Изопсефия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Изопсефи́я (др.-греч. ἰσοψηφία от ἴσοςравный + ψῆφοςгалька) — нумерологическая практика сложения числовых значений букв слова для нахождения итоговой суммы. Термин происходит от употребления древними греками для изучения арифметики и геометрии гальки и камешков. В латинском языке подобные камешки именовались calculi, откуда calculare — считать.

Аналогичные системы: абджадия в арабском языке, акшара-санкхья в деванагари, гематрия в иврите.





Числовые значения букв греческого алфавита

В Викисловаре есть статья «изопсефия»
Буква Число Название транскрипция
Α α 1 Альфа а
Β β 2 Бета б/в
Γ γ 3 Гамма г
Δ δ 4 Дельта д
Ε ε 5 Э псилон э/е
Ϝ ϝ 6 Дигамма в/ф
Ζ ζ 7 Дзэта дз
Η η 8 Эта э/е
Θ θ 9 Тета т
Ι ι 10 Иота и
Κ κ 20 Каппа к
Λ λ 30 Ламбда л
Μ μ 40 Ми/Мю м
Ν ν 50 Ни/Ню н
Ξ ξ 60 Кси кс
Ο ο 70 О микрон о
Π π 80 Пи п
Ϙ ϙ 90 Коппа к/х
Ρ ρ 100 Ро р
Σ σ ς 200 Сигма с
Τ τ 300 Тау т
Υ υ 400 И псилон у
Φ φ 500 Фи ф
Χ χ 600 Хи х
Ψ ψ 700 Пси пс
Ω ω 800 О мега о
Ϡ ϡ 900 Сампи сс

Примеры изопсефии

Абрасакс (Абраксас)

С гностицизмом связано представление о солярном божестве-демиурге Абрасаксе (в более поздней оккультной традиции — Абраксас), сумма букв имени которого (в обоих вариантах) равна числу дней в году — 365.

Сарапис

В эллинистическом романе об Александре Македонском, написанном около III в. н. э., сказано, что по случаю отдания приказа о строительстве Александрии полководцу явился языческий бог, давший предсказание:

Город Александрия, который ты строишь, будет желанен для всего мира, и Я Сам буду охранять его. Когда ты будешь умирать, ты будешь жить здесь; жизнь в этом городе станет твоей могилой. Так тому и быть. Возми две сотни, прибавь единицу, потом одну сотню и прибавь единицу, затем два раза по сорок, десять, а затем возьми первую цифру и сделай её последней. И ты узнаешь, как Я Бог.

Головоломка решалась следующим образом: 200 (Σ) + 1 (α) + ρ (100) + α (1) + π (2×40) + ι (10) + ς (200) = 592 или Σαραπις [Сарапис].

Иисус

Когда Дева даст рождение Великому Богу, и на востоке взойдёт звезда среди бела дня, — это будет великий знак всем людям на земле. Тогда Сын Господа снизойдёт к людям в образе человеческом. Он обладает четырьмя гласными звуками и двумя одинаковыми безгласными; я скажу полное число его имени: восемь единиц, столько же десятков и восемь сот — вот что будет означать имя его неверующим.

— писания Сивиллы Кумейской (150 г. Р. Х.)

Имя Иисус на греческом языке записывается как Ιησους = 10 + 8 + 200 + 70 + 400 + 200 = 888.

Изопсефии греческих имён

Изопсефия грузинских имён

Изопсефия армянских имён

См. также

Напишите отзыв о статье "Изопсефия"

Литература

  • Неаполитанский С. М., Матвеев С. А. Сакральная геометрия. — СПб.: Издательство института метафизики, 2008. — с., илл. ISBN 5-87383-028-2
  • Б. Курцилава Грузинский алфавит и ранняя христианская история Грузии. [www.nplg.gov.ge/dlibrary/collect/0001/000349/Krebuli%20Statiebisa.pdf]


Отрывок, характеризующий Изопсефия

Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.