Чарторыйская, Изабелла

Изабелла Эльжбета Дорота Флемминг (Izabella Elżbieta Dorota Fleming), в замужестве княгиня Чарторыйская (3 марта 1746 — 15 июля 1835) — польская графиня, вдохновительница польской партии «Фамилия», устроительница Пулавского имения, основательница музея Чарторыйских. Мать князей Адама Юрия и Константина Адама. По словам Вигеля, своим «исступлённым патриотизмом заслужила от поляков название матки отчизны».

Происхождение

Единственная дочь великого подскарбия литовского Яна Ежи Флемминга (выходца из саксонской знати) от брака с Антониной, старшей дочерью князя Михаила Фредерика Чарторыйского и Элеоноры Вальдштейн. С младенчества была окружена вниманием как наследница огромных земельных владений своего деда — старшего в роду Чарторыйских.

Потеряв в раннем детстве мать и тётку — вторую жену Ежи Флемминга, Изабелла получила первоначальное воспитание в аристократическом духе, причем воспитанием этим руководила её бабушка, княгиня Элеонора, вдова литовского канцлера, жившая в Варшаве и в Волчине. На 16-м году жизни Изабелла 19 октября 1761 года вышла в Волчине же замуж за двоюродного брата своей матери, князя Казимира Адама Чарторыйского, блестящего и богатого 26-летнего молодого человека, который, как не исключали в то время, мог впоследствии претендовать на польский престол.

Со времени этой свадьбы начинается активная жизнь Изабеллы, жизнь, которую можно разделить на три периода: молодости — времени светских увлечений и аристократических забав; зрелого возраста — времени занятий политикой; наконец, старости — периода литературных работ.

Светская львица

Медовый месяц молодые проводили в Париже, где 16-летняя княгиня была представлена Вольтеру и Руссо, кружила голову всему великосветскому обществу и сама увлеклась известным ловеласом Лозеном, который заявлял даже, что является отцом её сына Константина. Муж увёз её в Лондон, где она познакомилась с Франклином, оказавшим на неё сильное влияние.

Излечившись от своего увлечения, Чарторыйская вернулась с мужем на родину, где в это время умер король Август III и на очереди стоял вопрос об избрании нового монарха. Видя, что Екатерина II поддерживает кандидатуру его двоюродного брата Станислава Августа Понятовского, Казимир Адам отказался от всяких притязаний на польскую корону и оказал энергичное содействие своему родственнику.

Понятовский был избран королём, и началась самая блестящая и шумная эпоха в жизни Чарторыйской. Фаворитка короля, она находилась в близких отношениях с русским посланником князем Н. В. Репниным, которого злые языки называли отцом её сына Адама Юрия. Всё это не мешало великосветским польским патриотам смотреть на молодую княгиню как на божество.

Заражённая модным сентиментализмом своего времени, она устроила себе под Варшавой резиденцию — Повонзки, идиллическое убежище, довольно близкую копию версальского Малого Трианона. Здесь она принимала в пастушеских избушках польских магнатов, одетых пастушками, и задавала пиры, на которые съезжалась вся аристократическая Варшава. Придворные балы, на которых царицей являлась Изабелла Чарторыйская, сменялись шумными приемами в Повонзках; словом, жизнь молодой княгини проходила весело и беспечно.

Изабелла в Пулавах

Первый раздел Речи Посполитой на время остановил эти великосветские развлечения и, во всяком случае, несколько изменил жизнь Изабеллы. Тотчас после падения Речи Посполитой супруги Чарторыйские отшатнулись от короля. Муж уехал в деревню и занялся хозяйством, жена поселилась в Пулавском дворце, где нашла себе развлечение в устройстве этого поместья, из которого она поставила себе целью сделать «польский Рамбулье» на берегах Вислы, и в воспитании детей, которое она препоручила m-lle Petit, вынянчившей самую Изабеллу.

Устроив Пулавы, Чарторыйская основала в них два первых в стране музея, каждый для различных целей: 1) храм Сивиллы, представлявший верную копию с древнего храма Сивиллы, и 2) так называемый «Готический домик». Первый из них, основанный в 1798 г. и имевший на входной двери надпись на польском языке «Прошедшее — будущему», предназначался для памятников, относящихся к истории и археологии Польши; в нём хранились регалии польских королей (т. н. «королевская шкатулка»), украшения королев, оружие старинных полководцев и трофеи, отбитые польскими войсками у неприятеля.

Второй музей, построенный в смешанном фламандско-мавританском стиле из камней разных более или менее знаменитых развалин, вмещал различные коллекции археологического, исторического, художественного характера, самого разнообразного происхождения. Часть коллекции Изабеллы Чарторыйской исчезла во время многочисленных погромов, которым подверглись Пулавы, часть была вывезена за границу, а потом вернулась в Польшу в краковский музей Чарторыйских.

Вскоре в Пулавах начались празднества, которым хозяйка придавала патриотический характер. Они продолжались недолго; на одном из них её старшая 14-летняя дочь, Тереза, попав платьем в камин, сгорела во время бала. На некоторое время светская жизнь в знаменитом поместье прекратилась, но вскоре состоялась помолвка младшей дочери, Марианны, с герцогом Вюртембергским, и снова начались шумные приёмы.

Политические маневры

После свадьбы дочери Чарторыйская уехала за границу, где побывала при многих европейских дворах, с которыми породнилась при помощи этого брака. Она познакомилась с Фридрихом II, Иосифом II и Кауницем, и на всех произвела выгодное впечатление; первый был даже ею очарован и выразился по поводу её словами: «В Польше всеми делами управляют женщины, мужчины только рассыпаются в любезностях». Во время отсутствия Изабеллы произошёл второй раздел Речи Посполитой; муж её был почти разорён.

Как это ни было тяжело патриотке, Чарторыйской пришлось послать обоих сыновей к русскому двору. Адам вскоре сделался любимцем и министром Александра I, и полуразрушенный замок Чарторыйских снова был восстановлен. Осенью 1805 г. Александр I незадолго до Аустерлицкой битвы посетил Пулавы. Княгиня ликовала: в этом посещении она видела указание на возможность восстановления Польши под скипетром русского императора. Александр I пожелал познакомиться с возможно большим количеством поляков, из Варшавы стали съезжаться к Чарторыйской помещики-дворяне, и надежды её ещё больше увеличились; но вместо похода на Пруссию император поехал из Пулав в Берлин и у гроба Фридриха ІІ поклялся спасти его наследие, а Польшу предоставил самой себе. Уезжая, Александр I обещал через два месяца снова приехать к Чарторыйским, но прошёл год, и только тогда княгине снова пришлось увидеть императора, на этот раз в Варшаве, на балу.

Надежд на восстановление Польши становилось все меньше и меньше. Княгиня Чарторыйская, которой больно было признаться в этом, повернула в другую сторону и создала себе кумира из Наполеона, втайне надеясь, что благодаря ему Польша снова будет независимой. Прошло несколько лет; Наполеон не дал Польше свободы, и когда Александр І, возвращаясь победителем из Парижа, снова заехал в Пулавы, надежды Чарторыйской опять обратились в его сторону. После двухмесячного чисто идиллического пребывания в Пулавах император уехал оттуда, чтобы в последний раз посетить дом Изабеллы 18 апреля 1818 г. Тогда иллюзии княгини рассеялись уже окончательно: стало ясно, что Александр I не думает о независимости Польши.

В глубокой старости княгиня продолжала жить в своем любимом поместье, ещё в душе рассчитывая на возрождение национальной государственности. Только когда во время ноябрьского восстания 1830 г. Пулавы были взяты русским отрядом, которым начальствовал её же внук Адам Вюртембергский, она поняла, что нет места надежде, и уехала из Пулав в Высоцкое имение под Сандомиром, где посвятила себя литературным упражнениям. Умерла на 90-м году жизни. После отъезда матери и бабушки из Пулав герцог Адам двумя залпами артиллерийской батареи по родовому гнезду нанес ему серьёзные разрушения.

Вклад в культуру

Живя в Пулавах, Чарторыйская увлекалась красотой небогатой польской природы. Это побудило её вступить в переписку с аббатом Делилем, который в своей известной поэме «Сады» упомянул и о Пулавах. «Парк, деревья, кусты, — говорит княгиня, — и уход за ними наполнили мои дни… Среди цветов и растений моя жизнь казалась мне более лёгкой… часто старые деревья напоминали мне о днях более счастливых». Плодом её наблюдений явилась книга: «О разных способах разведения садов» («Myśli różne o sposobach zakładania ogrodów», Wrocław, 1805 г., с 28 рисунками; 2-ое изд. там же, 1807.) Среди художников, которым она помогала материально, — Александр Орловский.

Там же, в Пулавах, она устроила школу, организовала врачебную помощь для крестьян, наконец, сама занялась литературой для народа. Самое большое из её сочинений подобного рода носит название «Пилигрим в Добромиле» (1818, 1819, 2 часть 1821) и содержание его состоит в следующем:

Хозяин деревни Добромиль, Бира, возвращаясь с сенокоса, встречает Хвалибога, образованного человека, пилигрима, не имеющего собственного дома, и приглашает его к себе; Хвалибог сразу располагает к себе хозяйку и хозяина, а любовь детей завоевывает образками святых и обещанием рассказать про св. мучеников. Дом Биры и деревня Добромиль понравились Хвалибогу, и он решает остаться здесь и учить детей. Рассказывая детям и взрослым эпизоды из отечественной истории и биографии великих людей Польши, он перемешивает свои рассказы целым рядом практических советов, предлагая белить хаты, выметать дворы, осушать болота, смотреть за скотом, устраивать пасеки, обсаживать кладбища деревьями, выравнивать улицы, и не только предлагает, но и указывает, как достигнуть всего этого.

Иными словами, «Пилигрим» является опытом крестьянской энциклопедии, написанной довольно легко и понятно. К «Пилигриму» приложен сборник — «Катехизис земледельца». Обе части выдержали немало изданий.

Источник

• При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Чарторыйская, Изабелла

Отрывок, характеризующий Чарторыйская, Изабелла

– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.