Изнасилование Джесси Диркхайзинга

Изнасилование Джесси Диркхайзинга — преступление в городе Роджерс в Арканзасе, совершённое 26 сентября 1999 года двумя педофилами, которые находились под действием наркотиков и были гомосексуалами-любовниками. Их жертва — 13-летний Джесси Диркхайзинг — скончался в больнице в результате асфиксии.

Смерть

26 сентября 1999 года полицейский патруль, вызванный к дому 38-летнего Дэвиса Карпентера (Davis Carpenter), обнаружил у него связанного 13-летнего мальчика Джесси. Кроме Карпентера в доме находился 22-летний Джошуа Браун (Joshua Brown). Полиция установила, что мальчика перед этим насиловали в течение нескольких часов. Ему была оказана первая медицинская помощь, однако вскоре Джесси скончался в больнице в результате асфиксии.

Следствием было установлено, что преступники насиловали ребёнка, используя различные предметы (половой член, три пальца одновременно, огурец, колбасу, бананы и бутылку).

Показания родственников

Летом 1999 года, в течение нескольких месяцев до убийства, Джесси с разрешения своей матери Тины и отчима Майлза Уэйтса стал проводить выходные с Дэвисом и Джошуа. Родители Джесси, а также его бабушка Пола МакВей были осведомлены о гомосексуальных отношениях последних. Дэвис Карпентер считался приятелем матери и отчима Джесси в течение нескольких последних лет. Бабушка Джесси была убеждена, что во время выходных он зарабатывал деньги на починку машины, подметая полы в парикмахерском салоне, где работал Карпентер.

Показания осужденных

В своем видеоинтервью Дэвис Карпентер утверждал, что «давал советы» потерпевшему по поводу его сексуальности: «Джесси был озадачен: его привлекали парни и он ненавидел себя за это». По словам Дэвиса, мать Джесси в разговорах с ним ранее упоминала гомосексуальность сына. Сам Дэвис сбежал из дома в 15 лет из-за своей ориентации: «Мой отец и вся моя семья были убеждены, что гомосексуалистов нужно убивать». Отец Карпентера утверждает, что позже поменял свою точку зрения и принял ориентацию сына. Карпентер заявлял, что в их сексуальных отношениях с Брауном они не практиковали бондаж (связывание), однако «развлечения», в которых участвовали Браун и Джесси, включали в себя «игру в мумию» — обматывание друг друга лентой.

Джошуа Браун в своих показаниях называл Джесси своим «любовником на стороне» и утверждал, что в первые же выходные, проведенные у них дома, Джесси занимался с ним оральным сексом без согласия Джошуа. Он также настаивал на том, что никогда не занимался с Джесси анальным сексом до случившегося. В признательных показаниях Джошуа утверждал, что они «просто играли» с согласия Джесси и что Джошуа не знал, что подобная «игра» могла убить ребёнка. На вопрос полицейских о том, фантазировал ли Карпентер когда-либо о сексе с детьми, Браун ответил утвердительно, однако отрицал, что подобные случаи происходили в реальности. В доме Брауна и Карпентера были найдены многочисленные записки, в которых в письменной форме и в рисунках запечатлены педофилические фантазии Карпентера.

Сравнение со смертью Мэтью Шепарда

• Хотя окружной прокурор и требовал смертной казни, преступников приговорили к пожизненному заключению. Это означает, что по законам штата они могут оказаться на свободе уже через 15-20 лет при хорошем поведении. В то же время, убийцам Мэтью Шепарда дали по два пожизненных заключения без права на апелляцию.

• Убийцы Мэтью Шепарда отбывают срок при строгом режиме (камера-одиночка и минимум времени нахождения вне её), убийцы Джесси находятся в тюрьме общего режима.

• Убийц Диркхайзинга судили за убийство и изнасилование, тогда как убийцы Шепарда были привлечены к ответственности за похищение и ограбление.

• После убийства Шепарда в течение месяца в американских газетах было более 3 тысяч публикаций, после убийства Джесси — всего около 50. Однако после того, как эта история попала в поле зрения СМИ, счет пошел на тысячи — много больше, чем по другим случаям убийств детей..

• По показаниям некоторых свидетелей, Шеппард покупал наркотики (и, возможно, имел сексуальные отношения) у одного из убийц. Мак-Кинни, убийца Шепарда, на суде категорически отрицал эти заявления [home.tiscalinet.ch/kerr/matthew/index3.html]. Кроме того, убийца Шепарда заявлял, что тот сексуально домогался его. В случае с Джесси в показаниях полиции штата Арканзас под присягой, данных одним из насильников-убийц, Брауном, он утверждал, что занимался с жертвой оральным сексом с согласия Джесси ещё за два месяца до убийства. По словам второго насильника «мать Джесси знала, что её сын гомосексуален и также была осведомлена о гомосексуальности убийц»..

Реакция общественности

Американский публицист Патрик Бьюкенен приводит мнение обозревателя Брента Бозелла:

Если бы Джесси Диркхайзинга застрелили в арканзасской школе, это немедленно стало бы событием общенационального масштаба. Будь он гомосексуалистом, а его убийцы — гетеросексуалами, о преступлении кричали бы на всех углах. Но никакое либеральное средство массовой информации не посмеет первым поведать о преступлении, в котором преступники — гомосексуалисты.

Мнение о причинах малой огласки преступления

4 ноября 1999 года журналист Джонатан Грегг (Jonathan Gregg) в очередном выпуске популярного американского журнала «Time» задался вопросом о причинах малой огласки этого преступления. Он писал: «Возможно ли, что это произошло из-за того, что мы, элита бизнеса средств массовой информации, не захотели широко освещать преступления, совершенные гомосексуалистами, так как это не вписывается в нашу повестку дня? Следующим логическим шагом в подобных рассуждениях было бы предположить, что все новости контролируются группой лояльных к гомосексуалистам людей, с энтузиазмом воплощающих политику двойных стандартов».

По мнению Джонатана Грегга малое освещение преступления в СМИ было вызвано тем, что

из этого происшествия нельзя было извлечь никакого урока. Убийство Шепарда затронуло целый комплекс сложных и насущных проблем: нетерпимость, отношение общества к геям и давление на них, использование насилия для противодействия соблазну. Смерть Джесси Диркхайзинга не дает нам ничего, кроме развращенности и безнравственности двух психически больных людей. Здесь нет никакого урока, нет морали о терпимости и мы не обретем никакой надежды после наказания преступников.

По мнению оппонентов Грегга такая позиция лишь свидетельствует о двойных стандартах СМИ, о том, что они служат не общественным, а политическим интересам. Убийство Шепарда раскручивалось СМИ потому, что было выгодно гомосексуалам, убийство Диркхайзинга замалчивалось, так как могло гомосексуалам навредить.

См. также

• Шепард, Мэтью Уэйн
• Политика двойных стандартов

Ссылки

• [www.gjne.com/3nds/Jesse%20Dirkhising.htm Hate Speech? Nope, Truth.] (англ.)
• [www.covenantnews.com/dirkhising.htm The Death of Jesse Dirkhising Ignored by the Media] (англ.)
• [www.worldnetdaily.com/news/article.asp?ARTICLE_ID=29026 The tragic story of Jesse Dirkhising] (англ.)
• [www.armyofgod.com/JesseDirkhising.html The Death of Jesse Dirkhising — Raped and Murdered by two homosexuals Ignored by the Media] (англ.)
• [www.salon.com/media/log/1999/10/29/rape/index.html A double standard? Two gays allegedly raped and murdered a young boy. Why didn’t it get covered as much as the Matthew Shepard case?] (англ.)

Отрывок, характеризующий Изнасилование Джесси Диркхайзинга

– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.