Изабелла д’Эсте

Изабелла д'Эсте Isabella d'Este<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Леонардо да Винчи, «Изабелла д’Эсте», эскиз к неосуществлённому портрету, 1499, Лувр.</td></tr>
маркиза Мантуи
12 января 1490 — 29 марта 1519
Рождение:	18 мая 1474(1474-05-18) Феррара
Смерть:	13 февраля 1539(1539-02-13) (64 года) Мантуя
Род:	д'Эсте
Отец:	Эрколе I д'Эсте
Мать:	Элеонора Арагонская
Супруг:	Франческо II Гонзага
Дети:	1. Элеонора (1494—1570), супруга Антонио ди Монтальто, затем Франческо Мария I делла Ровере 2. Маргарита (1496) 3. Федерико II Гонзага (1500—1540) 4. Ливия (1501—1508), 5. Ипполита (1501—1570), монахиня 6. Эрколе (1505—1563), епископ Мантуи с 1521, кардинал с 1527, регент при своем племяннике с 1540. 7. Ферранте I Гонзага (1507—1557), граф Гуасталлы с 1539, вице-король Сицилии (1536—1546), вице-король Милана с 1546 8.Ливия (1508—1569), монахиня. 9.Пьетро

Изабелла д’Эсте (итал. Isabella d'Este; 18 мая 1474 — 13 февраля 1539) — супруга маркграфа Мантуи, ценительница искусства и покровительница знаменитых художников, одна из известнейших женщин итальянского Ренессанса, прозванная «примадонной Возрождения» (la Primadonna del Rinascimento).

Биография

Юность

Изабелла была старшей дочерью Эрколе д’Эсте, герцога Феррары и Леоноры Неаполитанской, (дочери короля Фердинанда Неаполитанского). Несмотря на то, что вслед за ней в семье родилось много других детей, в том числе мальчиков, Изабелла оставалась любимым ребёнком. В 1474 году, после рождения её брата Ферранте, девочка вместе с матерью отправилась в Неаполь к своему деду. Затем герцогиня Леонора вернулась домой, в Феррару, и Изабелла возвратилась с ней, а её остальные братья и сёстры были оставлены в Неаполе на следующие 8 лет.

Её младшая сестра была не менее известной Беатриче д'Эсте, герцогиней Милана, женой Лодовико Сфорца. Изабелла была связана родством или браком почти со всеми правителями в Италии и известна как первая дама эпохи Возрождения.

Изабелла д’Эсте — как известно по многочисленной корреспонденции из Мантуи — получила очень хорошее образование. Об этом позаботилась её мать, также имевшая прекрасное образование, игравшая на арфе, коллекционировавшая полотна известных живописцев и имевшая небольшую библиотеку. Изабелле и её братьям и сестрам преподавали латынь и музыку (она великолепно играла на лютне и флейте и обладала прекрасным голосом), греческую и римскую историю и классическую литературу. С особым интересом Изабелла изучала географические карты и занималась астрологией.

В возрасте 16 лет, 12 января 1490 года, Изабелла вышла замуж за 25-летнего Франческо II Гонзага, маркиза Мантуи, с которым она была помолвлена с 1480 года.

Жизнь в браке

Современники описывали её как красноречивую, умную, очень начитанную, темпераментную, остроумную, с большой страстью игравшую в шахматы и карты. Её описывали как необычайную красавицу, склонную, однако, как и её мать к полноте.

Она находилась в очень хороших отношениях с семьёй своего мужа, но не со своим недоверчивым (и с 1512 года больным сифилисом) супругом. Франческо был кондотьером и проводил много времени за пределами своей страны, служа военачальником у иностранных государей, оказывался он и в плену (1509). В его отсутствие Изабелла осталась дома и управляла Мантуей самостоятельно. Компанию при дворе ей составляла мать, сестра, и золовка — Елизавета Гонзага.

31 декабря 1493 года Изабелла родила своего первого ребёнка, дочь, которую она назвала Элеонорой, в честь недавно умершей матери. Её разочарование от того, что она не родила сына, было настолько большим, что отразилось на её отношении к дочери, которая стала любимицей отца. Её вторая дочь, Маргарита, умерла через два месяца после рождения.

15 мая 1500 года она родила долгожданного сына Федерико II Гонзага, названного так в честь деда. В 1502 году родилась Ливия (умерла ребёнком) и в 1503 году — Ипполита с которой у неё также не сложилось близких отношений. В ноябре 1505 года она родила Эрколо (с 1527 года — кардинал) и в январе 1507 года Ферранте (полководец при императоре Карле V, первый герцог Гуасталлы). В 1508 году она родила Ливию (названную так в честь своей сестры, умершей в этом же году).

Своих сыновей она любила больше всего на свете, злые языки поговаривали, что затем шли её собаки и только потом дочери. Её старшая дочь по политическим соображениям была выдана замуж за Франческо Мария I делла Ровере, племянника папы Юлия II, Ипполита и Ливия стали монахинями. Только в старости её отношения с дочерьми потеплели, и она включила их в своё завещание. Особенно она переживала по поводу несчастливого брака своей старшей дочери.

После возвращения её заболевшего супруга в Мантую (1512) Изабелла убедилась, что его отношение к ней заметно ухудшилось. Он не одобрял ни единого её решения. Она решила уехать в Рим. Там, при дворе папы Льва Х, её приняли как королеву и она стала центром внимания. Несколько лет спустя она ненадолго вернулась в Мантую.

Вдова

В 1519 году скончался её супруг, и её сын Федерико унаследовал престол Мантуи. Изабелла из-за его возраста осталась при нём регентом и продолжала управлять страной. Она стала важной фигурой в политике Италии, заметно укрепив позицию Мантуи. Она сыграла роль в превращении Мантуи из маркизата в герцогство, выбрала удачный брак для своего старшего сына и помогла сыну Эрколе стать кардиналом. Она продемонстрировала большой ум и дипломатические способности в переговорах с Чезаре Борджиа, лишившим престола Гвидобальдо да Монтефельтро, мужа её золовки Елизаветы Гонзага (1502).

В 1525 году она возвратилась в Рим, говоря, что её сердце принадлежит этому городу. Она оставалась там и при разграблении папской столицы войсками императора Карла в 1527 году. Затем 60-летняя маркиза вернулась в Мантую и превратила её в культурный центр, основав школу для девочек и превратив свои апартаменты в сокровищницу произведений искусства.

Но непоседливая Изабелла не могла оставаться на месте и продолжала путешествовать, посетив Романью, Солароло до своей кончины в 1539 году.

Культурная деятельность

После мантуанской маркизы остались связки писем, сундуки с нарядами и драгоценностями, коллекции картин и предметов искусства, собрание книг и рукописей. В моральной и интеллектуальной атмосфере Возрождения она оставила след более глубокий, чем если бы была сама натурой творческой и артистичной. Изабелла д'Эстэ явилась одной из первых создательниц моды, не только моды на покрой платья и на фасон прически, но моды искусства, поэзии, нравов.

Мантуанская маркиза была усерднейшей заказчицей, и это не совсем одно и то же с вдохновительницей искусств. Ни в чем не подымалась она выше средних воззрений своего времени и ничем не углубляла их. От неё нечего ждать ни проникновения в прошлое, ни прозрения в будущее. Вся до конца исчерпывалась она своим настоящим, своим сегодняшним днем, и в этом не только слабость её, но и сила.

Павел Муратов, «Образы Италии»

Изабелла была страстной собирательницей римских скульптур, монет и заказчицей картин и современных скульптур в античном стиле. Она создала Студиоло д'Эсте: апартаменты с коллекцией картин Мантеньи, Перуджино, Лоренцо Коста и Корреджо. В состав помещений входила «гротта» (Grotta), где были представлены античные медали и монеты, резные камни и скульптура.

Под её покровительством двор Мантуи стал одним из самых культурных в Европе: помимо перечисленных художников, там был Рафаэль и Тициан, композиторы Бартоломе Тромбончино и Марчетто Кара. Её придворным скульптором был Бонакольси.

Вместе с супругом она была патроном Ариосто, когда тот писал своего «Неистового Орландо», а также находились под большим влиянием Бальдассаре Кастильоне, автора «Придворного». По его совету в Мантую был приглашен Джулио Романо, чтобы расширить замок и другие здания.

Сохранились и хорошо изучены её письма к Леонардо да Винчи, который, доверившись её словам, попытался обосноваться в Мантуе после своего отъезда из Милана. Но он прибыл в неудачный политический момент, когда Изабелла была занята улаживанием кризиса и спасением страны и, разочарованный отсутствием внимания, уехал. Несмотря на то, что Изабелла затем неоднократно просила его создавать для неё произведения искусства, его работа для неё ограничилась эскизом к невыполненному портрету (1499).

При дворе Изабеллы состоялись шахматные турниры, в которых принимали участие сильнейшие итальянские шахматисты. Она сама хорошо играла в шахматы и интересовалась шахматной композицией. Изабелла заказала математику и священнослужителю Луке Пачоли трактат «Об игре в шахматы» часть иллюстраций (а некоторые учёные считают, что и часть задач, представленных в трактате), выполнил в нём Леонардо да Винчи.

Её карандашный портрет оставил Леонардо, живописный — Тициан (плюс вторая картина, La Bella, которая тоже, возможно, является её портретом), и посмертное изображение — Рубенс. Её скульптурное изображение на медалях оставил Джан Кристофоро Романо, также существует бюст его работы, который также считается её портретом, в основном, благодаря сходству с работой Леонардо. Из переписки известно, что её портреты писали Мантенья, Джованни Санти, Джанфранческо Майнери, Лоренцо Коста, Франческо Франча, а также что Леонардо выполнил еще один подготовительный рисунок.

Письма

Павел Муратов следующим образом оценил обширную переписку маркизы:

Большие дела и маленькие приключения Ренессанса, достижения художников, интриги политиков, празднества, моды, хозяйственные дела, государственные заботы, домашние мелочи — всё ворошат, всё пересыпают перед нами эти письма, как неисчерпаемую груду перемешанных между собою цветных и тусклых камней. В каждом из них, как в капле воды, отражен мир Возрождения, и каждая подробность его преломлена многогранным умом Изабеллы.

В культуре

• Эссекс К. «Лебеди Леонардо». Современный женский любовный роман о будто бы существовавшей любви Изабеллы к мужу её сестры Лодовико Моро.

Литература

• Isabella d`Este. Die Furstin und Mezenatin der Reneissance, 1994. Каталог выставки в Музее истории искусств, Вена.

Ссылки

• George, L., [cliojournal.wikispaces.com/The+Public+Perception+of+Isabella+d%27Este The Public Perception of Isabella d’Este], Clio History Journal, 2009.
• [books.google.ru/books?id=VUlfTwTVh3EC&pg=PA172&dq=Alfonso+d%27Este+Lucrezia+Borgia&lr=&as_brr=3&ei=YW3QSpzOJJGGzgSIrfiQDg#v=onepage&q=Alfonso%20d'Este&f=false Celebrities of the Italian Renaissance in Florence and in the Louvre Авторы: Robert de La Sizeranne]
• [www.engramma.it/engramma_v4/rivista/galleria/28/galleria_isabella_d_este.html Галерея изображений]

Отрывок, характеризующий Изабелла д’Эсте

Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.