Изолирующий язык
Изоли́рующие языки́ (иначе аморфные, односложные, корневые) — языки с низким соотношением морфем к слову. Слова в максимально изолирующем языке будут состоять только из одной морфемы — корня, не образуя ни составных слов, ни сочетаний с суффиксами, префиксами и т. д. В этом отношении изолирующие языки противоположны синтетическим языкам, в которых слова могут состоять из нескольких морфем.
Пояснение
Исторически все языки были разделены на три класса (изолирующие, флективные, агглютинативные). При разделении исходили из двух факторов:
- среднее количество морфем в слове;
- сила «склеенности» между морфемами.
В изолирующих языках каждой морфеме соответствует отдельное слово. Примеры из русского языка:
- хаки
Это слово (хаки) состоит только из одной морфемы (собственно хаки), соотношение между словами и морфемами 1:1.
Другой пример:
- проездной (билет)
Это слово (проездной) состоит из четырёх морфем (про-, -езд-, -н-, -ой), соотношение между словами и морфемами 1:4.
Языки, считающиеся изолирующими, имеют соотношение между словами и морфемами 1:1 (или близкое к 1:1). В своём чистом виде изолирующие языки «не имеют морфологии»: они используют независимые служебные слова для тех грамматических целей, которые в синтетических языках обычно выражаются аффиксами или изменениями корня.
Соотношение морфем и слов рассматривается как постоянная величина. При этом чем выше это отношение, тем менее вероятно, что данный язык является изолирующим. Языки, имеющие это соотношение выше 1,0, в которых используются несколько морфем в слове, называют синтетическими. Флективные и агглютинативные языки можно определить как подклассы синтетических языков. При этом к одному из двух подклассов конкретный язык относят исходя из 1 фактора (сила «склеенности» между морфемами).
Изолирующие языки широко распространены в Юго-Восточной Азии, например, вьетнамский язык, классический китайский (отличается от современного китайского языка). Практически все языки в регионе являются изолирующими (исключение — малайский язык). Также австронезийские языки в этом регионе проявляют больше изолирующих черт, чем другие языки из этой группы. Некоторые другие изолирующие языки в регионе — бирманский язык, тайский язык, кхмерский язык в Камбодже, лаосский язык и др.
Примеры
Изолирующие языки не только не имеют зависимых морфем, указывающих на роль слов в предложении, но также имеют тенденцию избегать и служебных слов, которые выполняли бы такую же функцию, поэтому порядок слов в предложении обычно исключительно важен. Так, в китайском языке порядок слов передаёт отношения подлежащего и прямого дополнения. Например:
| традиционный | 明天 | 我 | 的 | 朋友 | 會 | 爲 | 我 | 做 | 一 | 個 | 生日 | 蛋糕 |
| упрощённый | 明天 | 我 | 的 | 朋友 | 会 | 为 | 我 | 做 | 一 | 个 | 生日 | 蛋糕 |
| пиньинь | míngtīan | wǒ | de | péngyou | huì | wèi | wǒ | zuò | yí | ge | shēngri | dàn’gāo |
| английский дословный | tomorrow | I | (притяжательная частица) | friend | will1 | for | I | make | one | (счетное слово) | birthday2 | cake |
| русский дословный | завтра | я | (притяжательная частица) | друг | будет1 | для | я | делать | один | экземпляр | день рождения2 | пирог |
| «Завтра мой друг/мои друзья сделают пирог на мой день рождения.» | ||||||||||||
- 1 会 (huì) — усиленная форма 将 (jiāng), обозначающая будущее время глагола (буду…). Перевести можно, используя усилительные слова уверенности с глаголом совершенного вида («обязательно испекут»).
- 2 生日(shēngri) — день рождения, это слово здесь не наречие времени, а прилагательное, которое обозначает отношение к пирогу, как по-английски «birthday cake».
Как видно из таблицы, английский язык также является весьма изолирующим, за исключением морфемы множественного числа -s, являющейся суффиксом. Следует отметить, что словоформа my не является многосложной, как можно подумать, сравнивая с китайским текстом. Это — одна морфема, передающая смысл двух китайских слов.
zuò («делать») не меняется в настоящем времени:
| традиционный | 他們 | 在 | 做 | 作業 | |||||||
| упрощенный | 他们 | 在 | 做 | 作业 | |||||||
| пиньинь | tāmen | zài | zuò | zuòyè | |||||||
| английский дословный | they | are | doing | homework | |||||||
| русский дословный | они | быть1 | делать | уроки | |||||||
| «Они делают уроки.» | |||||||||||
- 1 Глагол-связка, показатель настоящего времени.
Похожим образом строится предложение в бирманском языке (порядок слов субъект-объект-глагол):
| မနက်ဖြန် | ကျွန်တော်1 | ရဲ့ | သူငယ်ချင်း | မွေးနေ့ | ကိတ်မုန့် | တစ် | ဗန်း | ဖုတ် | ပေး | မည်။² | |
| məneʔpʰyà̃ ma ne' hpyan |
ʧənɔ̀ kya no |
yḛ ye. |
θəŋèʤí̃ tha nge chin: |
mwéinḛi mwei: nei. |
keiʔ mo̰ʊ̃ kei' moun. |
tə ta |
bá̃ ban: |
pʰoʊʔ hpou' |
péi pei: |
myì myi | |
| завтра | я | (притяжательная частица) | друг | день рождения | пирог | один | (счетное слово) | печь | давать | (частица будущего времени) | |
| «Завтра друзья испекут пирог на мой день рождения.» | |||||||||||
- 1 Местоимения обычно используются для объектов мужского рода.
- ² Словарная форма. Разговорная форма — မယ်.
Аналитические языки
В большинстве случаев определение аналитический обозначает то же, что слово изолирующий. Тем не менее аналитичность подразумевает, что синтаксическая информация передается при помощи отдельных грамматикализованных (см. граничные морфемы) слов вместо морфологии. Очевидно, использование отдельных слов является изолирующим фактором, тогда как применение словоизменения для выражения синтаксических отношений развивает синтетичность.
В смысле этой части все изолирующие языки являются аналитическими. Однако возможны языки, которые хотя и не применяют словоизменение, имеют большое число деривационных аффиксов (также см. derivation (linguistics)). Например, в индонезийском языке всего 2 словоизменительных морфемы и приблизительно 25 деривационных морфем. Индонезийский язык рассматривают как слабо синтетический язык (следовательно, не изолирующий), в части передачи синтаксических отношений — в основном аналитический.
См. также
- Флективный язык
- Агглютинативный язык
- Полисинтетический язык
- Аналитический язык
- Синтетический язык
- Типологическая классификация языков
Напишите отзыв о статье "Изолирующий язык"
Литература
- Солнцев В. М. Введение в теорию изолирующих языков: В связи с общими особенностями человеческого языка. — М.: Восточная литература, 1995. — 352 с.
Ссылки
- Корневые языки // Большая советская энциклопедия: В 66 томах (65 т. и 1 доп.) / Гл. ред. О. Ю. Шмидт. — 1-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1926—1947.
|
Это заготовка статьи по лингвистике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Изолирующий язык
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
