Иконоборчество у франков

Иконоборчество у франков — религиозное движение среди христиан королевства франков против культа почитания икон и других изображений Христа и святых в VIII—IX веках. В отличие от византийского иконоборчества данный конфликт протекал с меньшим ожесточением.

Иконоборчество

До конца VIII века не известно о сколько-нибудь значимых спорах о культе изображений у франков. Известные описи предметов меровингского искусства содержат упоминания о многочисленных живописных произведениях, однако практически все они не сохранились. Удовлетворительных объяснений этому явлению пока нет. Некоторые свидетельства хронистов могут быть указывать на наличие противоречивого отношения к поклонению изображениям в первой половине VIII века. В целом для этого периода не известно ни о носимых изображениях, которые могли бы быть названы иконами, ни о клятвах на таких изображениях, ни о видениях верующих. Единственным исключением являются выполненные на низком художественном уровне миниатюры из Евангелия Гундохина (754).

Под 767 годом Анналы королевства франков сообщают, что «началось исследование о святой Троице и об изображениях святых король Пипин собрал совет в поместье Жентильи, [и] по поводу этого исследования провёл синод». В составленных в разное время версиях Анналов это сообщение несколько отличается: в более ранней редакции, датируемой примерно 790 годом, говорится о том, что Пипин созвал «великий синод», а не «совет», которое затем перешёл «синодом». Это изменение в представлении о статусе данного собрания произошло в конце царствования Карла Великого (768—814), когда спор об изображениях был в разгаре. Подробности об этом соборе и об упомянутом тут же «исследовании о Троице» не известны, исследователи связывают эти события с франко-византийскими отношениями того времени, сосредоточенными вокруг возможного заключения брачного союза между двумя дворами. В конечном счёте, союз не был заключен, возможно в связи с противодействием папства, опасавшегося за свои владения в Италии, которые могли оказаться под угрозой, если бы такой союз был заключен.

На Римском соборе 769 года, в котором приняли участие 12 франкских епископов, вопрос об изображениях не был основным, однако по политическим соображениям папе Стефану III (768—772) было важно предотвратить сближение Византии и государства франков. В связи с этим необходимо было показать, что иконоборческая политика византийских императоров того времени является еретической. По инициативе фраков вопрос об изображениях был рассмотрен, и решением собора иконоборчество было осуждено, а Иконоборческий собор 754 года анафематствован.

Преемник Стефана III, папа Адриан I (772—795) вступил в переписку с императрицей Ириной и её сыном Константином VI, убеждая их отказаться от иконоборчества. В 787 году состоялся вселенский Второй Никейский собор, на котором было восстановлено почитание икон. Вскоре решения собора в некачественном латинском переводе достигли двора Карла Великого. К этому времени франки приняли компромиссное решение по этому вопросу, осуждая как поклонение иконам, так и их разрушение. По поручению Карла, деяния собора были изучены его двумя советниками в вопросах богословия — Алкуином и Теодульфом Орлеанским. Составленное ими опровержение собора, Capitulare adversus synodum, было отослано в Рим в 792 году, а Теодульф продолжил работу над более детальной критикой собора в своих Opus Caroli Regis Synodum. В 794 году для решения вопроса об отношении к недавно возникшему адопционистскому течению в испанской церкви и Никейскому собору, был созван собор во Франкфурте, на котором решения Никейского собора об иконах были отвергнуты.

В 815 году иконоборчество в Византии было возобновлено при императоре Льве V (813—820). Император Людовик Благочестивый (814—840) узнал о наступлении второго иконоборческого периода в Византии из письма императора Михаила II (820—829). В следующем году Людовик решил вновь вернуться к рассмотрению и созвал с разрешения папы в Париже коллоквиум. На нём, после тщательного рассмотрения, было решено, что изображения разрешаются, но они не важны для веры или богослужения. Было подтверждено прежнее решение, что изображения не следуют ни разрушать, ни поклоняться им.

Независимо от этих событий борьбу с изображениями вёл между 816 и 818 годами в своём диоцезе епископ Клавдий Туринский.

Литература

• McCormick M. [isites.harvard.edu/fs/docs/icb.topic450602.files/McCormickM1994.pdf Textes, images at iconoclasme dans le cadre des relations entre Byzance et l'occident carolingien] // SSCI. — 1994. — Т. 41. — С. 95-158.
• Noble T. Images, Iconoclasm, and the Carolingians. — University of Pennsylvania Press, 2009. — 488 p. — ISBN 978-0-8122-4141-9.

Отрывок, характеризующий Иконоборчество у франков

Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.