Живой (повесть)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Из жизни Фёдора Кузькина»)
Перейти к: навигация, поиск
Живой
Жанр:

повесть

Автор:

Борис Можаев

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1964—1965

Дата первой публикации:

1966

«Живо́й» («Из жизни Фёдора Ку́зькина») — повесть русского писателя Бориса Можаева, написанная в 1964—65 годах. В центре сюжета повести, действие которой происходит на Рязанщине в 1950-е годы, — противостояние крестьянина Фёдора Фомича Кузькина и невзлюбившего его колхозного начальства.

Одно из наиболее известных произведений писателя по которому в 1969 году в Театре на Таганке был поставлен и запрещен спектакль (премьера состоялась в 1989 году). В 1989 году режиссёром Станиславом Ростоцким был снят фильм.





История

Повесть была опубликована в «Новом мире», №7 за 1966 год, под редакционным заглавием «Из жизни Фёдора Кузькина». В последующие сборники избранного повесть не включалась. Её вторая публикация, уже под авторским названием «Живой» состоялась лишь в 1973 году в сборнике писателя «Лесная дорога». В дальнейшем под этим названием она неоднократно переиздавалась, в том числе в собраниях сочинений Бориса Можаева.

Повесть переведена на иностранные языки, в т.ч. английский[1], французский[2], немецкий[3], польский[4] и др.

Сюжет

Действие происходит в 1953—55 гг. в Тихановском районе Рязанской области. Крестьянин Фёдор Фомич Кузькин по прозвищу «Живой» решает уйти из колхоза в своей деревне Прудки, потому что в качестве оплаты за год работы экспедитором ему выдали только мешок гречихи и он не может прокормить свою семью (у него пять детей, ещё один сын служит в армии). Между ним и колхозным председателем Гузёнковым возникает конфликт. В райисполкоме Кузькина исключают из колхоза и налагают на него штраф («твёрдое задание»), в результате он настраивает против себя ещё и председателя райисполкома Мотякова. Кузькин пишет жалобу в обком, к нему приезжает комиссия, в том числе председатель райкома Фёдор Иванович, который назначает специальное разбирательство. В результате Гузёнков и Мотяков получают нагоняй, а Кузькину выдают паспорт, чтобы он смог устроиться на работу, и назначают материальную помощь на зиму.

Весной Кузькин устраивается охранять лес, который сплавляют по реке (колхозам на столбы). Во время половодья он спасает бревна, перетаскивая их на более высокое место с помощью колхозного трактора, за что Мотяков пытается отомстить Кузькину и запрещает продавать ему в местном магазине хлеб. Кузькин обращается в газету «Колхозная жизнь» и в результате запрет снимают. Однако вскоре оказывается, что колхоз хочет забрать всю землю Кузькина, и он за ночь распахивает весь огород и засаживает его картошкой. На него подаёт в суд Гузёнков, однако Кузькин выигрывает дело, вновь оставляя посрамлёнными своих недругов.

Летом Кузькин устраивается работать шкипером на пристань на реке Прокоше неподалёку. Зимой, пытаясь принести прутья тальника, чтобы сплести на продажу несколько кошёвок (саней), он попадает в метель и чуть не замерзает в снегу. Выйдя из больницы, Кузькин продолжает работать на пристани и один раз на рыбалке встречает Мотякова, который остался без работы из-за сокращения райисполкома. Однако в июне Кузькина вызывают в Раскидуху и сообщают, что его пристань закрывают. Он обнаруживает, что новым начальником по кадрам в конторе стал Мотяков[5]. Кузькин расстраивается, однако во время разговора и ужина на берегу с другими уволенными к нему возвращается оптимизм: он решает взять ссуду на покупку коровы и пойти работать в соседнее село Брёхово, к знакомому председателю Пете Долгому, уже выручавшему его раньше.

Отзывы

...в этой классической его повести паутина сиюминутных социальных проблем обволакивает порой главное — судьбу маленького, но увёртливого, хваткого и юморного, неистребимого и бойкого Фёдора Кузькина. Такие русские ребята и взяли в своё время Берлин и Прагу, Вену и Будапешт... В Фёдоре Кузькине есть что-то и от Василия Тёркина, и от бравого солдата Швейка, и даже от героев Кафки. ...Нет, не советскую власть ругает в повести Борис Можаев. А осознанно, или по счастливой случайности, вывел он в литературе еще один русский национальный характер. И даже не характер, а тип неуживчивого борца за справедливость, выбирающегося живым из любых передряг.
Один день Ивана Денисовича”, что бы ни говорили о творчестве Солженицына в целом, — вещь “платиновая”, абсолютно гениальная. “Живой” Можаева — рядом. Кузькин — родной, единоутробный, кровный брат Ивана Денисовича. И обоим жить навсегда.

Сначала казалось открытием, а потом превратилось в суесловие выражение — “Мы — дети Двадцатого съезда”… Для многих из моего поколения, для людей, разбуженных Двадцатым съездом, истинно духовным прозрением были “Один день…” Солженицына и “Живой” Можаева. Вот чьими детьми хотелось бы стать.

Сам Борис Можаев также отмечал, что в образе Кузькина его интересовал прежде всего определённый тип характера[8]:

Когда я писал Кузькина, меня интересовал характер, могущий встретиться не только в деревенской, но и в городской жизни, характер, сформировавшийся в определённых, привычных для прежней нашей действительности условиях, характер, устойчиво проявивший себя в экстремальных ситуациях. Сохранивший достоинство и честь, оставшийся самим собою, способный, несмотря ни на что, делать своё дело. Типический, стало быть, характер. Так что Кузькин мог быть и крестьянином, и учёным, и инженером, и офицером...

Постановка

Внешние изображения
[lenta.ru/photo/2014/10/05/lubimov/#5 Премьера спектакля «Живой», 1989 год: Валерий Золотухин (Фёдор Кузькин) и Юрий Осипов (милиционер)]

Вскоре после публикации повести Юрий Любимов решил инсценировать её в Театре на Таганке. Уже в 1968 году был поставлен спектакль, главную роль сыграл Валерий Золотухин. Однако спектакль был расценен как пасквиль на советский образ жизни и запрещён после просмотра министром культуры Е.Фурцевой.

Его премьера состоялась лишь 23 февраля 1989 года.[9]

Экранизация

В 1989 году режиссёр Станислав Ростоцкий снял двухсерийный фильм по повести. Фильм стал последней работой Ростоцкого. В роли Кузькина выступил Александр Суснин (также уроженец Рязанской области). Фильм снимался в городе Вязники и деревнях Вязниковского района Владимирской области.

Напишите отзыв о статье "Живой (повесть)"

Примечания

  1. Boris Mozhaev. 'Lively' and Other Stories. With a Memoir by Alexander Solzhenitsyn. / Tr. David Holohan. Hodgson Press, 2007.
  2. Boris Mojaïev. Dans la vie de Fédor Kouzkine. Trad. Jean Cathala. Gallimard, 1972.
  3. Boris Moshajew. Die Abenteuer des Fjodor Kuskin. Erzählung Aus dem Russischen von Aljonna Möckel. Suhrkamp: Tb-Verlag, 1981.
  4. Borys Możajew. Żywy / Tł Irena Lewandowska; przedm. Florian Nieuważny. Warszawa: Czytelnik, 1976.
  5. В повести «История села Брёхова», написанной в 1968 году и посвящённой тем же местам, говорится о дальнейшей судьбе Мотякова, который был уволен из отдела кадров и стал работать грузчиком на пристани в Касимове.
  6. [boris-mojaev.narod.ru/index.files/bondar.htm Владимир Бондаренко. Живой (к 80-летию Бориса Можаева)] // «Наш современник». 2003. №6.
  7. [magazines.russ.ru/znamia/2009/4/ka10.html Юрий Карякин. Дневник русского читателя] // «Знамя». 2009. №4.
  8. Можаев Б. А. Возвращение Фёдора Кузькина // «Театр». 1989. №7.
  9. [www.kino-teatr.ru/teatr/history/2/168/ 21 год из жизни Федора Кузькина] в Перестройку.

Ссылки

  • [mox141407.livejournal.com/44214.html Места съемок фильма]
  • [lib.ru/PROZA/MOZHAEW/jivoy.txt «Живой» на lib.ru]

Отрывок, характеризующий Живой (повесть)

– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.