Икамэси

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Икамэси (яп. 烏賊飯, буквально рис в кальмаре) — японское блюдо, которое представляет собой кальмара, начиненного рисом. Это национальное блюдо провинции Осима, Хоккайдо[1].



Приготовление

Для приготовления икамэси удаляются щупальца у разделанного кальмара, которого после этого фаршируют промытым в воде рисом и готовят в традиционном бульоне даси. Для того, чтоб рис не высыпался, кальмара можно закрепить при помощи зубочистки или другим более подходящим предметом. Для приготовления обычно используют смесь клейкого и безглютенового риса[2]. В качестве начинки могут быть использованы и другие ингредиенты: рубленые щупальца кальмара, побеги бамбука, морковь, абураагэ[3][4].

История

В 1941 году во время Второй мировой войны, когда в пищевом рационе был дефицит риса, продавец бэнто Абэсётэн на станции Мори в Хоккайдо (сейчас это компания Икамэси Абэсётэн, которая занимается приготовлением специального вида бэнто — экибэн и поставками продуктов питания) решает использовать тихоокеанского кальмара, которого активно ловили в то время, чтобы готовить блюда с небольшим расходованием риса[5].

После окончания войны, в 1966 году, универмаг Keio Department Store проводит свой первый ежегодный "Конкурс по приготовлению национальных деликатесов и популярных бэнто" (яп. 元祖有名駅弁と全国うまいもの大会 Ganso Yūmē Ekiben to Zenkoku Umaimono Taikai), для которого Абэсётэн приготовил свой икамэси. Во время второго конкурса продажи икамэси достигли небывалых высот и стали регулярными в последующие годы. Постепенно икамэси стал национально известным как деликатес посёлка Мори и как национальное блюдо Хоккайдо в целом.

В последнее время появились и другие производители икамэси, помимо Абэсётэна, и теперь стало возможным без проблем получить это блюдо упакованным и законсервированным во время специальных мероприятий или заказать по почте. Даже на Хонсю он продаётся на многих станциях, рядом с которыми ведётся ловля кальмаров.

Напишите отзыв о статье "Икамэси"

Примечания

  1. [rekishi.jkn21.com/ "いかめし"], Dijitaru Daijisen, Tokyo: Shogakukan, 2012, OCLC [worldcat.org/oclc/56431036 56431036], <rekishi.jkn21.com/> 
  2. Yoshihiro Nishio「Ikameshi」,『Japanese regional cuisine』Часть 1(Hokkaido and Tohoku I), Government, 1986 год, стр.76.
  3. [rekishi.jkn21.com/ "十三仏"], Nihon Kokugo Daijiten, Tokyo: Shogakukan, 2012, OCLC [worldcat.org/oclc/56431036 56431036], <rekishi.jkn21.com/>. Проверено 7 сентября 2012. 
  4. Masuda Kitomi「сельдь・сардины・кальмары・・・вкус теста наилучший」、『Japanese regional cuisine』Часть 1(Hokkaido and Tohoku I)、Government、1986 год、стр.23。
  5. [pucchi.net/hokkaido/foods/ikameshi.php 北海道雑学百科ぷっちがいど]
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Икамэси

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.