Иказненский замок

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Замок
Иказненский замок
белор. Іказненскі замак

Замок на карте ВКЛ Томаша Маковского. 1613 г.
Страна Белоруссия
Деревня Иказнь
Основатель Иван Сапега
Дата основания 1504
Состояние замчище
Координаты: 55°37′24″ с. ш. 27°16′01″ в. д. / 55.62333° с. ш. 27.26694° в. д. / 55.62333; 27.26694 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.62333&mlon=27.26694&zoom=12 (O)] (Я)
Объект Государственного списка историко-культурных ценностей Республики Беларусь, № 213В000197

Иказненский замок — замок, существовавший недалеко от местечка Иказнь (совр. Браславского района Витебской области Белоруссии) в XVI—XVIII веках.





Описание

Замок находился на северо-западной части острова Замок озера Иказнь на прямоугольном возвышении размером 55 Х 30 метров. Укрепления замка состояли из каменного дворца, защищавшего замок с юга, и каменной стены, закрывавшей территорию замка с востока и севера. С запада находился земляной вал высотой 2 метра, выложенный камнем, на котором стояли деревянные стены. С этой стороны замок дополнительно защищался деревянным подзамком, занимающим остальную часть острова. По центру западной стены находился вход в крепость. Дополнительными укреплениями служили две башни, деревянная на юге и каменная башня-рондель на северо-востоке. Каменные постройки дворца и стен были выполнены в технике полосатой кладки.[1]

История

Первое письменное упоминание Иказни датируется 1499 годом, когда эти земли приобрёл брасловский староста Иван Сапега за 200 коп «грошей широких». В 1504 году великий князь литовский Александр выдал ему привилей на основание здесь «места и замка».

В 1515 году московские войска «… под Икажною посады же ожгожа». Польский историк А. Гваньини в «Описании Европейской Сарматии» (вторая половина XVI столетия) отмечал, что «Иказнь — замок каменный и места деревянные… от Браслава за 2 мили лежит».

Во время русско-польской войны в 1654 году Иказненский замок заняли московские, а в 1655 году — шведские войска. Замок был разрушен во время северной войны в которой Сапеги приняли сторону Станислава Лещинского и Карла XII.[2]

Напишите отзыв о статье "Иказненский замок"

Примечания

  1. Ткачоў М. А. Iказненскі замак // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 1: Абаленскі — Кадэнцыя. — С. 664-665. — 684 с. — ISBN 985-11-0314-4.
  2. Ткачоў, М. А. Iказнь // Замкi i людзi. — Мн.: Навука i тэхнiка, 1991. — Т. 1. — С. 105-106. — 184 с. — 6000 экз. — ISBN 5-343-00880-1.

Литература



Отрывок, характеризующий Иказненский замок

На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.