Изяслав Мстиславич

Запрос «Изяслав Мстиславич» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Изяслав Мстиславич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Великий князь Изяслав Мстиславич и дядя его Вячеслав Владимирович. Худ. В. П. Верещагин.</td></tr>
Князь Курский
1127 — 1130
Князь Полоцкий
1130 — 1132
Предшественник:	Давыд Всеславич
Преемник:	Святополк Мстиславич
Князь Переяславский
1132 — 1133
Предшественник:	Юрий Владимирович Долгорукий
Преемник:	Вячеслав Владимирович
1142 — 1146
Предшественник:	Вячеслав Владимирович
Преемник:	Мстислав Изяславич
Князь Волынский
1135 — 1142
Предшественник:	Андрей Владимирович Добрый
Преемник:	Святослав Всеволодович
1146 — 1151
Предшественник:	Святослав Всеволодович
Преемник:	Святополк Мстиславич
Великий князь Киевский
1146 — 1149
Предшественник:	Игорь Ольгович
Преемник:	Юрий Владимирович Долгорукий
Великий князь Киевский
1151 — 1154
Предшественник:	Юрий Владимирович Долгорукий
Преемник:	Ростислав Мстиславич
Рождение:	ок. 1097
Смерть:	13 ноября 1154
Род:	Рюриковичи
Отец:	Мстислав Владимирович Великий
Мать:	Христина, дочь шведского короля Инге I Старшего
Дети:	Мстислав, Ярослав, Ярополк

Изясла́в Мстисла́вич (в крещении — Пантелеймо́н) (ок. 1097 — 13 ноября 1154) — князь Курский (1125–1129), Полоцкий (1129–1132), Туровский (1132–1134), Волынский (1135–1142), Переяславский (1142–1146) и великий князь Киевский (1146—1149, 1150, 1151—1154).

Второй сын новгородского князя Мстислава Владимировича Великого от первого брака с Христиной, дочерью конунга Швеции Инге I Стенкильссона Старшего, внук Владимира Мономаха. Один из первых древнерусских князей, которого летопись (Киевский свод в составе Ипатьевской летописи) называет «царём». Покровитель Климента Смолятича.

Биография

Впервые упоминается в летописи только под 1127, когда был посажен дядей Ярополком Переяславским в Курске. В числе других князей он был послан отцом на Полоцкую землю и после изгнания полоцких князей посажен в Полоцке.

Вероятно, его отец Мстислав Владимирович готовил Изяслава и его старшего брата Всеволода к тому, чтобы занять киевский стол не дожидаясь княжения большинства его младших братьев — сыновей Владимира Мономаха. Во всяком случае, по уговору с наследником Мстислава — бездетным Ярополком, именно Всеволод (или Изяслав) должны были занять родовую столицу Мономаховичей Переяславль.

По смерти Мстислава в 1132, когда киевский стол занял Ярополк, он дал Переяславль Всеволоду Мстиславичу Новгородскому, изгнанному затем Юрием Владимировичем, и тогда Изяслав был вызван из Полоцка и посажен в Переяславле. Но скоро Ярополк, во избежание неудовольствия братьев и желая удержать хотя бы часть Полоцкой земли (в Полоцк вернулась местная княжеская династия), вывел его насильно оттуда и дал ему Туров и Пинск в придачу к Минску; в Переяславле был посажен Вячеслав Владимирович, но он недолго пробыл там и опять вернулся в Туров, выгнав оттуда Изяслава, что стало отправной точкой в союзе Изяслава с Ольговичами и в его борьбе против дядей.

Лишённый волости, Изяслав ушёл к брату Всеволоду в Новгород и оттуда они вторглись во владения своего дяди Юрия Долгорукого (1134). В сражении у Жданой горы оба войска понесли большие потери, но Юрий устоял, новгородцам пришлось вернуться. Тогда Мстиславичи вместе с Ольговичами и половцами предприняли разорительный рейд по Переяславской волости и дошли до самого Киева. Ярополк должен был уступить, перевёл Андрея Владимировича в Переяславль, а Изяслава во Владимир-Волынский.

В 1139 умер Ярополк, и Киев был захвачен Всеволодом Ольговичем. Всеволод, женатый на сестре Изяслава Марии, старался было войти в соглашение с ним и его братьями, но они отнеслись к нему недоверчиво. Попытка Всеволода напасть на Изяслава была неуспешна, и они наконец примирились. Вскоре Всеволод уступил Изяславу Переяславль, а на Волыни сел Святослав Всеволодович. До смерти Всеволода (1146) они жили в дружбе, однако главными союзниками Изяслава оставались родные братья, в особенности Ростислав смоленский.

Великое княжение

См. также: Междоусобная война на Руси (1146—1154)

Перед смертью Всеволод Ольгович завещал Киев брату Игорю и заставил Изяслава Мстиславича целовать ему крест; но лишь только Всеволод скончался, как Изяслав по приглашению киевлян двинулся к Киеву и овладел им. Игорь попал в плен. Дядя Изяслава Вячеслав (6-й сын Владимира Мономаха) заявил было свои права на великое княжение, попытался отдать Волынь другому племяннику — Владимиру Андреевичу в соответствии с предыдущим соглашением с его отцом, но поплатился за это изгнанием из Турова. И если Всеволоду Ольговичу удалось вернуть киевскому княжению лишь Волынь (во многом благодаря лишению Владимира Андреевича наследства после смерти его отца в Переяславле в 1142 году), то под прямым контролем Изяслава оказались также Туров и Переяславль. Убийство киевлянами Игоря Ольговича сделало его брата Святослава новгород-северского непримиримым противником Изяслава Мстиславича. В стремлении расколоть союз потомков Святослава Ярославича Изяслав поддерживал претензии черниговских Давыдовичей на Новгород-Северский. Юрий Долгорукий в этой тяжелейшей ситуации поддержал Святослава и таким образом обрёл на юге верного союзника. Также его союзником был Владимирко Володаревич галицкий, который стремился сохранить независимость своего княжества от Киева, и половцы. Союзниками Изяслава были смоляне, новгородцы и рязанцы, обеспокоенные соседством с сильным Суздалем, а также Венгрия, Чехия и Польша, чьи правители находились в династическом родстве с Мстиславичами. Дважды Юрий захватывал Киев и дважды изгонялся Изяславом. После нормализации отношений между Изяславом и Вячеславом Владимировичем и победы на Руте (май-июнь 1151) Изяслав окончательно вытеснил Юрия с юга и поодиночке разбил его южных союзников: галичане были разбиты на Сане (1152) и под Теребовлем (февраль 1154), Святослав Ольгович — под Новгородом-Северским (февраль 1153).

В 1147 году Изяслав собрал в Киеве Собор русских епископов для избрания митрополита без одобрения Константинопольского патриарха, что было каноническим нарушением. Указал на Климента Смолятича как на достойного занять митрополичий престол. Ряд русских епископов воспротивились воле князя, в частности новгородский епископ Нифонт, что вызвало церковную смуту и раскол (при этом сам Изяслав был отлучён от церкви поставленным в Константинополе новым русским митрополитом), продолжавшийся до изгнания князя из Киева.

В 1154 году Изяслав женился второй раз (на грузинской царевне, дочери Деметре I) и вскоре умер (13 ноября 1154). Кончина Изяслава вызвала большое горе среди киевлян, а также среди тюркских союзников Киева — «черных клобуков» (берендеев и торков).

Будучи одним из старших внуков Владимира Мономаха, Изяслав немногим уступал в возрасте его младшим сыновьям и в силу лествичного права рисковал оставить своих потомков изгоями, если бы не занял великое княжение. Летопись приписывает ему изречение: «Не идёт место к голове, а голова к месту», то есть наиболее достойный должен сам искать лучшего княжения. Все правление Изяслава — искусного полководца, прославившегося своими военными хитростями, прошло в непрерывной войне за великое княжение. Его опорой в этой борьбе служили прежде всего жители Киевской земли (они симпатизировали Изяславу и его потомкам и враждебно относились к суздальским князьям).

Семья и дети

Первой женой Изяслава Мстиславича была АгнессаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) (ум. 1151). Её происхождение в летописях не указывается, но Н. Баумгартен на основании польских источников указал, что она была родственницей императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы. Их дети:

• Мстислав (1125/26 — 19 августа 1170) — князь Волынский, великий князь Киевский.
• дочь ; муж: с 1143 Рогволод Борисович (ум. после 1171), князь Полоцкий.
• Евдокия; муж: с ок. 1151 Мешко III Старый (1126/27 — 13 марта 1202), князь великопольский.
• Ярослав (ок. 1132—1180) — князь Волынский, великий князь Киевский.
• Ярополк (ум. 7 марта 1168) — князь Шумский.

Н. М. Карамзин в книге История государства Российского сообщал, что второй женой Изяслава, была абазинская княжна, которая не имела от него детей, поскольку они поженились за несколько месяцев до его смерти. Но существуют и другие версии происхождения второй жены Изяслава. Л. Войтович считает, что жену Изяслава звали Русудан и она была сестрой царя Грузии Георгия III и, соответственно, дочерью царя Деметре I. Согласно исследованиям по генеалогии Багратионов, Русудан была замужем за сельджукским султаном, а женой Изяслава была другая дочь, неизвестная по имени.

Предки

Предки Изяслава Мстиславича

Ярослав Владимирович Мудрый               Всеволод Ярославич                       Ингегерда Шведская               Владимир Всеволодович Мономах                             Мономахиня                       Мстислав Владимирович Великий                                   Годвин Уэссекский               Гарольд II Годвинсон                       Гита Торкельсдоттир               Гита Уэссекская                             Эдит Красивая                       Изяслав Мстиславич Владимиро-Волынский                                         Стенкиль                       Инге I Старший                             Эмунд Старый               Ингему Эмундсдоттер                       Астрид Ниалсдоттер               Христина Шведская                                   Хелена Сигторнсдоттер

Образ Изяслава Мстиславича в кино

• Князь Юрий Долгорукий (1998; Россия) режиссёр Сергей Тарасов, в роли Аристарх Ливанов.

Литература

• Раздорский А. И. [old-kursk.ru/book/razdorsky/ra001.html Князья, наместники и воеводы Курского края XI—XVIII вв]. — Курск: Регион-Пресс, 2004. — 125 с. — ISBN 5-86354-067-2.
• Дворянские роды Российской империи. Том 3. Князья / Под ред. С. В. Думина. — М.: Линкоминвест, 1996. — 278 с. — 10 000 экз.
• Изяслав Мстиславич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Н. В—н—в. Полоцкие князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Изяслав Мстиславич

Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.