Изобразительное искусство Ленинграда (выставка)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Выставка "Изобразительное искусство Ленинграда"
Место проведения:

Москва
Центральный выставочный зал «Манеж»

Время проведения:

1976

Участники:

И. Бродский, К. Петров-Водкин, А. Самохвалов, Е. Моисеенко, А. Мыльников и др.

Выставка «Изобразительное искусство Ленинграда», открытая в ноябре 1976 года в Москве в Центральном выставочном зале «Манеж», стала, по мнению В. А. Гусева и В. А. Леняшина, «заметным событием в художественной жизни страны». Впервые зрители получили возможность столь полно проследить более чем полувековой путь, пройденный коллективом ленинградских художников — «одним из крупнейших отрядов советских мастеров изобразительного искусства. Её значение определялось не только историческим аспектом, но и возможностью найти ответы на многие актуальнейшие вопросы современного художественного процесса»[1].





Организация

Организацией и подготовкой ретроспективной выставки занимался специально созданный оргкомитет в количестве 44 человек под председательством Бориса Угарова и при участии Михаила Аникушина, Владимира Ветрогонского, Владимира Гусева, Геннадия Епифанова, Алексея Еремина, Вячеслава Загонека, Василия Звонцова, Бориса Корнеева, Анатолия Левитина, Юрия Лоховинина, Евсея Моисеенко, Андрея Мыльникова, Петра Оссовского, Василия Пушкарева, Глеба Савинова, Василия Стамова, Петра Фомина и других. Для выставки из десятков музеев страны, прежде всего из ГРМ И ГТГ, были представлены произведения живописи, скульптуры, графики, театрально-декорационного и декоративно-прикладного искусства, как классиков советского искусства, так и современных ленинградских художников. Издан подробный иллюстрированный каталог выставки под редакцией В. Пушкарева.[2]

Участники

Значимость выставки определяют её масштаб, ретроспективный характер, уровень экспонированных произведений и участие в ней ведущих представителей нескольких поколений художников Ленинграда. Среди них были М. Аникушин, И. Бродский, А. Ведерников, А. Ерёмин, В. Лебедев, А. Левитин, Е. Моисеенко, А. Мыльников, Ю. Непринцев, Я. Николаев, К. Петров-Водкин, А. Рылов, А. Савинов, А. Самохвалов, Ю. Тулин, Б. Угаров, Р. Френц и другие известные мастера.

В разделе живописи экспонировались произведения 226 авторов, по разделу скульптуры экспонировались произведения 133 авторов, а по разделу графики экспонировались произведения 163 авторов[5]. Авторы многотомного биобиблиографического словаря «Художники народов СССР» включили сведения об участии в выставке в десятки статей о ленинградских художниках.[6] Итоги выставки были подробно проанализированы в посвящённой ей книге.[7]

Произведения

В экспозицию вошли произведения, созданные ленинградскими художниками за более чем 40 лет и представляющие все основные виды и жанры современного изобразительного искусства. Большинство работ в разделах живописи и скульптуры были предоставлены крупнейшими музеями страны, включая ГРМ и ГТГ.[8]

Историческая и батальная живопись была представлена работами «Поединок на Куликовом поле» М. Авилова, «Труженики войны» Н. Бабасюка, «Ленин в Горках», «В годы войны» Н. Баскакова, «Ленин у путиловцев 28 октября 1917 года» Ю. Белова, «В. И. Ленин среди делегатов III съезда Комсомола», «Мы пойдём другим путём» П. Белоусова, «Солдаты» О. Бетехтина, «Мои товарищи. Вторая партизанская» А. Блинкова, «Киров на строительстве ЦПКО в Ленинграде», «В. И. Ленин на митинге» Г. Бобровского, «Ленин в Смольном», «Демонстрация» И. Бродского, «Ленинградцам» В. Вальцева, «К Ленину» А. Ерёмина, «Рядовой Октября», «На защиту революции» Анатолия Левитина, «Вестники» Е. Моисеенко, «Отдых после боя», «Трамвай идёт на фронт», «Хлеб. 1941 год», «Балтийцы» Ю. Непринцева, «В. И. Ленин в Разливе» А. Рылова, «Матросы», «Поволжская коммуна» Г. Савинова, «Лена. 1912 год», «Ленинградка. 1942 год» Ю. Тулина, «Ленин в Петербурге. 1895 год» А. Эберлинга и другими.

Жанровая и тематическая картина была представлена работами «Роспись фарфора» З. Аршакуни, «Девочки» И. Балдиной, «На Оке» Д. Беляева, «Гости» О. Богаевской, «Остался один» Д. Бучкина, «Субботний вечер на Онеге», «Море и дети» В. Ватенина, «Весенние заботы» А. Грушко, «Футболисты», «Музыканты» Н. Дормидонтова, «В лаве» М. Добриной, «Выходной день в ЦПКО» Г. Егошина, «Материнские думы», «Онежская уха» А. Еремина, «Утро», Цветёт черёмуха», «Гроза прошла» В. Загонека, «Идут дожди», «О завтрашнем дне», «Думы» Л. Кабачека, «На бывшей Сенной площади», «Нарвская застава», «Мост строителей» М. Канеева, «В шахтёры», «Чёрное золото» Э. Козлова, «Мурманский порт» М. Козловской, «Тёплый день» А. Левитина, «Матери, сёстры», «Черешня» Е. Моисеенко, «Пробуждение», «Сёстры» А. Мыльникова, «Тревога» К. Петрова-Водкина, «Университетская набережная» Г. Савинова, «Ткацкий цех», «Военизированный Комсомол» А. Самохвалова, «Горновой», «Доменщики» М. Труфанова, « Улица детства» В. Тюленева, «Первые сельсоветы», «Лихач» Р. Френца, «У родника» Б. Шаманова, «Возвращение охотников», «Собирательницы кореньев» А. Яковлева и другими.

Портретный жанр был представлен работами «Наташа» И. Балдиной, «Портрет Анастасии Винокуровой» А. Бантикова, «Патриотка Греции» П. Белоусова, «Сын» Д. Беляева, «Портрет народного артиста СССР П. З. Андреева» П. Бучкина, «Портрет народной артистки РСФСР Е. Юнгер» Г. Вернера, «С. Есенин с матерью», «Портрет художника Б. Калманова» И. Веселкина, «Портрет председателя колхоза М. Долгова» Н. Веселовой, «Портрет дочери» О. Еремеева, «Портрет В. И. Малышева» Э. Козлова, «Портрет артистки Н. Надеждиной», «Портрет художницы Т. Шишмарёвой» В. Лебедева, «Портрет машиниста П. Смирнова» Анатолия Левитина, «Женский портрет» Е. Моисеенко, «Автопортрет», «Девушка у окна» К. Петрова-Водкина, «Девушка в футболке», «Девушка метростроевка» А. Самохвалова, «Шахтёр», «Шахтёрка» М. Труфанова, «Портрет художника Я. Николаева» Ю. Тулина, «Портрет девушки», «Портрет народного артиста СССР Н. П. Акимова» С. Эпштейна, «Счастливая» А. Яковлева и другими.

Пейзажная живопись была представлена работами «Сумерки», «Яблоня» Н. Абрамова, «Баренцево море», «Гроза» Л. Богомольца,«Ласточки», «Лодки» Н. Брандта, «Зима» И. Бродского, «Начало весны», «Оредеж», «Перед дождём», «Март» И. Варичева, «Ленинградские онкологи», «Портрет конструктора Кировского завода П. Луговцева» А. Васильева, «Исаакиевская площадь», «Торжок. Начало зимы», «Москва. Кремлёвские соборы» Э. Выржиковского, «Лесопункт Юма в Карелии», «Северный край» Н. Галахова, «Нева. Петропавловская крепость» В. Гринберга, «Весенняя гроза», «Ладожка» В. Голубева, «Судак. Генуэзская крепость» Г. Егошина, «Балтика» В. Загонека, «Нева», «Андреевский рынок» А. Карева, «Алтай» М. Козловской, «Осень на реке Тосно», «Лесная река», «В зелёных берегах» А. Рылова, «Первый снег», «Петроградская сторона», «Волхов. Последний снег» Н. Тимкова, «Выборгская строится» Ю. Тулина, «Крюков канал» Р. Френца и другими.

Жанр натюрморта был представлен работами «Натюрморт с самоваром» Д. Альховского, «Южный натюрморт», «Деревенский натюрморт» Е. Антиповой, «Натюрморт с подносом» О. Богаевской, «Натюрморт с кактусом» Г. Вернера, «Окно. Натюрморт с цветами» В. Гринберга, «Букет» Г. Егошина, «Ирисы», «Натюрморт» С. Захарова, «Натюрморт с цветами на фоне драпировки», «Натюрморт с поленом» Алексея Карева, «Гитара, кувшин и яблоки», «Натюрморт. Бумажные цветы и раковина» В. Лебедева, «Гитары. Натюрморт» Е. Моисеенко, «Натюрморт» А. Мыльникова, «Селёдка», «Черёмуха в стакане» К. Петрова-Водкина, «Осенние цветы», «Белая ночь. Черёмуха» Бориса Шаманова и другими.

Критика

Журнал «Художник» отмечал по поводу экспозиции ленинградских художников в «Манеже» что, «устремлённая в будущее, эта выставка будет жить в памяти её участников и всех, кто с ней познакомился».[9] Развёрнутые рецензии на выставку поместили также художественные журналы «Творчество» и «Искусство». Наиболее всесторонне её итоги были рассмотрены на конференции 1977 года с участием художников и искусствоведов Москвы и Ленинграда, а также в книге «Изобразительное искусство Ленинграда», изданной в 1981 году. По этим вопросам в разное время высказывались такие авторитетные специалисты, как Л. Мочалов, А. Морозов, В. Плотников, Л. Яковлева, В. Леняшин, В. Гусев, В. Матафонов, Г. Степанов, Н. Павлова, Н. Тарановская, Н. Василевская, Б. Угаров, Н. Обольсина и другие.

Так, по мнению В. Гусева и В. Леняшина, «выставка достаточно полно и убедительно ответила на главные вопросы: в чём своеобразие, каковы отличительные черты именно ленинградского искусства, какое место занимает оно в художественной практике в масштабах страны».[1] В то же время Гусев и Леняшин отметили, что на выставке из-за организационных трудностей не были вовсе представлены отдельные ленинградские художники или представлены, но «далеко не лучшими работами», не попала в экспозицию и часть знаковых произведений[10]. Конспективность, с которой на выставке были представлены этапы развития ленинградского изобразительного искусства, отметил и Л. Мочалов[11].

Среди отличительных черт ленинградского искусства Б. Угаров называет его гражданственность, глубокое понимание художниками его социальной роли в жизни общества.[12]

В. Гусев и В. Леняшин отмечают «разнообразие индивидуальностей — черту, также присущую ленинградской школе, всегда остававшейся чуждой одномерности, келейности, нормативности и гармонично принимавшей в себя достижения таких разных мастеров, как Н. Альтман и И. Бродский, Н. Радлов и Д. Митрохин, Г. Верейский и Н. Тырса, А. Матвеев и В. Лишев, К. Рудаков и П. Шиллинговский, а сегодня А. Мыльников и Е. Моисеенко, А. Яковлев и Г. Егошин, Л. Кабачек и Ю. Тулин…».[13] Общность, присущую творчеству ленинградских художников, идущую не столько от стилистических особенностей работ, сколько заключённую в особом понимании задач искусства и роли художник, отмечал журнал «Искусство». «Пожалуй, ни о каком другом коллективе художников, — писала в рецензии на выставку Н. Обольсина, — нельзя с большим правом говорить о какой-то цельности, традиционности их творчества, верности чему-то главному, основному, что питало советское искусство с момента его становления».[14]. Она же обращает внимание и на такое свойство, как некая стабильность, устойчивость ленинградского искусства, «замешанного», по выражению автора, на творчестве таких мастеров, как Б. Кустодиев, А. Остроумова-Лебедева, А. Рылов, К. Петров-Водкин и многих других.[15]

По мнению Л. Яковлевой, выставка показала, что ленинградская живопись «приобрела в ходе своего формирования, характерные черты, которые позволяют выделять её как самостоятельное явление».[16] Отмечая работы В. Загонека, М. Труфанова, Л. Кабачека, Н. Веселовой начала 1960-х годов, Л. Яковлева пишет, что, при всей новизне проблематики они не несли в себе «отрицания существовавшей живописной системы, но как бы раздвигали её границы в сторону острой выразительности». С другой стороны, в них нет и того «программного аскетизма и открытой декларативности, которые были свойственны многим работам „сурового стиля“. Может быть, именно поэтому переход к усложнённому мировосприятию, характерному для искусства 1970-х годов, произошёл в ленинградской живописи более естественным путём — как закономерное развитие достижений предыдущих лет, а не как реабилитация и реставрация определённых форм художественного языка».[17] Схожую оценку выставки даёт в 2007 году С. В. Иванов в своей книге «Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа».[18]

Среди работ современных ленинградских художников, представленных на выставке, критики выделяли произведения Е. Моисеенко («Вестники», «Матери, сёстры», «Черешня», ГРМ), Б. Угарова («Ленинградка», «На рудниках», ГТГ), М. Труфанова («Горновой», ГТГ), И. Серебряного («Портрет Д. Шостаковича», ГТГ).[19], Л. Кабачека («Идут дожди»), В. Тюленева («Улица детства»), А. Яковлева («Чукотская серия»),[20]М. Канева, Я. Крестовского, И. Савенко, А. Мыльникова, Ю. Тулина, Г. Савинова.[21]

Сведения о выставке «Изобразительное искусство Ленинграда» и экспонированных на ней работах включены в монографии и статьи, посвящённые творчеству ленинградских художников.[22][23] Так, в монографии о творчестве Г. Савинова Н. Леонова приводит сведения об участии художника в выставке «Изобразительное искусство Ленинграда» и подробно разбирает его картины «Университетская набережная», «Матросы», «Поволжская коммуна».[24] В. Серебряная в своей книге о художнике Я. И. Крестовском приводит сведения о его участии в выставке «Изобразительное искусство Ленинграда» и подробно рассматриваются работы «Белая ночь (Натюрморт с сиренью)» и «Часовщики».[25]

См. также

Напишите отзыв о статье "Изобразительное искусство Ленинграда (выставка)"

Примечания

  1. 1 2 Гусев В. А., Леняшин, В. А. Ленинградскому изобразительному искусству шестьдесят лет / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 13.
  2. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976. С. 5—8.
  3. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976. C. 106—163.
  4. Изобразительное искусство Ленинграда, Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976. C. 14—103.
  5. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976. C. 166—243.
  6. Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. Т. 4. Кн. 2. СПб.: Гуманитарное агентство Академический проект, 1995. С. 24, 31, 62, 87, 170, 184, 190, 192, 198, 232, 241, 242, 418, 476, 489, 498, 539, 544, 599.
  7. Ганеева, В. И., Гусев, В. А., Цветова А. В. Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Москва. Ноябрь 1976—январь 1977. Л.: Художник РСФСР, 1981. 480 с.
  8. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976.
  9. Гусев, В. А., Леняшин В. А. Искусство Ленинграда // Художник. 1977, № 4. С. 2—22.
  10. В. А. Гусев, В. А. Леняшин. Ленинградскому изобразительному искусству шестьдесят лет / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. — Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 13.
  11. Л. Мочалов. Некоторые проблемы развития ленинградского искусства / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. — Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 415.
  12. Угаров, Б. С. Жить думами своего народа / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 11.
  13. Гусев В. А., Леняшин, В. А. Ленинградскому изобразительному искусству шестьдесят лет / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 14.
  14. Обольсина, О. Гражданственность искусства. О выставке работ ленинградских художников // Искусство. 1977, № 5. С. 15.
  15. Там же. С. 15.
  16. Яковлева, Л. В. Ленинградская живопись. История и современность / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 427.
  17. Яковлева, Л. В. Ленинградская живопись. История и современность / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 429.
  18. Иванов, С. В. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб.: НП-Принт, 2007. С. 22.
  19. Яковлева, Л. В. Ленинградская живопись. История и современность / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 427—430.
  20. Мочалов, Л. В. Некоторые проблемы развития ленинградского искусства / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л: Художник РСФСР, 1981. С.420—421.
  21. Гусев В. А., Леняшин, В. А. Ленинградскому изобразительному искусству шестьдесят лет / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 13—19.
  22. Виталий Иванович Тюленев. Выставка произведений. Каталог. Авт. вступ. ст. Г. Ф. Голенький. Л.: Художник РСФСР, 1991. С. 9—10, 60.
  23. Борис Иванович Шаманов. Выставка произведений. Каталог. Авт. вступ. ст. Л. В. Мочалов. Л.: Художник РСФСР, 1986. С. 19.
  24. Леонова, Н. Глеб Александрович Савинов. Л.: Художник РСФСР, 1988. С. 48—52, 71—75, 94—99, 165.
  25. Серебряная, В. Ярослав Игоревич Крестовский. Л.: Художник РСФСР, 1987. С. 72—77, 86—92, 139.

Литература

  • Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л.: Художник РСФСР, 1976.
  • Обольсина, О. Гражданственность искусства. О выставке работ ленинградских художников // Искусство. 1977, № 5. С. 15—25.
  • Гусев, В. А., Леняшин В. А. Искусство Ленинграда // Художник. 1977, № 4. С. 2—22.
  • Мочалов, Л. В. Искусство Ленинграда // Творчество. 1977, № 3. С. 3—8.
  • Угаров, Б. С. Жить думами своего народа / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 11—12.
  • Ганеева, В. И., Гусев, В. А., Цветова А. В. Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Москва. Ноябрь 1976—январь 1977. Л.: Художник РСФСР, 1981. 480 с.
  • В. А. Гусев, В. А. Леняшин. Ленинградскому изобразительному искусству шестьдесят лет / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. — Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 13—19.
  • Павлова, Н. Ленинградские художники театра и кино на выставке «Изобразительное искусство Ленинграда» / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 441—446.
  • Яковлева, Л. В. Ленинградская живопись. История и современность / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 427—431.
  • Матафонов, В. С. Развитие ленинградской графики / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 431—437.
  • Мочалов, Л. В. Некоторые проблемы развития ленинградского искусства / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л: Художник РСФСР, 1981. С. 420—421.
  • Плотников, В. И. Некоторые аспекты ленинградской критики и художественного процесса / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 422—427.
  • Степанов, Г. П. Актуальные проблемы развития монументального искусства Ленинграда / Изобразительное искусство Ленинграда. Выставка произведений ленинградских художников. Л.: Художник РСФСР, 1981. С. 437—441.
  • Серебряная, В. Ярослав Игоревич Крестовский. Л.: Художник РСФСР, 1987.
  • Леонова, Н. Глеб Александрович Савинов. Л.: Художник РСФСР, 1988.
  • Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. Т. 4. Кн. 2. СПб.: Гуманитарное агентство Академический проект, 1995. С. 24, 31, 62, 87, 170, 184, 190, 192, 198, 232, 241, 242, 418, 476, 489, 498, 539, 544, 599.
  • Иванов, С. В. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб: НП-Принт, 2007.
  • Иванов, С. В. Ленинградская школа в Москве. К вопросу идентификации // Петербургские искусствоведческие тетради. Вып. 34. СПб: 2015. С. 272—283.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Изобразительное искусство Ленинграда (выставка)

– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.