Иконописец

Иконопи́сец (изограф, образописец, писец иконный) — мастер, специализирующийся в создании икон.

По преданию первым иконописцем стал евангелист Лука, написавший образ Богородицы.

Первым русским иконописцем, известным по имени, является Алипий Печерский.

Традиционно иконописец, в отличие от художника, не рассматривается как автор конкретного образа, он — только проводник божественной истины. Именно этим можно объяснить практически полное отсутствие авторских подписей на иконах до XVII века.

Требования, предъявляемые церковью к иконописцам, были сформулированы Стоглавым собором в 1551 году. По итогам Стоглавого Собора как эталон написания каноничных иконографий были созданы «Новгородские таблетки», в которых показано, как правильно изображать иконописцам те или иные сюжеты. Решениями собора иконописцы фактически объявлялись особым церковным чином — младшими клириками. Тогда же эталоном каноничности объявлены иконы Андрея Рублёва.

Высокие требования к качеству иконописи и к личностям, создающим иконы, специфика мастерства сложили особую терминологию и специализацию:

• Знаме́нщик — наиболее опытный мастер, создающий (знаме́нящий) рисунок будущей иконы;
• Доличник — мастер, специализирующийся в писании одежд, пейзажных стаффажей и прочих элементов иконы, кроме лично́го письма; в свою очередь доличник может иметь специализацию:
  • Травщик — изображающий растения
  • Платечник — специализирующийся в написании одежд
  • и др.
• Личник — мастер в личном письме — изображении лиц, рук и прочих открытых частей тела, управлявший важным духовным местом в иконе — его ликом: творящий пробела (мазки белой краской, высветляющие форму из темноты земного мира) на лике святого с безукоризненной точностью, влияющей на состояние молящихся в храме; искусство личника ценилось особенно;
• Жалованный иконописец — мастер, работающий при дворе царя или патриарха и получающий постоянное жалованье;
• Кормовой иконописец — нанимаемый на время выполнения заказа и получающий «корм» — вознаграждение;
• Городовой иконописец — иногородний иконописец, вызывавшийся (нередко принудительно) при проведении крупных работ в центральных городах или монастырях;
• Фурильщик — мастер, работающий в технике придания свежей иконописи характера «старой»;
• и др.

Иконописцу XVI века не так требовался разум и рационально понимаемое мастерство, как нужны были душевные качества, истинная вера, пост и молитва, с помощью которых он мог получить своё мастерство как благодать. Требования к художественному творчеству, оформленные на Стоглавом соборе 1551г., гласили: «Подобает бытии живописцу смирену, кротку, непразднословцу, несмехотворцу, несварливу, независтливу, непьяницы, неграбежнику, неубийцы». Средневековое иконописание опиралось на три «кита». Образец – первый «кит». Второй «кит» - «чин», которому придавалось огромное значение как основополагающему принципу средневековой культуры. Безчиние не допускалось, «самочиние» осуждалось, как смертный грех. Третьим «китом» художественного творчества был всё же «талант», открытое Богом «учение иконного письма», «рукоделие», «премудрое» искусство, о которых говорилось в той же 43-й главе «Стоглава».

См. также

• Иконопись

Ссылки

• [nesusvet.narod.ru/ico/books/stoglav.htm Решения Стоглавого собора, касающиеся иконописи]
• «Антропологический код древнерусской культуры» Людмила Алексеевна Черная

Отрывок, характеризующий Иконописец

– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.