Изюмский слободской казачий полк

Изюмский слободской казачий полк

Административно-территориальная единица, Воинское формирование Российской империи
Флаг
Страна	Российская империя Российская империя
Адм. центр	Изюм (город)
Население	1 733 "Штатная" численность полка составляла 800 казаков, чел.
Дата образования	1688 (1682)
Преемственность ← Харьковский слободской казачий полк Слободско-Украинская губерния →

Изюмский слободской (черкасский) казачий полк — слободской казачий полк, административно-территориальная и военная единица на Слобожанщине. Полковой центр — город Изюм, полковый храм — Спасо-Преображенский собор (1682-84). Полк появился в 1688 году, стараниями Григория Ерофеевича Донца (Донец-Захаржевского), полковника Харьковского слободского (черкасского) казачьего полка.

Полк был окончательно сформирован в 1688 подавляющем большинстве из переселенцев с Левобережной и Правобережной Украины (черкас).

• В 1677 году к Харьковскому полку был присоединён Балаклейский слободской казачий полк. Земли, входившие в Балаклейский полк, составили вскоре сформированный Изюмский полк. Некоторые историки приписывают основание крепости Изюм Балаклейскому полковнику Якову Степановичу Черниговцу. С другой стороны, Г. Ф. Квитка-Основьяненко, вслед за анонимным казацким летописцем XVIII века, утверждал, что Изюмскую (Гузунскую) крепость отвоевал у татар Григорий Ерофеевич Донец.
• В 1682 году Харьковскому полковнику Григорию Донцу предписано называться полковником Харьковским и Изюмским.
• В 1688 году произошло полное разделение полков.

Исторические судьбы Харьковского, Балаклейского и Изюмского полков неотделимы от судеб Сумского, Острогожского и Ахтырского слободских казачьих полков. Вместе они составляли Слободское казачье войско, оно же — Слобожанщина. То было несуверенное государство, вассальное по отношению к Русскому царю, но со своим особым законодательством. Слободская (Слобожанская) юридическая система резко отличалась от русской и частично — от правовых систем других казачьих войск. В историографии не имеется общепринятой аббревиатуры Слободского казачьего войска. И поскольку аббревиатура СКВ уже занята (Сибирское казачье войско) — имеет смысл использовать сокращённое обозначение СЛКВ (по аналогии с Семиреченским казачьим войском — СМКВ)… За свою более, чем вековую историю, Изюмский слободской казачий полк принял участие в многочисленных схватках с крымскими татарами, в Северной войне…

Предпосылки

Заселение этих земель переселенцами с территории Украины (русинами, «черкасами»), происходила на фоне непрекращающихся боевых действий на территории Поднепровской и Западной Украины, отягощенными карательными экспедициями Речи Посполитой, а также (что ещё страшнее) братоубийственной гражданской войной, с привлечением иноземных войск (татар и турок).

Причины переселения с Левобережной — а ещё более с Правобережной — Украины на территорию Царства Русского, на границу с Диким полем заключаются в поражении войск Хмельницкого под Берестечком, в 1651 году. После той злосчастной битвы, Западная часть Украины, по польско-казацкому договору, была закреплена снова за Речью Посполитой. В связи с чем, Гетман Богдан Хмельницкий издал универсал, разрешающий населению переселятся на земли Московского государства.

После смерти гетмана Богдана Хмельницкого, власть на Украине перешла в руки гетмана Ивана Выговского, коего считали настроенным про-польски. Начался период гражданских войн (1657—1658) между сторонниками московского и польского курса, так называемая «Руина». Население Украины снова начинает убегать на более спокойные российские территории.

История полка

Несмотря на то, что Изюмский полк — самый молодой из слободских казачьих полков, тайн связанных с его появлением не меньше, если не больше, чем у любого другого из слободских полков.

Древний период

Самый курган Изюм (или Гузун) упоминается гораздо раньше, чем произошло заселение Слобожанщины. В 1571 году царь Иван IV Васильевич (Грозный), приказывает боярину князю М. И. Воротынскому снарядить в Дикое поле дружины и организовать там стражу. В том числе была создана Изюмская стража. В районе современного города Изюм проходил знаменитый Изюмский шлях — одна из грунтовых дорог, по которым происходили татарские набеги на Украину и Русское Царство. Самое наименование местности (как и многое на Слобожанщине) — татарского происхождения.

Балаклейский период 1663—1677

В 1663 году Яков Степанович Черниговец получает от царя разрешение на основание поселений по реке Балаклее (Булыклеи) . С этим делом он справился с успехом. И в скором времени был произведён в полковники созданного на заселённой им территории Балаклейского слободского казачьего полка. Именно ему приписывают основание поселения Изюм (1663). В 1677 году был ликвидирован Балаклейский слободской казачий полк. Незадолго до этого Григорий Ерофеевич Донец стал полковником Харьковским и Балаклейским. После присоединения Балаклейского полка к Харьковскому, Григорий Ерофеевич занялся обустройством вновь присоединённых городов. Отдельное внимание он уделил Изюму. Он переносит его на новое место (1681 год). Строит (или реконструирует) Изюмскую крепость. Именно этот год и принято считать годом основания Изюма.

Харьковский период 1677—1688

С 1681 года Григорий Ерофеевич Донец (Захаржевский) занимается активной застройкой территории позже ставшей Изюмским полком. В том же 1681 году, Григорий Донец переносит крепость Изюм на правый берег Северского Донца, к месту впадения реки Мокрый Изюмец, и строит новый город, используя на работах 1500 казаков Харьковского полка. Чтобы новый город быстрее заселялся, он в 1682 году сам переезжает туда, получив царскую грамоту с разрешением проживать в Изюме и правом распоряжаться в новом городе, согласно казачьим обычаям, и призывать на жительство туда черкас из Харьковского, Ахтырского и Сумского полков. Григорий Донец по-прежнему остаётся Харьковским полковником, его сын Константин Григорьевич был назначен в Харькове наказным полковником. В 1682 году в Изюме как в полковом городе учреждена полковая канцелярия и полковая старшина. Через некоторое время Константин переехал в Изюм, а Григорий Ерофеевич — в Харьков. Это было сделано с намерением закрепить за Константином Изюмское полковничество, в то время как Харьковское Донец хотел передать другому сыну — Фёдору. С этой целью он сам ездил в Москву, а в 1685 году направил туда Константина с большой группой полковой старшины. Изюмцев при дворе приняли ласково и просьбу удовлетворили. Константин получил грамоту на Изюмское полковничество, а Изюмский полк выделялся из Харьковского и становился самостоятельным (1688 год). Но управлять полком Константину поручено было вместе с отцом.

Изюмский период 1688—1765

С 1688 года, полк стал полностью самостоятельным полком, но связи с «отцовским» Харьковским полком сохранились. Это видно и в перечне полковников и старшин. Полк изначально выступал как самый южный форпост обороны против татарского нашествия. Так же казаки полка принимали участие в походах Российского царства (позже империи). Как и все слободские казачьи полки был реформирован в 1765 году.

Структура полка

Полк

Во главе полкового управления стояли выборные полковник и полковая старшина. Избирались они не на ограниченное время, а пожизненно. Однако они могли быть лишены должности российским царем (позже императором), а также решением собрания старшины (что бывало очень редко в масштабах не только Слобожанщины, но и Гетманщины). Отдельно следует заметить, что Изюмский полк был единственным полком где (стараниями Григория Донца) отсутствовали представители центрального российского правительства — воеводы. В этом ещё одна уникальность полка.

В отличие от воевод-полковников Древнерусского периода, и полковников регулярных армейских частей, полковник слободского полка представлял одновременно административную и военную власть. Полковник имел право издавать указы, за своей подписью — универсалы. Символами полковничьей власти (клейнодами) были:

• шестопёр (пернач, разновидность булавы шестигранной формы)
• полковая хоругвь
• полковничья печать

Полковая старшина (штаб) состояла из шести человек: полковой обозный, судья, есаул, хорунжий и два писаря.

• Полковой обозный — первый заместитель полковника. Заведовал артиллерией и крепостной фортификацией. В отсутствии полковника замещал его, но не имел права издавать приказы-универсалы (в отличие от наказного полковника).
  • Также существовала временная должность — наказной полковник. Он исполнял обязанности полковника при выступлении сводного казачьего отряда в поход или замещал полковника в случае невозможности исполнять им своих обязанностей.
• Судья — заведовал гражданским судом в полковой ратуше.
• Есаул — помощник полковника по военным делам.
• Хорунжий — командир «хорунжевых» казаков, охраны полковника и старшины. Заведовал полковой музыкой и отвечал за сохранность хоругви (знамени полка).
• Писари — секретари в ратуше. Один заведовал военными делами, второй — гражданскими.

Сотни

Полк делился на сотни. Сотня — административно-территориальная единица в составе полка. Сотня возглавлялась сотником. Он обладал широкими военными, административными, судебными и финансовыми полномочиями. Первоначально избирался казаками сотни. Позже избирался сотенной старшиной и утверждался полковниками из числа старшины.

Сотенная старшина (штаб) состояла из сотника, сотенного атамана, есаула, писаря и хорунжего. Должности сотенной старшины по обязанностям совпадали с полковой:

• Сотенный атаман — заместитель сотника. Воплощал в себе обязанности обозного и судьи на сотенном уровне.
• Есаул — помощник сотника по военным делам.
• Писарь — секретарь.
• Хорунжий — заведовал флагом сотни, на котором изображалась эмблема сотни, в основном христианская. Это могли быть крест, ангел, ангел-хранитель, архангел Михаил, солнце (Иисус Христос), Дева Мария, а также воинские атрибуты. С 1700-х годов знамёна становятся двухсторонними — на каждой стороне разное изображение. Также на нём обозначались полк и название сотни.

Список сотен

• Изюмская -город Изюм (полковой город)
• Печенежская — Печенеги
• Мохначская — Мохнач
• Змиевская — некоторое время Змиев был полковым городом
• Лиманская
• Андреевская — Андреевка
• Балаклейская- некоторое время Балаклея была полковым городом
• Савинецкая — Савинцы
• Сеньковская
• Спиваковская
• Купенская — Купянка
• Царебори(со)вская — Царёв-Борисов
• Торская — Тор (Славянск)
• Бишкинская сотня (Гербель) (дописано)

Знамёна полка

Полковники

Первым полковником Изюмского слободского казачьего полка по праву считается Григорий Ерофеевич Донец (Донец-Захаржевский) Полковники

1. Григорий Ерофеевич Донец (1682—1690) — стольник и первый полковник Изюмского полка, устроитель города Изюм и Изюмской округи
2. Константин Григорьевич Донец-Захаржевский (1688—1692) — стольник. Полковник Изюмского полка.
3. Федор Владимирович Шидловский (1703—1706) — Стольник. Полковник Изюмского полка. В 1707 назначен Бригадиром слободских полков
4. Михаил Константинович Донец-Захаржевский (1707—1719)
5. Лаврентий Иванович Шидловский (1730—1751)
6. Иван Григорьевич Квитка (1737—1751) — 22 декабря 1737 года назначен полковником (но к командованию полком приступил только с 22 ноября 1743 года)
7. Федор Фомич Краснокутский — в 1752 назначен полковником — вышел из службы до реформы полков.

Семейственность старшины

В современной украинской исторической литературе считается, что слободские полки были вольными, и полковников избирали свободно. Фактически это не так. Должность полковника всегда пытались передать по наследству. Начиная с 1668 года невозможно было стать полковником, не имея близкого родственника — казацкого полковника же. Полковники держались за власть и богатство, распоряжались большими денежными средствами (десятки тысяч рублей), собранными с населения на содержание полка и государственными, выделенными на строительство и оружие, присваивали себе огромные общественные территории, имели собственные сёла и «владельческих подданных»

• Константин Григорьевич Донец-Захаржевский — сын полковника Харьковского и Изюмского Григория Донца.
• Михаил Константинович Донец-Захаржевский — внук полковника Харьковского и Изюмского Григория Донца, сын Изюмского полковника Константина Григорьевича Донец — Захаржевского, племянник харьковского полковника Федора Григорьевича Донец-Захаржевского.
• Фёдор Владимирович Шидловский — зять Григория Донца.
• Лаврентий Иванович Шидловский — племянник харьковского полковника Фёдора Шидловского. На нём наследственная «династия» Донцов-Шидловских закончилась — Пётр Первый отстранил его от должности и отправил в отставку по обвинению в служебных преступлениях
• Иван Григорьевич Квитка (1714—1734) — правнук полковника Гадяцкого полка Афанасия Квитки, внук харьковского полкового судьи Семёна Афанасьевича Квитки, сын харьковского полковника Григория Семеновича Квитки.

Преобразование полка в регулярный

В 1763 году, в начале нового царствования, Императрица Всероссийская Екатерина II поручила майору лейб-гвардии Измайловского полка Евдокиму Щербинину возглавить «Комиссию о Слободских полках» с целью изучения причин «неблагополучия» на этих землях для их устранения.

В Харьков Комиссия прибыла по Высочайшему повелению из столицы. Она, в частности, расследовала многочисленные жалобы населения на действия полковой старшины слобожанских полков (поскольку территория была «полувольная», полковники и сотники действительно себе весьма много позволяли). Были выявлены факты захвата старшиной общественных и полковых земель, крупное казнокрадство (государственных денег), присваивание денег общественных, продажа воинских и выборных должностей за деньги, нарушение делопроизводства и другие факты. Согласно докладу Комиссии, Екатерина Вторая уверяется, что на Слобожанщине нет гражданской власти, и принимает решение о введении гражданского административного управления путём создания губернии (при сохранении основанной на полках структуры территории). Также в результате успешных русско-турецких войн, граница значительно отодвинулась к югу от Слобожанщины, появилась новая защита от татар — Славяносербия со своими полками, и военное значение территории как барьера от татарских набегов уменьшилось. И поэтому также во вновь создаваемой губернии было введено гражданское управление.

Итогом стал манифест Екатерины ІІ от 28 июля 1765 года «Об учреждении в Слободских полках приличного гражданского устройства и о пребывании канцелярии губернской и провинциальной», согласно которому основывалась Слободско-Украинская губерния с пятью провинциями на месте полков и административным центром в Харькове. Евдоким Щербинин стал губернатором новой губернии. Согласно тому же манифесту принимается решение о преобразовании слободских полков в регулярные гусарские.

До того полки содержались «на местах», населением. Служившие до 1765 года в полку зачастую на свои деньги покупал лошадь и обмундирование (кроме оружия). С 1765 года полки стала содержать власть, а не местное население. Также вместо постоянных поборов старшины с местных жителей — на лошадей, амуницию, вооружение, фураж, провиант, жалование казакам и старшине, изъятие местных лошадей и волов для перевозок, и т. п. — был введён единый налог «с души», проживающей на Слобожанщине, имевший 4 градации и поступавший в казну. Самый большой налог был с привилегированных государственных войсковых обывателей (так переименовали казаков, их помощников и подпомощников), которые имели право гнать и продавать в разрешённых селениях «вино» — 90-95 копеек в год. С непривилегированных войсковых, которые вино не имели права гнать, — 80-85 копеек годовых с души. С цыган и инородцев — 70 копеек. С «владельческих подданных черкас» — 60 копеек. Дворяне, духовенство и женщины налогов не платили.

Также т. н. «казачьи подпомощники» были освобождены от батрацких работ у казаков, атаманов, есаулов, сотников и прочих лиц. Отныне вся администрация полков поступала на довольствие государства (на казённое жалование и казённый харч). Все «подпомощники», которых было очень много, ликвидировались как сословие и переводились в войсковых обывателей, как и казаки, которых было мало — что нивелировало превосходство казаков и им не нравилось.

Сохранялись льготы (не все), дарованные слобожанцам Петром Первым. Самое главное — в войсковых селениях, слободах, местечках, городах (кроме нескольких) разрешалось винокурение. Также приблизительно двум третям населения губернии была разрешена соледобыча, за которой ездили на Тор. «Непривилегированные» вынуждены были покупать казённое вино либо у «привилегированных», а также казённую соль, на которую была государственная монополия. Также привилегированным разрешались другие промыслы (изготовление на продажу различных вещей, продажа продуктов и пр.) — без уплаты налогов.

Войсковые обыватели и мещане (кроме владельческих подданных и крепостных крестьян) по жребию (от которого теперь некоторые увиливали) служили в территориальных гусарских полках постоянного состава. Полковой состав в мирное время был установлен маленький — 1000 человек на полк, но зачастую превышался, иногда значительно. Остальные войсковые обыватели призывного возраста, не прошедшие по жребию, периодически проходили учебные сборы. При начале войны полки расширялись по штату военного времени, и в её продолжении по мере надобности получали из мирной губернии в зону боевых действий пополнения из прошедших подготовку в составе маршевых эскадронов.

Казачьи воинские звания были заменены на общевойсковые кавалерийские. Полковая старшина получала русское дворянство (высшая — потомственное, низшая — личное) и все дворянские права. Полковые и сотенные формы гражданского управления были формально упразднены. Но на деле полковники и сотники имели власть на своих территориях не только военную; она была окончательно упразднена в 1780 году при реорганизации провинций и комиссарств в уезды.

Территории полковых сотен объединялись в комиссарства — при сохранении самих сотен. В центрах комиссарств были организованы: комиссарское правление, комиссарская канцелярия, местный суд. Комиссарства объединялись в провинции, которые территориально точно соответствовали полкам. Все провинции составили губернию.

В связи с преобразованием слободского казачества в «войсковых обывателей» в 1765 году территориальный Харьковский полк был реорганизован в регулярный Изюмский гусарский полк Императорской армии, существовавший до 1918 года, а его территория в 1765 году стала основой созданной Слободско-Украинской губернии, территориально являясь её центральной Изюмской провинцией. Большинство служивших в казачьем полку, осталось служить в гусарском.

Перевод старшинских должностей в табель о рангах (1765)

В связи с переформированием Изюмского слободского казачьего полка в регулярный гусарский полк, казацкой старшине было предложено вступить на службу в формируемый полк или получить абшит (отставку). Так как армейские чины присваивались на одну-две ступени ниже, а также из-за того, что властные полномочия казачьего старшины и армейского офицера не были равноценны, многие представители старшины вышли в отставку. Средний же и рядовой казачий состав, составили основу вновь формируемого полка.

Все вышедшие в отставку и продолжившие служить получили чины (военные и гражданские) согласно Табели о рангах.

Должность (казачья старшина)	Военный чин	Гражданский чин	Класс
Полковник	Подполковник	Надворный советник	VII
Обозный	Премьер-майор	Коллежский асессор	VIII
Судья	Секунд-майор	Коллежский асессор	VIII
Есаул	Ротмистр	Титулярный советник	IX
Хорунжий	Поручик	Губернский секретарь	XII
Сотник	Поручик	Губернский секретарь	XII
Старший полковой писарь	—	Губернский секретарь	XII
Младший полковой писарь	—	Кабинетский регистратор	XIII
Сотенный хорунжий	Вахмистр	—	ниже табели о рангах
Остальные	Унтер-офицеры, капралы	—	ниже табели о рангах

Если же представитель старшины не был участником походов, то он получал чин, на ступень ниже установленной. К примеру: Полковой обозный при переводе на общеимперсую систему получал чин премьер-майор, но если он не был участником походов, то мог рассчитывать лишь на чин секунд-майора.

Преемники

Так как полк носил дуалистический характер, то его правопреемниками можно назвать и административную единицу Российской империи Изюмская провинция, и воинское формирование Изюмский гусарский полк.

После упразднения Изюмского слободского казачьего полка в 1765 году, его территория, как и территория других четырёх слободских казачьих полков, была объединена в Слободско-Украинскую губернию.

Из личного состава казачьего полка был набран личный состав для Изюмского гусарского полка. После всех преобразований на 1917 год полк-правопреемник назывался Изюмский 11-й гусарский полк. Был распущен в 1918 году. На полковых регалиях и памятных наградных знаках изюмские гусары ставили год основания «1651».

Примечания

.

Источники, использованные в статье

• Гербель Н. [www.surnameindex.info/docs/000036.html Изюмский Слободской казачий полк 1651—1765 гг.] — СПб., 1852.
• Альбовский Евгений. [slavs.org.ua/ealbovskii-istoriya-kharkovskogo-kazachestva История Харьковского слободского казачьего полка 1650-1765 гг]. — Харьков: Типография губернского правления, 1895. — 218 с. (13МБ).
• Багалей Д. И. История Слободской Украины. Харьков «Дельта» 1993 г.
• Альбовский Евгений. [slavs.org.ua/ealbovskii-istoriya-kharkovskogo-kazachestva Харьковские казаки. Вторая половина XVII ст]. — История Харьковского полка. — С-Птб., 1914. — Т. 1. (26МБ).
• Квитка-Основьяненко Г. Ф. Татарские набеги, собр. соч., т.6, Киев, Наукова думка, 1981.
• И. А. Устинов Описательные труды; материалы и источники, касающиеся истории, археологии, этнографии, географии и статистики: слободской украйны, харьковских: наместничества и губернии. (1705—1880 год) Харьковский губернсий статистический комитет 1886 г.
• Щелков К. П. Историческая хронология Харьковской губернии — Х., Университетская типография, 1882.
• «Описание городов и знатных местечек в провинциях Слободской губернии в 1767—1773 годах». Губернская канцелярия, затем архив Харьковского Императорского университета. В: «Харьковский сборник. Литературно-научное приложение к „Харьковскому календарю“ на 1887 г.» Харьков: 1887.
• И.Е. Саратов. Харьков, откуда имя твоё? / ред. Н. З. Алябьев. — 3-е, дополненное. — Х.: Издательство ХГАГХ, тип. Фактор Друк, 2003. — С. 68-83. — 248 с. — (350-летию Харькова). — 415 экз. — ISBN нет.

• Щелков К. П. [book-old.ru/BookLibrary/index.php?searchtext=%D0%A9%D0%B5%D0%BB%D0%BA%D0%BE%D0%B2&option=com_booklibrary&task=search&Itemid=54&searchtype=simplesearch Историческая хронология Харьковской губернии — Х., Университетская типография, 1882.]

Ссылки

• [stepnoy-sledopyt.narod.ru/history/goroda-kreposti/goroda-kreposti2.htm Города — крепости по Засечным чертам юга русского государства ]
• [runivers.ru/lib/book4707/ Гербель Н. В. Изюмский слободской казачий полк. 1651—1765. — СПб.: Тип. Эдуарда Праца, 1852.— 176 с.] на сайте Руниверс в PDF и DjVu форматах

См. также

• Слободские полки
• Харьковский полк (значения)
• Слободско-Украинская губерния
• Острогожский слободской казачий полк
• Ахтырский слободской казачий полк
• Харьковский слободской казачий полк
• Балаклейский слободской казачий полк
• Изюмский 11-й гусарский полк
• Донец-Захаржевский, Григорий Ерофеевич

Отрывок, характеризующий Изюмский слободской казачий полк

Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.