Иказнь
Деревня
Показать/скрыть карты
|
Иказнь (белор. Іказнь) — деревня в Тетерковском сельсовете Браславского района Витебской области Белоруссии. Находится на автомобильной дороге Браслав-Миоры, в 15 км. на восток от Браслава, в 31 км. от железнодорожной станции Миоры.
Содержание
Название
Варианты названия деревни в исторических источниках: Икажно, Кажня, Ыкажна, Иказно.[1]
История
Первое письменное упоминание Иказни датируется 1499 годом, когда эти земли приобрёл браславский староста Иван Сапега. 25 марта 1504 года великий князь литовский Александр Ягеллончик дозволил ему основать здесь замок и местечко.
В начале XVI столетия в Иказни построили церковь, которую вскоре перестроили в кальвинистский собор. В 1515 году местечко сожгли московские войска, однако Иказненский замок выдержал осаду. В Ливонскую войну в 1561 году они снова попытались захватить замок. Польский историк А. Гваньини в «Описании Европейской Сарматии» (вторая половина |XVI столетия) отмечал, что «Иказнь — замок каменный и места деревянные... от Браслава за 2 мили лежит».
В 1593 года владелец Иказни Лев Сапега финансировал строительство здесь костела Тела и Крови Христа, при котором открылись школа и больница. В 1627 Ян Сапега выделил деньги для униатской церкви.
Во время русско-польской войны в 1654 году Иказненский замок заняли московские, а в 1655 году — шведские войска. Во время северной войны Иказнь сильно пострадала от военных действий между сторонниками Станислава Лещинского и Августа Сильного (потери оценивались в 50 тыс. флоринов).
В результате второго раздела Речи Посполитой в 1793 году Иказнь оказалась в составе Российской империи, в Дисненском повете Минской, позднее Виленской губернии. В 1800 году деревня перешла во владение браславского старосты И. Бужинского, в это время тут было 50 дворов, костёл, церковь, корчма, мельница и другие постройки.
В 1919 году Иказнь была одним из центров крестьянского восстания на Дисненщине против большевистской власти («мятеж зелёных»). Согласно Рижскому мирному договору в 1921 году местечко оказалось в составе межвоенной Польской Республики, в Перебродской гмине Браславского повета. По состоянию на 1931 год в Иказни было 96 дворов, начальная школа, мельница, действовал кружок Белорусского Института хозяйства и культуры.
В 1939 году Иказнь вошла в БССР, где в 1940 году сделалась центром сельсовета Браславского района. Позднее, статус поселения сменился до деревни.[1]
Население
| Период | 1628 | 1800 | 1879 | 1931 | 1971 | 1994 | 2005 |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Чел. | 600 | 163 | 541 | 480 | 268 | 328 | 305 |
Инфраструктура
В Иказни работают: средняя школа, дошкольное учреждение, библиотека, дом культуры.
Достопримечательности
- Католическая церковь Божьего Тела
- Православная Церковь Святого Николая
- Городище Иказненского замка
Напишите отзыв о статье "Иказнь"
Примечания
- ↑ 1 2 Кастусь Шыдлоўскі. Іказнь // Энцыклапедыя гісторыі Беларусі / Рэдкал.: Г. П. Пашкоў (галоўны рэд.) i iнш.; Маст. Э. Э. Жакевiч. — Мн.: БелЭн, 1996. — Т. 3:Гімназіі-Кадэнцыя. — С. 478. — 527 с. — 10 000 экз. — ISBN 985-11-0041-2.
См. также
Отрывок, характеризующий Иказнь
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
