Икрами, Джалол
Поделись знанием:
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
| Джалол Икрами | |
| перс. جلال اکرامی, тадж. Ҷалол Икромӣ | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
писатель, драматург |
| Годы творчества: |
1927-1979 |
| Жанр: |
проза |
Джало́л Икрами́ (перс. جلال اکرامی, тадж. Ҷалол Икромӣ; 7 (20) сентября 1909, Бухара — 11 апреля 1993) — таджикский писатель, народный писатель Таджикистана.
Вехи творческой биографии
Родился в семье кадия (духовного судьи). Начал писать в юношеском возрасте, темы ранних рассказов — раскрепощение женщины Востока, Гражданская война, разоблачение лицемерия духовенства.
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[www.visualrian.ru/images/item/40081 Таджикский прозаик Джалол Икрами] |
- 1927: опубликовано первое произведение — рассказ «Ночь на Регистане»;
- 1933: драма «Враг» («Душман»);
- 1934: повесть «Змея» («Тирмор»);
- 1937: комедия «Семена любви» («Тухми муҳаббат»);
- 1940—1949: роман «Шоди» (ч. 1—2; русский перевод: 1950), в котором дана картина становления колхозного строя в Таджикистане;
- 1950: инсценировка рассказа «Несчастная девушка»;
- 1954: инсценировка романа «Дохунда» Садриддина Айни;
- 1957: роман «Признаю себя виновным» («Ман гунаҳгорам»);
- 1962: роман «Дочь огня» («Духтари оташ»; русский перевод — 1964) о судьбе таджикской женщины до революции;
- 1961—1974: историческая трилогия «Двенадцать ворот Бухары» («Дувоздаҳ дарвозаи Бухоро»);
- 1979: роман «Вороньё живучее».
Автор сборников рассказов и очерков.
Признание
- награждён тремя орденами и медалями;
- 1979: народный писатель Таджикской ССР.
См. также
Напишите отзыв о статье "Икрами, Джалол"
Ссылки
- [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/90039/%D0%98%D0%BA%D1%80%D0%B0%D0%BC%D0%B8 Икрами Джалол] в БСЭ;
- [enc.mail.ru/article/1900411137 Икрами Джалол] в Российском энциклопедическом словаре.
Отрывок, характеризующий Икрами, Джалол
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
