Избирательное сродство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Избирательное сродство
Die Wahlverwandtschaften

Первое издание романа
Жанр:

Роман

Автор:

И. В. фон Гёте

Язык оригинала:

немецкий

Дата первой публикации:

1809

Предыдущее:

Годы учения Вильгельма Мейстера

«Избирательное сродство» (нем.  Die Wahlverwandtschaften) — третий по счёту роман Гёте. Увидел свет в 1809 году.

Название восходит к научному термину, обозначавшему в химии XVIII века способность химических веществ сочетаться с определенными веществами или их соединениями, отдавая им предпочтение перед другими.





Содержание

Роман основан на метафоре человеческих страстей, рассмотренных с позиции законов химического сродства. Он представляет собой попытку выяснить, способны ли наука и законы химии поддержать или подорвать основы института брака, а также других отношений в человеческом обществе.

Повествование начинается в окрестностях Веймара, где дворяне Эдуард и Шарлотта наслаждаются идиллической, но однообразной жизнью в своем сельском поместье.

Пара приглашает жить вместе с ними капитана, друга детства Эдуарда, и Оттилию, красивую сиротку, ближайшую совершеннолетнюю племянницу Шарлотты. Решение пригласить Оттилию и капитана описывается как «эксперимент», и это именно так.

Дом и окружающие его сады описываются как химические реторты, в которых человеческие элементы собираются вместе, чтобы читатель мог наблюдать за получившейся в результате реакцией.

Центральная метафора

Термин «избирательное сродство» основан на бытовавшем ранее понятии химического сродства. В химии того времени термин «избирательное сродство» (химическое сродство) использовался для описания соединений элементов, возможных только в определенных обстоятельствах, как бы в результате избирательного выбора. Гёте использовал это выражение в качестве метафоры как для устройства брачных союзов, так и для передачи классицистического конфликта между долгом и страстью.

В книге персонажи описываются как химические вещества, которые в делах любви и других отношениях уподоблены парам алхимических видов. Фабула романа иллюстрирует мнение Гёте о том, что жизнь человека (страсти, брак, конфликт и свободная воля) не может быть урегулирована жёсткими законами по аналогии с химическими веществами. «Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо», — так высказал Гёте свою заветную мысль в драме «Фауст».

Центральной химической реакцией в повести является двойная реакция замещения (двойное избирательное сродство) между супружеской парой Эдуардом и Шарлоттой (АБ) в конце первого года брака и их двумя хорошими друзьями — капитаном и Оттилией (ВГ), соответственно. Первые браки Эдуарда и Шарлотты описаны как браки по расчету. Когда они были моложе, Эдуарда женили на богатой пожилой женщине из-за ненасытной жадности отца. Шарлотта, аналогично, вышла замуж вследствие нужды - за богатого мужчину, которого она не любила.

Интерпретации

В литературоведении не утихают споры о том, можно ли считать использование теории избирательного сродства в художественных целях своеобразной метафорой. Одни специалисты по Гёте утверждают, что химические законы олицетворяют силу судьбы. Другие считают, что Гёте стремится подчеркнуть свободный выбор как основную движущую силу человеческих отношений. Третьи полагают, что химическая теория для Гёте лишь повествовательный приём, позволяющий предвосхищать развитие сюжета, и предлагают не зацикливаться на этом аспекте романной формы.

Влияние

Роман «Избирательное сродство» популяризовал выражение «красная нить» (выражение, употребляемое в переносном значении, в основе которого лежит сравнение выдержки из текста с ярко заметной красной нитью в полотне).

В 1933 г. сюрреалист Рене Магритт, заметив сходство между клеткой для птиц и птичьим яйцом (и то и другое заключает в себе пернатого), создал полотно под названием «Избирательное сродство».

Макс Вебер обратился к метафоре избирательного сродства для описания факторов, которые привели к формированию в Европе экономики капитализма[1].

Роман «Избирательное сродство» значим для развёртывания сюжета романа «Жестяной барабан» и фильма «Жюль и Джим», при работе над которым Трюффо вдохновлялся книгой Гёте.

В фильме «Мой американский дядюшка» Ален Рене, продолжая традиции Гёте, попытался объяснить загадки человеческих взаимоотношений законами современной биохимии.

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Избирательное сродство"

Примечания

  1. aura.abdn.ac.uk/bitstream/2164/3035/1/McKinnon_Elective_Affinities_final_non_format.pdf


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Избирательное сродство

– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.