Извеков, Георгий Яковлевич

Священномученик Георгий Извеков
Рождение	24 февраля 1874(1874-02-24) Калуга
Смерть	27 ноября 1937(1937-11-27) (63 года) Бутовский полигон
Почитается	в православии
Прославлен	24 декабря 2004 года / Священный Синод Русской Православной Церкви / Москва
В лике	священномучеников
День памяти	14 (27) ноября
Подвижничество	мученическая кончина

Георгий Яковлевич Изве́ков (24 февраля 1874, Калуга — 27 ноября 1937, Москва, Бутовский полигон) — русский, знаток и собиратель русских народных песен, духовный композитор, священник, протоиерей, священномученик.

Биография

Георгий Яковлевич Извеков родился 24 февраля 1874 года в Калуге в семье священника Якова Федоровича Извекова — кандидата богословия, окончившего Московскую духовную академию. По имеющимся сведениям, приходился дальним родственником Патриарху Пимену. В 1894 году окончил Калужскую духовную семинарию и был единственным выпускником того года, направленным для продолжения богословского образования в Киевскую духовную академию, которую успешно окончил в степени кандидата богословских наук. Совет Академии рекомендовал его Учебному комитету Синода в качестве кандидата на место преподавателя церковной истории и гомилетики в духовных семинариях или любых предметов (кроме латыни) — в духовных училищах. Но Георгий Яковлевич выбрал путь священнослужителя. С 1899 года — он псаломщик посольской церкви в Праге.

В 1902 году Извеков женился на Софье Беляевой — старшей дочери ректора Вифанской семинарии протоиерея Андрея Беляева. 4 февраля 1903 года у Извековых родилась дочь Ксения, около 1905 года — сын Ростислав и приблизительно в 1908 или 1909 году — сын Игорь, погибший на войне. Судьба других родственников Отца Георгия неизвестна.

В начале марта 1905 года — преподаватель в Сумском духовном училище. В конце марта назначение было отменено и Извеков был направлен псаломщиком, в посольскую церковь в Гааге. В феврале 1906 года назначается законоучителем в Петербургский Александровский женский институт и настоятелем институтского храма святого благоверного князя Александра Невского (опр. 21 февраля 1906 — 16 декабря 1913). В то же самое время преподаёт в гимназии, которой попечительствовала принцесса Евгения Максимилиановна Ольденбургская. В 1910 году — регент в Регентском училище, основанном дирижёром и музыковедом С. В. Смоленским. В то же самое время в составе экспедиций Географического общества занимается сбором и аранжировкой обрядовых песен («Свадебные песни Калужской губернии»). С 1913 года дополнительно преподаёт в Свято-Владимирской женской церковно-учительской школе. С 1913 года по 1914 год Извеков служит вторым священником в Берлинской посольской церкви. После начала Первой мировой войны — священник санитарного поезда вплоть до 1917 года.

После Октябрьской революции селится в подмосковном поселке Перловка (ныне микрорайон г. Мытищи Московской области), где с 1921 года по 1926 год служит в Церкви Донской иконы Божией матери. В 1922 году составил детальное описание имущества Храма, которое хранится в личном деле Отца Георгия, и «список из 12 предметов передаваемых уполномоченному Гохрана Петухову в помощь голодающим», который хранится в ЦГАМО. Описание было составлено ввиду того, что происходило изъятие Церковных ценностей и требовалось подробное описание церковного имущества и утвари. В описи намеренно занижена стоимость предметов для спасения Храма от разорения: церковное облачение (рясы, фелонь, епитрахиль, подризники и пр.) указано как «ветошь, ценности не имеет»; церковные книги указаны как «старая, ценности не представляет». В итоге изъяты только 12 предметов представляющие ювелирную ценность: ковчег серебряный, вызолоченный, чаша, дискос, крест, звездица серебряная, вызолоченная, три лжицы, две тарелки, ковшик и ручка от копия серебряная. В 1926 году настоятелем Храма стал Введенский Сергей Александрович. Но Отец Георгий продолжает активное участие в жизни Церкви — в протоколе собрания Церковной общины от 26 августа 1929 г. есть подпись Отца Георгия.

В 1925 году в Ленинграде, а потом и в Москве было образовано Общество драматических и музыкальных писателей (Драмсоюз). В его составе была хоровая секция, в которой потерявшие работу церковные регенты и композиторы могли получить финансовую поддержку. 2 марта 1926 года Извеков подал заявление о принятии его в Драмсоюз — с приложением списка своих произведений (на сегодняшний день этот список в деле по Драмсоюзу отсутствует). В 1930 году секция хоровых композиторов закрылась. После этого Извеков состоял во Всесоюзном Управлении охраны авторских прав. Несмотря на то, что о музыкальном образовании ничего не известно, широко известны именно музыкальные произведения Извекова.

Первый арест

Впервые арестован 14 апреля 1931 года в Москве в числе многих священнослужителей по доносу некоего В.Сергеева, председателя поселкового «Союза безбожников» при клубе «Пролетарий» в селе Тайнинское. Агитация началась на заседании перловского поселкового Совета (протокол от 20 января 1930 г.); продолжалась на педсоветах, на родительских собраниях, на собраниях учащихся школы № 5 СЖД.:

«…церковь закрыть, …попа и дьякона Перловской церкви, председателя исполнительного органа церковной общины Афанасьева и других злостных церковников выселить из Мытищинского района, …моления всеми религиозными объединениями закрыть».

Храм предлагалось отдать под спортивный или детский клубы или школу ликбеза.

Заключённый в Бутырскую тюрьму, отец Георгий на следствии заявил:

Я ожидал своего ареста и даже хотел этого. Мне как священнику было неудобно, что другие страдают за веру Христову и идут за Него в ссылку, а я не испытываю лишений; поэтому я готов пострадать и даже умереть за имя Христово. По существу предъявленного мне обвинения в агитации против советской власти (ожидание переворота, желание уничтожить евреев и т. д.) показания давать отказываюсь.

При подписи протокола допроса написал: «обвинения за собой не признаю».

Был осуждён Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ 30 апреля за «систематическую антисоветскую агитацию, активную а/с деятельность, выражающуюся в организации нелегальных „сестричеств“ и „братств“, оказание помощи ссыльному духовенству» по статье 58-10 УК РСФСР. Приговорён к 3 годам ссылки через ПП ОГПУ в Северный край. С мая 1931 года ссылку отбывал в городе Котлас Архангельской области, затем, вплоть до 1933 года, в Великом Устюге Вологодской области и Усть-Сысольске Коми АССР.

Последний арест и мученическая кончина

22 июля 1937 года протоиерей Александр Лебедев, находясь под арестом, дал показания против Извекова. Будучи секретарем митрополита Сергия, он хорошо знал всех посещавших митрополита, в частности и Отца Георгия.

Повторно арестован 2 ноября 1937 года и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. 15 ноября «дежурный» свидетель, клирик Знаменской церкви у Крестовской Заставы Толузаков, дал показания против Отца Георгия, обвинив того в ведении антисоветской агитации и распространении слухов о массовых арестах в СССР в различных церквях. На единственном (судя по материалам дела) допросе 16 ноября в ответ на реплику следователя: «Вы говорите неправду, следствию доподлинно известно, что вы распространяете клевету по адресу мероприятий Советской власти» — Отец Георгий заявил:

…Да, среди окружающих меня лиц я говорил, что в СССР существует притеснение верующих, церкви закрывают, священников арестовывают и ссылают, нам приходится терпеть всевозможные лишения — всё это нам послано в наказание за наши грехи…

17 ноября 1937 года заместитель начальника Управления НКВД Московской области майор госбезопасности Якубович утвердил обвинительное заключение:

Произведенным по делу следствием установлено, что Извеков Георгий Яковлевич — поп, среди окружающих систематически проводит контрреволюционную агитацию и распространяет вымышленные контрреволюционные слухи. Извеков Г. Я. был связан с расстрелянным в 1937 г. за контрреволюционную деятельность попом-террористом Лебедевым Александром Васильевичем, с которым неоднократно встречался. В своей контрреволюционной агитации Извеков высказывает сочувствие испанским мятежникам, то есть фашистам, заявляя: «В Испании делается то же, что и в Абиссинии. Мятежники восторжествуют, испанских большевиков разобьют, а потом возьмутся за наших». Извеков Г. Я. заявил, что голосовать ходить не нужно за выставленных кандидатов в Верховный Совет Союза.

На основании вышеизложенного обвиняется:

Извеков Георгий Яковлевич, 1874 года рождения в том, что являлся подстрекателем антисоветских элементов на практическую контрреволюционную деятельность, распространял всевозможные контрреволюционные слухи о якобы производящихся в СССР массовых арестах, о гонении на верующих и духовенство, то есть в преступлении, предусмотренном ст. 58 п.10 УК РСФСР"

19 ноября 1937 года вышло постановление расстрелять Извекова Георгия Яковлевича. А 23 ноября 1937 года Тройка при УНКВД СССР по Московской области осудила его за «контрреволюционную фашистскую агитацию» по статье 58 пункту 10 УК РСФСР и приговорила к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 27 ноября 1937 года на Бутовском полигоне.

Произведения

• В изданиях Г. Шмидта в Петрограде вышли: «Свете тихий», «Полиелей: Хвалите имя Господне» (2-хорное), «Канон 1-го гласа» (знаменного распева), «Иже херувимы» (обиходное), «Достойно есть», «Исполла эти деспота» (болгарского распева), «О тебе радуется» (глас 1, болгарского распева), «Милость мира» (великопостное), «Достойно есть» (8 гласов, знаменного распева), «Благообразный Иосиф» (болгарского распева), «Христос воскресе» (напев Волоколамского уезда Московской губернии).

• Под обозначением автора вышло издание «Мелодии знаменного, киевского, греческого и болгарского распевов в систематизации и обработке Ю. Извекова» для смешанного хора: «Благослови, душе моя» (для 1 и 2 хоров); «Кафизма: Блажен муж»; «Господи, воззвах. Догматик»; «Свете тихий. Прокимен»; «Ектений: сугубая и просительная»; «Богородице Дево»; «Бог Господь. Тропарь: Камени запечатану»; «Кафизмы. Седален»; «Полиелей: Хвалите имя Господне» (2-хорное); «Тропари на непорочнах: Ангельский собор»; «Прокимен: Ныне воскресну и проч.»; «Канон»; «То же в упрощенном виде». «Утоли болезни» было опубликовано в сборнике «Да исправится молитва моя: Духовные сочинения русских композиторов» (М., 1999. Вып. 1).

• В издательстве «Живоносный Источник» были переизданы репринтным способом сборники:

• «На литургии». — М., 2004.
• «Богородице Дево» — М., 2002.
• «Да исправится» — в сборнике «Да исправится молитва моя». Ч. 2. — М., 2005.

Канонизация

Архиерейский Собор Священного Синода Русской Православной Церкви 13-16 августа 2000 года вынес предварительное решение по канонизации священника. Священный Синод определением от 24 декабря 2004 года причислил протоиерея Георгия Извекова к лику священномучеников по представлению от Московской епархии.

Реабилитация

По первому делу 1931 года реабилитирован 11 ноября 1991 года Прокуратурой СССР.

По второму делу 1937 года (за которое был расстрелян) реабилитирован 27 июня 1989 Прокурором Московской области.

Награды

• Камилавка (1917 год).
• Наперсный крест (1917 год) — по решению Священного Синода

Ссылки

• [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=12988 Извеков Георгий Яковлевич] в проекте [drevo.pravbeseda.ru/ Открытая православная энциклопедия «Древо»].
• Жития новомучеников и исповедников Российских XX века Московской епархии. Дополнительный том IV. — Тверь: «Булат», 2006. — С. 225—228.
• [www.pravenc.ru/text/164169.html Священномученик Георгий (Извеков)] в Православной энциклопедии.
• [www.bogoslovy.ru/comp/izvekov.htm Священномученик Георгий (Извеков)] в проекте Богослов.ru.
• [www.bogoslov.ru/text/514158.html Священномученик Георгий (Извеков)] в проекте Богослов.ru.
• База данных «Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века» Православного Свято-Тихоновского Богословского Института.
• [ikliros.com/category/kompozitorraspev-obrabotka/izvekov-gya-protoierei Ноты духовных сочинений протоиерея Георгия Извекова] на сайте iКлирос

Отрывок, характеризующий Извеков, Георгий Яковлевич

В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.