на суде Понтия Пилата («Мастер и Маргарита», спектакль театра «Арбат»)
Создатель:

Михаил Булгаков

Произведения:

«Мастер и Маргарита»

Пол:

мужской

Национальность:

иудей

Возраст:

около 27 лет

Место рождения:

Гамла, Иудея

Место смерти:

Ершалаим, Иудея

Семья:

не имел

Дети:

не имел

Род занятий:

философ

Иешуа Га-НоцриИешуа Га-Ноцри

Иешу́а Га-Ноцри́ — один из героев романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» и встроенного романа, написанного Мастером.

Прототипом образа Иешуа Га-Ноцри послужил Иисус Христос, однако имеются многочисленные отличия Иешуа от евангельского Христа[1], при этом отдельные исследователи высказывают мнение, что сходство Иешуа Га-Ноцри со своим прототипом носит весьма поверхностный характер[2].





Этимология

Иешуа — еврейское произношение библейского имени Иисус (в оригинале — с ударением Иешу́а). Смысл прозвища «Га-Ноцри», упомянутого в Талмуде в немного отличном виде — Йешу (ישו) га-Ноцри[3][4][5], — неясен, на этот счёт существуют различные версии.

По одной версии, это прозвище считают производным от названия города — «из Назарета»[6] (самый распространенный вариант толкования[1]). В Синодальном переводе Евангелий ему соответствует одно из наименований Христа — Назарянин, в оригинале др.-греч. Ναζαρηνός (Мк. 1:24; Мк. 14:67; Лк. 4:34; Лк. 24:19).

По другой версии, оно означало «назорей», указывая на принадлежность к людям, особым образом посвящённым Богу[1]. Опять-таки, Назорей (др.-греч. Ναζωραῖος) — одно из наименований Христа в Евангелиях (Мф. 2:23; Мк. 10:47; Лк. 18:37; Ин. 18:5; Ин. 18:7).

Имеются варианты толкования, которые связывают это прозвище со словом «нацар», или «нацер»[6], или «нецер»[1], которое означает «отрасль» или «ветвь»[1][6]. В устах первых христиан такое наименование могло использоваться в положительном смысле как указание на «исполнение пророчества Исаии, возвестившего, что Мессия будет отраслью („нецер“) от корня Иессея, отца Давида», а для иудеев, отвергших Иисуса и не признавших в нём Мессию, оно могло иметь презрительное значение «отщепенец»[1].

Наконец, слово «нацер» (другой вариант — «ноцер») могло означать «страж», «пастух»[6].

В архиве писателя сохранились выписки из различных источников, предлагавших различные, противоречившие друг другу варианты этимологии прозвища; возможно, поэтому автор не дал в романе его расшифровки[6].

Имя «Иешуа Га-Ноцри» использовалось в художественной литературе и до Булгакова. Например, в 1922 году в СССР была опубликована пьеса С. Чевкина «Иешуа Ганоцри. Беспристрастное открытие истины»[7].

Место в мире романа

Иешуа — один из ключевых героев романа. Он появляется вначале во встроенном романе, но в конце романа опосредованно действует и в основной сюжетной линии — посылает Левия Матвея к Воланду с просьбой дать Мастеру покой[8].

Черты личности и сюжетная история

При первом появлении в романе Иешуа описывается как бродячий проповедник лет двадцати семи в поношенной одежде. В ранних редакциях романа при описании внешности упоминались его «растрёпанные рыжеватые вьющиеся волосы». Позже автор убрал эту фразу[9].

Согласно «Православной энциклопедии», «в образе жертвующего собой смиренного праведника Иешуа Га-Ноцри» Булгаковым воплощён положительный идеал, при этом образ Иешуа Га-Ноцри испытал заметное влияние книги Э. Ренана «Жизнь Иисуса», в которой Иисус Христос представлен как идеальный земной человек[10]. Исследователи отмечают массу положительных качеств Иешуа: он «по-настоящему добр»[11], умён и образован[12], знает три языка, в спорах проявляет незаурядное искусство убеждения[13], ничего не боится («в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость»)[14] и даже никогда не лжёт («Правду говорить легко и приятно»).

На этом общем фоне выделяется суждение о том, что Иешуа не столь уж смел (он явно страшится Марка Крысобоя[15]), честность Иешуа ставится под сомнение Пилатом (и Т. Поздняевой, попутно замечающей, что «помногу или понемногу лгут все персонажи романа Булгакова»[12]), а характеристику, которую дал ему М. М. Дунаев («робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости»)[16], трудно назвать иначе, как «холодный душ».

В своих проповедях Иешуа призывал к нравственному совершенствованию, к возврату к истинной природе человека, не испорченной трусостью, жадностью, жестокостью и другими дурными страстями. Временами преуспевает в этом — например, излечил Пилата от болезни[17]. Подобно альбигойцам[13], о которых сказано ниже, он обращается ко всем: «добрый человек» — и убеждён, что «злых людей нет на свете». Иешуа отвергает всякое насилие: «Настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть».

Биограф Булгакова М. О. Чудакова полагает, что дополнительным прототипом как Иешуа, так и Мастера был беззлобный и бесхитростный князь Мышкин — герой романа Достоевского «Идиот»[18]. Иное объяснение сходства Иешуа и князя Мышкина требует небольшого углубления в историю русской литературы:

Лев Николаевич Толстой призывал читать Евангелие с красно-синим карандашом: вычеркивать все непонятное, подчеркивать все, что понравилось, и затем читать только подчеркнутое. В ходе такой редукции «пропалывались» все места, в которых говорится о Божественности Христа, и оставался лишь образ проповедника, учащего о милосердии и высокой нравственности. С такой трактовкой Христа спорил Достоевский, изобразив персонажа, подобного толстовскому Христу — князя Мышкина, которого — как и Толстого — зовут Лев Николаевич. Тот же образ — в романе Мастера[19].

Иными словами, согласно этому объяснению[Коммент. 1], образ Иешуа выведен Булгаковым в продолжение литературной полемики с Толстым и с толстовским пониманием Христа[19].

Земная судьба Иешуа, описанная во встроенном романе, внешне похожа на евангельское повествование, и в то же самое время Иешуа имеет многочисленные отличия от евангельского Иисуса с точки зрения как биографии, так и мировоззрения. В частности, его этическая доктрина, согласно которой злых людей просто нет, явно противоречит тому, что сообщают об Иисусе евангелисты[Коммент. 2].

Иудейские первосвященники сочли проповедь Иешуа взрывоопасной в накалённой атмосфере страны, с помощью Иуды подстроили арест Иешуа по политическому обвинению и передали его римскому наместнику Пилату для суда. Пилат вначале попытался спасти Иешуа, однако обвинения оказались слишком тяжёлыми, и он, против желания, осудил Иешуа на казнь[20]. В основном тексте романа, где Иешуа упоминается как повелитель сил Света, он добивается у Воланда прощения Пилата и устройства судьбы Мастера и Маргариты.

Космография мира романа

Одни исследователи утверждают, что писатель ещё в молодости разочаровался в православии и даже запретил отпевать себя перед смертью, вместе с тем отмечая, что атеистом он не был и к советским антирелигиозным кампаниям относился с отвращением: «Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его… Этому преступлению нет цены»[21].

Согласно иным сведениям, в 1910 году 18-летний Булгаков действительно сделал выбор в пользу неверия и перестал носить нательный крест, однако в более зрелые годы он, не будучи церковным человеком, всё же вернулся к вере и сохранял её, о чём свидетельствовала Елена Сергеевна Булгакова. О том же говорят многие другие факты[Коммент. 3]. Кроме того, по словам его племянницы, в 1926 году он стал её крёстным, а после кончины был заочно отпет в церкви на Остоженке (видимо, в храме Илии Обыденного)[22].

Космография мира в романе Булгакова заметно отличается от традиционной христианской[23][24] — как Иешуа, так и Воланд в этом мире отличаются от своих прототипов, рай и ад не упоминаются вовсе, а о «богах» говорится во множественном числе (при этом Иешуа нигде не называется Богом).

Религиозные взгляды М. А. Булгакова (точнее, их развитие) описать не так уж легко, однако можно сказать, что в зрелые годы он не был атеистом, хотя его веру нельзя назвать церковной (см. врезку).

Литературоведы нашли в мире романа сходство с манихейской или гностической идеологией[25][26][27][28], согласно которой сферы влияния в мире чётко разделены между Светом и Тьмой, они равноправны, и одна сторона не может — просто не имеет права — вмешиваться в дела другой: «Каждое ведомство должно заниматься своими делами». Воланд не может простить Фриду, а Иешуа не может взять к себе Мастера[29][23]. Сходная космография исторически встречалась в апокрифической литературе — «Евангелии от Филиппа» и «Евангелии от Фомы», а также у альбигойцев, богомилов и катаров[25].

Вообще, между романом Булгакова и учением катаров можно провести и другие любопытные параллели. Например, согласно этому учению, «Христос вовсе не искупал своей жертвой человеческих грехов. Он только изложил учение о спасении, содержащееся в Евангелиях»[30], — что может показаться неплохим описанием булгаковского персонажа, философа и проповедника.

Впрочем, трудно понять, насколько далеко простираются эти аналогии, поскольку
Христос для катаров не является ни Сыном Божьим, вторым лицом Троицы, ни настоящим человеком. Это ангел, небесный посланец, пришедший указать людям путь к спасению; Его Страсти — не настоящие, а мнимые…

Жак Мадоль. Альбигойская драма и судьбы Франции[30]

Отношения с другими персонажами

Прочитав роман Мастера, Иешуа посылает к Воланду Левия Матвея с просьбой наградить Мастера и Маргариту покоем. Один из глубинных смыслов этой сцены — последовательно проводимое в романе (начиная с эпиграфа) противопоставление пассивного Добра и активного Зла, которые совместно и независимо участвуют в едином историческом процессе.

Даже Воланд в романе отзывается об Иешуа подчёркнуто уважительно: «Вам не надо просить за него [Пилата], Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать».

Авторское отношение к образу Иешуа

Несмотря на своё отдаление от традиционного христианства, Булгаков относится к Иешуа с глубокой симпатией, хотя и понимает, насколько его этическая доктрина «злых людей нет на свете» чужда реальности. В своих конспектах материалов к роману Булгаков нередко называет Иисуса-Иешуа Спасителем и в 1931 году записывает на полях тетради: «Помоги, Господи, кончить роман»[31]. А. Н. Варламов, автор ЖЗЛ-биографии Булгакова, пишет, что «в Иешуа он [Булгаков] любил великодушие, мужество, человечность, а главное — бескомпромиссное понимание того, что трусость есть самый главный порок. Но не видел и не признавал в нём сакральности, его Божественной ипостаси, добровольности и высокого смысла искупительной жертвы. Почему? Именно потому, что был искренен и не хотел лгать»[32].

Интерпретации образа Иешуа

Многими исследователями Иешуа воспринимается как повелитель сил Света и антипод Воланда, повелителя сил Тьмы[25]. Эта трактовка привлекательна, по всей видимости, своей простотой. Нечто подобное мы находим в таких разных источниках, как «Булгаковская энциклопедия» и «Православная энциклопедия».

На этом фоне резко выделяется позиция искусствоведа Т. Поздняевой, которая в своей книге, сравнив между собой два образа — персонажа Булгакова и евангельского Иисуса (см. ниже), пишет:

…мы неизбежно приходим к выводу, что «угаданный мастером[Коммент. 4]» Иешуа никогда не воплощался на земле и не проходил земного пути Иисуса Христа. Это маска, лицедейство, «прельстительный» для мастера образ, сыгранный или явленный духом, способным принимать любые обличья.

— Татьяна Поздняева, Воланд и Маргарита[2]

Последнюю фразу полезно сравнить со знаменитыми словами апостола Павла о том, что «сам сатана принимает вид Ангела света» (2Кор. 11:14). Протодиакон Андрей Кураев в своих толкованиях романа также считает встроенный роман сочинением «нечистого духа»; А. Н. Варламов расценивает подобные интерпретации как «не слишком убедительную со всех точек зрения конструкцию», поскольку, по мнению этого исследователя, они исходят из сомнительной гипотезы, что Булгакову антипатичны как Иешуа, так и Мастер[32].

Отличия Иешуа от евангельского Иисуса

Мотивы авторского замысла

Булгаковский персонаж имеет многочисленные отличия от евангельского Иисуса, что подчёркивается в романе словами Берлиоза: «Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами».

Причиной этих расхождений, по мнению ряда критиков[33][34][35], было стремление М. А. Булгакова «очистить Евангелия от недостоверных, по его мнению, событий»[36], то есть выполнить максимально возможную реконструкцию реальной, демифологизированной истории Иисуса. Для этого писатель несколько лет тщательно изучал многочисленные исторические труды, выяснял бытовые, этнографические и топографические детали, относящиеся к Иудее I века, точное произношение имён и названий[33][35]. К. М. Симонов в предисловии к первой публикации романа охарактеризовал встроенный роман как классически отточенную, экономную реалистическую прозу[37]. Критик В. Я. Лакшин также отметил впечатляющий художественный и исторический реализм встроенного романа: «Солнце — привычный символ жизни, радости, подлинного света — сопровождает Иешуа на крестном его пути как излучение жаркой и опаляющей реальности… Писатель рассказывает её [историю] так, как если бы речь шла о реконструкции реального эпизода истории, происшедшего в римской Иудее в I веке нашей эры»[34].

Все эти критики рассматривают историю Мастера в основном тексте «Мастера и Маргариты» и историю Иешуа во встроенном романе как идейное и художественное единство, усиливающее друг друга. Оба романа посвящены одной теме — подавлению свободной личности бесчеловечной властью. «Между трагической судьбой Иешуа и мучениями, страданиями Мастера возникает многозначимая параллель. Ассоциативная связь между историческими главами и главами о современности усиливает философские и нравственные идеи романа»[38].

Искусствовед Татьяна Поздняева предлагает совершенно другую трактовку, согласно которой автор встроенного романа, Мастер, «последовательно и неуклонно дает негатив новозаветных событий»[2] (в цитате сохранён курсив оригинала).

…в романе мастера[Коммент. 4] мессианство Иисуса — ложь и выдумки. Это и ставит его в разряд «антиевангелий», потому что используются не те или иные научные доказательства или приводятся новые толкования, но попросту перечеркиваются (вернее, подаются со знаком минус) сами евангельские события.

Татьяна Поздняева, Воланд и Маргарита[1]

Она же отмечает, что «Ершалаим может быть рассмотрен как роскошная декорация», сочетающая реальные детали и театральную условность[39], на которую имеется указание и в самом романе[Коммент. 5] и что присутствующий в романе Мастера «элемент чудесного», включающий «исцеление гемикрании у Понтия Пилата» и другое, «не позволяет назвать его сочинение сугубо историческим и рационалистическим»[40].

Биографические подробности

Обстоятельства рождения

Одно из важных отличий: Иешуа Га-Ноцри, по его собственному свидетельству, родился в Гамале — городе на северо-западе Палестины, а не в Вифлееме, то есть вовсе не там, где должен был родиться Христос (Мессия). Кроме того, Иешуа — «человек неизвестного происхождения (и к тому же не еврей по крови)», его отец, по слухам, — сириец, и данный факт также не позволяет ему быть Мессией[1].

Напротив, Рождество Христово произошло в Вифлееме (Мф. 2:1, Лк. 2:4-7), в том городе, где и надлежало родиться Мессии согласно ветхозаветному пророчеству (Мих. 5:2), о котором хорошо знали первосвященники и книжники народные, созванные встревоженным царём Иродом после прихода волхвов с востока (Мф. 2:3-6).

Ученики

Иешуа не имеет учеников, а о Левии Матвее, который ведёт записи, говорит, что тот искажает его слова.

Напротив, Иисус имеет двенадцать избранных учеников-апостолов, одним из которых стал мытарь Левий, более известный как апостол Матфей; также в Евангелиях говорится об отправленных на проповедь других семидесяти учениках.

Последователи

Не одни лишь апостолы сопровождали Иисуса в Его странствиях[Коммент. 6]. Вообще, в Евангелиях мы неоднократно читаем о сопровождавших Иисуса толпах народа. В случае с Иешуа Га-Ноцри ничего подобного просто нет.

Вхождение в город

В ходе допроса Пилатом Иешуа был спрошен о том, как он вступил в Ершалаим. «Вопрос Пилата … опять-таки связан с пророчеством о Мессии (Ис. 62:11; Зах. 9:9): по пророчеству, Мессия должен появиться на осле». Иешуа «отрицает торжественность въезда, мотивируя это отсутствием у него осла» и говорит, что приветствовать его некому, ибо он никому не известен в этом городе[1].

Напротив, Вход Господень в Иерусалим сопровождается ликованием народа. Иисус въезжает в город, сидя на осле, тем самым исполняя ветхозаветные пророчества, под восторженные крики народа: «Осанна!».

Дорога на казнь

Как отмечает Татьяна Поздняева, «Иешуа не проходит Крестного пути Иисуса к Голгофе и не несёт Креста. Осужденные „ехали в повозке“ (с. 588), а на их шеи были повешены доски с надписью на арамейском и греческом языках: „Разбойник и мятежник“ (с. 588)»[41].

Евангельский Иисус не просто идёт пешком, а несёт на себе орудие своей казни.

Таблички на шее у него нет, но после, когда он придёт на Голгофу, над ним поместят табличку «с надписью вины Его» (Мк. 15:26).

Казнь и погребение

Написанный Мастером «внутренний» роман последовательно опровергает ветхозаветные пророчества о Христе, что продолжается в описаниях казни и погребения: палачи отказываются от одежды казненного Иешуа, которому перебивают голени и хоронят в одной яме с разбойниками[1]. Этим опровергаются пророчество царя Давида: «Он хранит все кости его; ни одна из них не сокрушится» (Пс. 33:21), — и пророчество Исаии о погребении Мессии «у богатого» (Ис. 53:9).

В описании же казни Христа мы читаем, как воины «взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части», а хитон не стали делить, ибо он «был не сшитый, а весь тканый сверху», потому и метали «о нём жребий, чей будет, — да сбудется речённое в Писании: разделили ризы Мои между собой и об одежде Моей бросали жребий» (Ин. 19:23-24). Христу не перебивают голени (Ин. 19:33) — опять же во исполнение пророчества (Ин. 19:37), а погребает Его Иосиф Аримафейский (Мф. 27:57-60; Мк. 15:43-46; Лк. 23:50-53; Ин. 19:38-42) — человек богатый (Мф. 27:57).

Мировоззрение

Булгаковского Иешуа от евангельского Иисуса отличают не только многие ключевые обстоятельства рождения, жизни и смерти, но и мировоззрение, и понимание своей миссии.

Иешуа не называет себя философом, но Понтий Пилат определяет его именно так и даже спрашивает, из каких греческих книг он почерпнул свои воззрения. На мысль о греческих первоисточниках знаний Иешуа прокуратора натолкнуло рассуждение о том, что все люди добры от рождения. Философская концепция Иешуа о том, что «злых людей не бывает», противостоит знанию иудеев об онтологическом зле.

Татьяна Поздняева, Воланд и Маргарита[41]

Напротив, евангельский Иисус говорит, что человеку может быть присуще зло, при этом источник как добра, так и зла — сердце человека (см. Мф. 12:34-35 и др.).


Напишите отзыв о статье "Иешуа Га-Ноцри"

Комментарии

  1. Изложено иеромонахом Димитрием (Першиным), который основывался, в числе прочего, на публикации Александра Дворкина.
  2. Например, в 12-й главе Евангелия от Матфея мы встречаем рассказ о тех словах, с которыми Иисус обратился к фарисеям:
    Порождения ехиднины! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое.

    Мф. 12:34-35

  3. Таковы рудиментарная церковность в доме Булгакова, отказ писать антирелигиозные пьесы, обрывочные дневниковые записи, строки произведений Булгакова, тот факт, что за три дня до смерти Булгаков осенял себя (и жену) крестным знамением.
  4. 1 2 Т. Поздняева пишет слово «мастер», используемое как имя собственное, со строчной буквы не только здесь, но и в иных местах своей книги, что соответствует написанию, используемому в самом романе, но расходится с установившейся практикой.
  5. «Перед приходом следователя Иванушка дремал лежа, и перед ним проходили некоторые видения. Так, он видел город странный, непонятный, несуществующий…» ([www.bibliotekar.ru/bulgakov/27.htm Мастер и Маргарита, часть вторая, глава 27: «Конец квартиры № 50»]), см. также: Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/21/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть II, глава 8: «Ершалаим». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  6. Например, евангелист Лука сообщает:
    После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царство Божье, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим.

    Лк. 8:1-3

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Поздняева Т. [www.e-reading.me/chapter.php/82995/26/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть III, глава 2: «Иешуа га-Ноцри и Новый Завет». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  2. 1 2 3 Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/25/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть III, глава 1: «Социальная лестница». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  3. Деревенский Б. Г. [www.biblicalstudies.ru/Books/Derevensky5.pdf Иисус Христос в документах истории]. Проверено 19 ноября 2014.
  4. Van Voorst Robert E. Jesus Outside the New Testament: A Introduction to the Ancient Evidence. — Wm. B. Eerdmans Publishing, 2000. — P. pp 122f. — ISBN 0802843689.
  5. Tolan John Victor. Saracens: Islam in the Medieval European Imagination. — New York: Columbia University Press, 2002. — P. 17f. — ISBN 0231123329.
  6. 1 2 3 4 5 [www.bulgak.ru/encyclopaedia/52-i/329-ieshua-ga-notsri.html Иешуа Га-Ноцри.] // Булгаковская энциклопедия.
  7. Дождикова, Надежда. [magazines.russ.ru/neva/2009/7/do28.html Чем был недоволен Берлиоз?] «Нева», 2009, № 7.
  8. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита, глава 29.
  9. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 193..
  10. Н. В. Шапошникова. [www.pravenc.ru/text/153627.html Булгаков Михаил Афанасьевич] // Православная энциклопедия, т. 6, с. 338—340.
  11. Лосев В. Фантастический роман о дьяволе. // Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. М.: Гудьял-Пресс, 2000, стр. 5—20.
  12. 1 2 Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/35/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть III, глава 11: «Маргарита и дьявол». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  13. 1 2 Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 194..
  14. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 144, 397..
  15. Крючков В. П. [www.licey.net/lit/eretic/ieshua Образ Иешуа Га-Ноцри. Сравнение с евангельским Иисусом Христом]
  16. [www.ihtus.ru/l5.shtml М. М. Дунаев: анализ романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»]
  17. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 205—206..
  18. Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. Глава «Театральное пятилетие (1925—1929)». — 2-е изд., доп. — М.: Книга, 1988. — 669 с. — (Писатели о писателях). — ISBN 5-212-00075-0.
  19. 1 2 Ольга Богданова. [www.taday.ru/text/1541243.html Священник рассказал студентам журфака о романе «Мастер и Маргарита»] // Татьянин день, интернет-издание.
  20. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 186, 204, 403—404..
  21. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 45—48..
  22. Андрей Кураев, диакон.[www.interfax-religion.ru/bulgakov/2.html Мастер и Маргарита: за Христа или против?], глава 2: Булгаков и вера.
  23. 1 2 Галинская Ирина. [ilgalinsk.narod.ru/zagad/z_2joke.htm Альбигойские ассоциации в «Мастере и Маргарите» М. А. Булгакова.] // И. Галинская. Загадки известных книг. М.: Наука, 1986.
  24. Зеркалов А. Воланд, Мефистофель и другие. // Наука и религия. 1987. № 8.
  25. 1 2 3 Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 422—424..
  26. Круговой Г. Гностический роман М. Булгакова // Новый журнал. 1979. № 134(Март). С.47-81.
  27. Омори Масако. [www.dissercat.com/content/roman-ma-bulgakova-master-i-margarita-v-kontekste-religiozno-filosofskikh-idei-vs-soloveva-i Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» в контексте религиозно-философских идей В. С. Соловьёва и П. А. Флоренского] (диссертация). М.: 2006.
  28. Mikulasek, M. Der Roman «Master i Margarita» von Michail Bulgakov und die Gnosis // Wiss. Ztsch. der Friedrich Schiller University. Jena Jg. 38. No 1 (1989). S. 113—118.
  29. Бэлза И. Партитуры Михаила Булгакова // Вопросы литературы. № 5 (1991). С. 55—83.
  30. 1 2 Жак Мадоль. [www.langedok.narod.ru/madol/madol03.htm Альбигойская драма и судьбы Франции]. Избранные главы: Антицерковь.
  31. Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 42, 46..
  32. 1 2 Варламов А. Н., 2008, Часть 3, глава 8..
  33. 1 2 Белобровцева И., Кулыос С., 2007, с. 32—39..
  34. 1 2 Лакшин В. Я. Литературно-критические статьи. М.: Geleos, 2004. — 669с, Стр. 264—265. ISBN 5-8189-0278-1.
  35. 1 2 [www.bulgakov.ru/h/christianity/4/ Христианство, часть 4.] // Булгаковская энциклопедия.
  36. [www.bulgakov.ru/h/christianity/2/ Христианство, часть 2.] // Булгаковская энциклопедия.
  37. Симонов К. Предисловие к роману «Мастер и Маргарита» // Журнал «Москва», 1966. № 11. С. 6.
  38. Новиков В. В. [www.russofile.ru/articles/article_67.php Михаил Булгаков — художник. Глава 4.] М.: Моск. рабочий, 1996. — 357 с.
  39. Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/21/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть II, глава 8: «Ершалаим». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  40. Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/5/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть I, глава 3: «Мастер и его роман. Литературные противники мастера». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.
  41. 1 2 Поздняева Т. [www.e-reading.link/chapter.php/82995/27/Pozdnyaeva_-_Voland_i_Margarita.html Воланд и Маргарита], часть III, глава 3: «Иешуа га-Ноцри и Новый Завет (продолжение). Философия Иешуа». М.: Амфора, 2007. Серия: Новая Эврика, 448 с. ISBN 978-5-367-00317-8.

Литература

  • Белобровцева И., Кулыос С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. — М.: Книжный Клуб 36.6, 2007. — 496 с. — ISBN 978-5-98697-059-2.
  • Варламов А. Н. Михаил Булгаков. Биография (в 2 т.). — СПб.: «Вита Нова», 2008. — 544 с. — ISBN 978-5-93898-312-0.
  • Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — 2-е издание, дополненное. — М.: Книга, 1988.

Ссылки

  • Евгения Хилькевич. [www.lib.ru/ZHURNAL/hilkevich.txt Опыты литературного анализа романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита»].
  • [www.bulgakov.ru/i/ieshua/ Иешуа Га-Ноцри. Булгаковская энциклопедия].
  • [www.bulgakov.ru/h/christianity/1/ Христианство. Булгаковская энциклопедия].
  • М. М. Дунаев. [palomnic.org/bibl_lit/obzor/bulg/dunaev/ Анализ романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»].
  • Дворкин А. [aliom.orthodoxy.ru/arch/050/dvor50.htm БУЛГАКОВ И ДОСТОЕВСКИЙ: НЕКОТОРЫЕ СООБРАЖЕНИЯ О ГЕНЕЗИСЕ ОБРАЗА ИЕШУА ГА-НОЦРИ ИЗ «МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ»].
  • [www.loc.gov/rr/european/bulgaklc.html Mikhail Bulgakov in the Western World: A Bibliography]

Отрывок, характеризующий Иешуа Га-Ноцри


В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.