Изабелла Клара Евгения

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Изабелла Клара Евгения
исп. Isabel Clara Eugenia de Austria<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">«Изабелла Клара Евгения», ок. 1584, Алонсо Санчес Коэльо</td></tr>

испанская инфанта
 
Рождение: 12 августа 1566(1566-08-12)
Сеговия
Смерть: 1 декабря 1633(1633-12-01) (67 лет)
Брюссель
Место погребения: Брюссельский собор, Брюссель
Род: Габсбурги
Отец: Филипп II
Мать: Елизавета Валуа
Супруг: Альбрехт VII
Дети: нет

Изабелла Клара Евгения, Исабель Клара Эухения (исп. Isabel Clara Eugenia de Austria; 12 августа 1566, Сеговия — 1 декабря 1633, Брюссель) — испанская инфанта, правительница Испанских Нидерландов.





Испанская инфанта

родители Изабеллы

Родителями инфанты Изабеллы Клары Евгении были король Испании Филипп II и Елизавета Валуа. Для её матери это были трудные роды, после которых она в течение нескольких дней находилась на грани смерти. Филипп II, которого источники того времени описывают как довольно бесчувственного человека, после родов объявил, что он более рад родившейся девочке, чем если бы это был наследник престола. Инфанта лишилась своей матери очень рано, когда ей было всего два года, та умерла после очередных неудачных родов. Она росла вместе со своей младшей сестрой Каталиной Микаэлой при дворе своего отца под присмотром кормилицы Марии де Месса. Филипп II, вскоре после скоропостижной кончины Елизаветы Валуа, женился в 1570 году в четвёртый раз, его женой стала его племянница Анна Австрийская, дочь императора Максимилиана II и сестры Филиппа Марии. Она приняла обеих девочек как своих собственных детей и между мачехой и падчерицами возникли очень тесные доверительные отношения.

Испанская королева, после того как несколько рождённых ею детей умерло во младенчестве, подарила Филиппу 14 апреля 1578 года долгожданного наследника престола Филиппа III. Однако испанский монарх те глубокие чувства, которые он испытывал к своей третье жене, не смог перенести на свою четвертую супругу, так же, как и установить тесные отношения с детьми от четвёртого брака. Его обе дочери, Изабелла Клара Евгения и Каталина Микаэла, были его доверенными лицами, у которых он, так же, как до этого у их матери, просил совета по важным политическим вопросам. Так писал он своим дочерям 15 января 1582 года из Лиссабона:

Я слышал что у вас все хорошо - это просто замечательные для меня новости! Когда у вашей маленькой сестры (Мария (1580-1583), дочь от четвертой жены) появятся первые молочные зубы, слишком рано по моим представлениям :это будет замена для двух зубов, которые я вот-вот потеряю - когда я вернусь назад (в Испанию), у меня их скорее всего не будет! Если у меня не будет других причин для жалоб, то с этим можно жить... Только что принесли мне показать то, что упаковано в ящик, который пошлют в Испанию - сладкую лиметту. Я имею в виду, что это просто лимон, но тем не менее я хочу его вам послать. Если это действительно сладкая лиметта, то я, должен признать, ещё ни разу не видел такую большую. Я не знаю дойдет ли она туда (в Испанию) в хорошем состоянии; если вы её получите и она будет ещё свежей, то вы её непременно должны попробовать и сказать мне понравилась ли она вам; я просто не могу поверить, что сладкая лиметта может вырасти такой большой. Так что я буду рад, если вы мне пошлете об этом весточку. Маленький лимон должен только помочь заполнить ящик. Я посылаю вам также розы и цветок апельсина, чтобы вы увидели, что здесь растёт...[1] Подписано: Ваш добрый отец

Особенно тесными были отношения между Филиппом II и его старшей дочерью Изабеллой Кларой Евгенией. Он называл дочь утешением своей старости и светом своих глаз. Она помогала ему в ведении государственных дел, приводила в порядок его бумаги, читала ему вслух наиболее важные послания и переводила на испанский донесения из Италии. Последние три года до смерти Филиппа 13 сентября 1598 года Изабелла ухаживала за своим тяжело больным отцом, который страдал приступами лихорадки и подагрой.

2 августа 1589 года дядя Изабеллы Клары Евгении по материнской линии, король Франции Генрих III, был убит монахом Жаком Клеманом. Генрих III был последним королём Франции из рода Валуа, ни у него, ни у его братьев не было наследников. Филипп II заявил права на французский престол для своей дочери Изабеллы Клары Евгении, поскольку она была дочерью старшей сестры Генриха III Елизаветы. Эти притязания не имели под собой никакой юридической силы, поскольку салический закон Франции исключал наследниц престола и Елизавета Валуа перед свадьбой отказалась от прав на французский престол. Законным претендентом на трон короля Франции считался предводитель гугенотов Генрих Наварский, который в 1594 году и взошел на французский престол как Генрих IV. Кроме того, в 1590—1598 годах Изабелла являлась претендентом на корону герцогства Бретонского.

В рамках проводимой Габсбургами семейной политики, Изабелла Клара Евгения была на третьем году жизни была помолвлена с Рудольфом II, старшим сыном императора Священной Римской империи Максимилиана II. Однако через двадцать лет Рудольф разорвал помолвку. В возрасте тридцати одного года инфанта была помолвлена с эрцгерцогом Альбрехтом VII, который вырос при испанском дворе. Эрцгерцог Альбрехт был братом Рудольфа II и в возрасте восемнадцати лет стал кардиналом. Филипп II произвёл своего племянника в 1583 году в вицекороли Португалии и 1595 году назначил его штатгальтером Испанских Нидерландов. В связи с помолвкой эрцгерцог Альбрехт в 1598 году был освобожден римским папой от обязательств перед католической церковью.

Штатгальтер Испанских Нидерландов

Пара получила в качестве приданого Испанские Нидерланды, Ещё во времена помолвки Филипп II передал права на управление Испанскими Нидерландами в руки своей дочери. В её правление перешли Фландрия, Артуа, Геннегау, Брабант, Камбре, Лимбург и Люксембург. Только в случае бездетности инфанты права на Испанские Нидерланды после её смерти должны были возвратиться назад испанскому престолу. В 1598 году король Филипп II умер и 18 апреля, после семи месяцев траура, мужем Изабеллы Клары Евгении стал Альбрехт VII Австрийский. Инфанта родила троих детей, но все они умерли ещё во младенчестве. Из источников того времени следует что, после смерти третьего ребёнка, Изабелла и Альбрехт вели брак Иосифа и избегали полового контакта.

Они обосновались в Брюсселе, который в то время был центром Испанских Нидерландов. Территория Нидерландов простиралась к югу от Рейна и Мааса до сегодняшних Люксембурга и Бельгии. Де-факто к этому времени только южная часть Нидерландов была под контролем Испании, северная часть (см. Восьмидесятилетняя война), также называемая Республикой Соединённых Провинций, была в руках кальвинистов.

Эрцгерцог и инфанта как могли старались уменьшить нищету, вызванную многолетней войной. Помимо этого Альбрехт добился в 1609 году двенадцатилетнего перемирия с северными провинциями и придворная, общественная и церковная жизнь буквально расцвела в это время. В 1609 году Петер Пауль Рубенс стал придворным живописцем.

В апреле 1621 года перемирие завершилось, а в июле эрцгерцог Альбрехт умер. После смерти мужа Изабелла больше не надевала мирские платья и украшения, а носила вплоть до своей смерти монашеское одеяние францисканского ордена Клариссы. Поскольку у Альбрехта не было наследников, то Испанские Нидерланды отошли снова к испанской короне. Находившийся в то время у власти в Испании молодой король Филипп IV был настроен весьма воинственно. Его первый министр Гаспар де Гусман Оливарес стремился возродить утраченное Испанией господство в Европе и твердо верил в победу Испании в войне с северными провинциями. Таким образом начавшиеся мирные переговоры были обречены на провал, следствием которого были долгие годы войны.

С тех времён до наших дней сохранилось сооружение, размеры которого сопоставимо с римским Лимесом или линией Мажино, а именно Фосса Евгениана. Изабелла велела построить канал между Рейном и Маасом, который должен был с одной стороны отрезать северные провинции от торговых путей, а с другой стороны служить защитой от Нидерландов. Канал между Райнбергом и Венло был длиной 48 км и имел 24 укреплённых шанца, большая часть из которых видна ещё и сегодня. Вторая стадия должна была вести до Шельды, но из-за военных успехов северных провинций она так никогда и не была построена.

После смерти в 1621 году эрцгерцога Альбрехта Изабелла Клара Евгения стала штатгальтером Испанских Нидерландов. Несмотря на сложную ситуацию она не оставляла надежду на мирное урегулирование ситуации в Испанских Нидерландах. В 1623 году инфанта послала в Гаагу опытного в международных делах живописца Петера Пауля Рубенса, который под прикрытием своей художественной деятельности вёл втайне от Испании мирные переговоры с Республикой Соединённых Провинций. Его усилия стали достоянием гласности, их итогом стала мирная конференция между Испанией и северными Нидерландами. Конференция закончилась безрезультатно из-за неуступчивости обеих сторон.

В 1618 году началась Тридцатилетняя война (см. Пражская дефенестрация 1618 года), быстро распространившаяся на всю Европу. Изабелла и здесь старалась внести свою лепту в мирный процесс. В 1627 году Петер Пауль Рубенс был от её имени посредником в переговорах между Испанией и Англией. Он был успешен в своём начинании и попытался сблизить позиции северных провинций и Испании, но потерпел неудачу из-за упрямства Гааги.

После 1630 года армия северных Нидерландов под предводительством Фридриха-Генриха Оранского отвоевала значительные территории, бывшие до этого под контролем Испании. 1 декабря 1633 года Изабелла Клара Евгения умерла в Брюсселе. После её смерти Испанские Нидерланды снова отошли к испанской короне. Похоронена рядом со своим мужем в кафедральном соборе св. Михаила в Брюсселе.

Дети

  • Филипп (21 октября 1605)
  • Альбрехт (21 января 1607)
  • Анна Мавриция

Интересные факты

  • Изабелла проявляла большой интерес к искусству, её двор был магнитом, притягивающим к себе художников и людей искусства. Особенное внимание она оказывала Петеру Паулю Рубенсу, который был не только придворным живописцем, но также послом и посредником при ведении мирных переговоров.
  • Изабелла была известна устойчивым интересом к шахматам. В качестве зрителя на Мадридском шахматном турнире 1575 года её изобразил итальянский художник-академист Луиджи Муссини. Художник допустил ошибку, изобразив её взрослой девушкой. На самом деле ей во время турнира было только девять лет.
  • С именем Изабеллы по легенде связано возникновение изабеллового цвета — грязноватый соломенно-розовый.

По легенде она дала обет не менять своей белой рубашки до тех пор, пока Альбрехт VII Австрийский не возьмёт осажденный им в 1601 году Остенде — крупнейший бельгийский порт на берегу Северного моря. Осада Остенде — трехлетняя осада во время Нидерландской революции и одна из самых длинных осад в истории. Это была одна из самых кровавых битв войны и закончилась она победой Испании: «Испанцы атаковали не атакуемое, а голландцы защищали не защищаемое.» Поскольку осада длилась три года, (5 июля 1601 — 16 сентября 1604), то по крайней мере в отношении цвета рубашки легенде можно верить. Считается, что именно при королеве Изабелле «желтые» масти лошадей (соловая, буланая и изабелловая) вошли в модуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3197 дней].

Напишите отзыв о статье "Изабелла Клара Евгения"

Примечания

  1. Paul Graf Thun-Hohenstein: Philipp II. von Spanien in Briefen an seine Töchter  (нем.), München, 1947

Литература

  • Martha Walker Freer: Elizabeth de Valois — Queen of Spain and the Court of Philip II  (англ.). Vol.1 und 2, London, 1857
  • Brigitte Hamann: Die Habsburger — Ein biographisches Lexikon  (нем.), Ueberreuter Verlag, Wien 1988
  • Paul Graf Thun-Hohenstein: Philipp II. von Spanien in Briefen an seine Töchter  (нем.), München, 1947.
  • Перес, Жозеф. Изабелла Католичка. Образец для христианского мира? М., Евразия, 2012.

Отрывок, характеризующий Изабелла Клара Евгения

– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?