Иларион (Огиенко)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иларион Огиенко<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Имя при рождении: Иван Иванович Огиенко
Рождение: 12 (14) января 1882(1882-01-14)
Брусилов (Житомирская область), Киевская губерния,
Российская империя
Смерть: 29 марта 1972(1972-03-29) (90 лет)
Виннипег, Канада

Иларио́н (укр. Іларіон, в миру Ива́н Ива́нович Огие́нко, укр. Іван Іванович Огієнко, польск. Iwan Ohijenko; 2 (14) января 1882, местечко Брусилов, Киевская губерния — 29 марта 1972, Виннипег, Канада) — украинский общественный, политический и церковный деятель, министр просвещения и министр вероисповеданий Украинской народной республики, затем видный деятель украинской эмиграции.

В 1940—1944 годы — епископ Польской Православной Церкви, с 1947 года — епископ, с 1951 года — предстоятель неканонической в то время Украинской Греко-Православной Церкви в Канаде.





Биография

Детство и образование

Родился 2 января (14 января по новому стилю) 1882 года в местечке Брусилове Киевской губернии в семье бедных крестьян, потомков старинного казацкого рода.

Получил образование в киевской военно-фельдшерской школе, сдал экзамены за курс классической гимназии. Окончил историко-филологический факультет Киевского университета Св. Владимира в 1909 году, где занимался в филологическом семинаре профессора В. Перетца. Учился на Высших педагогических курсах. Доктор философии (1931; университет Брно, Чехословакия, за труд: «Українська літературна мова 16 ст. і Крехівський Апостол 1560 р.»).

Учёный и политик

Преподавал в Киевском коммерческом институте. В 19151918 годах — приват-доцент кафедры языка и литературы Киевского университета.

Огиенко занимался историей восточнославянского ударения, современным русским и украинским ударением. До революции вышел «Словарь ударений в русском языке и правила русского ударения», 1911, 2-е изд. 1914.

В 19171918 годах сыграл значительную роль в украинизации учебных заведений. 14 января 1918 года выступил на Всеукраинском церковном соборе с докладом «Возрождение украинской церкви», в которой выступал сторонником церковной самостоятельности Украины. Однако большинство участников Собора высказались за единство с Русской церковью[1].

С 1918 года — профессор кафедры истории украинской культуры Киевского украинского университета. Был членом украинской партии социалистов-федералистов (левоцентристской ориентации).

В 1918 году — основатель и первый ректор Каменец-Подольского украинского университета (открыт 22 октября 1918 года).

Был сторонником Симона Петлюры и занимал руководящие посты в правительствах Украинской народной республики, фактическим лидером которой был Петлюра.

В 1919 году — министр просвещения Украины в правительствах Владимира Чеховского и Сергея Остапенко. В 1919—1920 годах — министр вероисповеданий в правительствах Исаака Мазепы и Вячеслава Прокоповича. В качестве министра выступал сторонником украинизации образования и организации украинской церковной автокефалии.

В 1920 году, после отъезда Украинской Директории (высшего органа власти страны) из Каменец-Подольска оставался в нём в качестве главноуполномоченного правительства (то есть высшего должностного лица на территории Украины). После занятия Каменец-Подольска красной армией эмигрировал в Польшу.

Эмиграция в Польше

С 1920 года жил в городе Тарнове, где основал издательство «Українська Автокефальна Церква», выпускавшее брошюры и небольшие по объёму книги, автором которых был сам Огиенко. Активно сотрудничал с униатской церковью. По воспоминаниям митрополита Евлогия (Георгиевского), «православный по вероисповеданию, он считал, однако, возможным причащаться у униатов». Регулярно печатал свои труды в униатской типографии в Жолкве.

В 1921 году был членом совета республики, а до 1924 года — министром в правительстве Украинской народной республики в эмиграции. С 1922 года — действительный член Научного товарищества им Тараса Шевченко.

С 1924 года преподавал украинский язык в Львовской учительской семинарии, в 19261932 годах — профессор церковнославянского языка и палеографии на православном богословском факультете Варшавского университета. Был уволен польскими властями как активный сторонник украинизации православной церкви. Редактировал в Варшаве журналы «Рідна мова» (19331939) и «Наша культура» (19351937), которые способствовали популяризации украинской культуры, единых норм украинского языка среди украинцев, живших за пределами УССР, выступал против русификации в УССР.

Выступал в качестве творца новой научной дисциплины — палеотипии, понимаемой им как отрасль знания о книгах старой печати («стародруках»).

В 1937 году скончалась его супруга, Доминика Даниловна.

Епископ Польской православной церкви

9 октября 1940 года в Яблочинском Свято-Онуфриевском монастыре главой Польской Православной Церкви митрополитом Дионисием (Валединским) был пострижен в монашество с именем Иларион.

19 октября 1940 на Холмском Соборе был наречён во епископа Холмского и Подляшского. Наречение совершили: предстоятель Польской Православной Церкви митрополит Дионисий (Валединский), архиепископ Пражский Савватий (Врабец) (Константинопольский патриархат) и епископ Люблинский Тимофей (Шрёттер). На следующий день, 20 октября, в Холмском соборе те же иерархи совершили его архиерейскую хиротонию.

Будучи архиереем, занимался украинизацией церковной жизни на Холмщине с помощью введения украинского языка в богослужение. Известен переводом на украинский язык полного текста Библии.

После начала Великой отечественной войны и создания Рейхскомиссариата Украина стал епископом Украинской Автокефальной Православной Церкви в ведении архиепископа Поликарпа (Сикорского), но стремился к обособлению.

Произнёс сотни проповедей, многие из которых были изданы. Основал в епархии типографию и издательство, большую епархиальную библиотеку, насчитывавшую десятки тысяч томов. В этот же период написал множество стихотворных (писал стихи с юных лет) и прозаических произведений, в основном духовно-назидательного содержания.

16 марта 1944 года возведён в сан митрополита.

В 1944 году в связи с отступлением немецких войск эмигрировал в Словакию, затем в Швейцарию; жил в Лозанне. В 1947 году переехал в Канаду.

Предстоятель Украинской греко-православной церкви Канады

В 1951 году на Чрезвычайном соборе «Украинской Греко-Православной Церкви в Канаде» в Виннипеге был избран главой этого религиозного объединения (в то время не признававшегося мировым православием) с титулом митрополита Виннипегского.

Приложил немало сил для организации украинской национально-культурной и религиозной жизни в Канаде. Основал Богословское товарищество (ныне Богословское товарищество митрополита Илариона), осуществил реорганизацию Коллегии святого Апостола Андрея, готовившую священников для украинских автокефалистов в эмиграции, превратив её подразделение Манитобского университета. Создал Научно-богословское товарищество, которое вело активную научно-исследовательскую и издательскую деятельность. Возобновил издание и продолжил редактирование научно-популярного журнала «Наша культура» (19511953, с 1954 года — «Віра і культура»).

Каноничность данной церковной группы не была признаваема ни одной из поместных православных церквей до 1990 года, когда эту проблему удалось решить переходом УГПЦК под омофор Константинопольского Патриарха на правах автономной митрополии.

Переводчик Св. Писания

В 1922 году напечатал во Львове перевод Литургии св. Иоанна Златоуста с греческого на украинский язык. В мае 1937 года во Львове выходит «Новий Заповіт», который являл собой лишь часть главного труда всей его жизни — перевода Библии на украинский литературный язык с оригинальных древнееврейских и греческих текстов. Поставил перед собой задачу: перевести Библию на современный украинский язык, как можно более точно передав содержание оригинала. Британское Библейское общество заключило с переводчиком договор об издании книги. Огиенко работал над переводом с 1931 по 1938 год, но и много позже он совершенствовал текст Библии для новых изданий.

В 1942 году был опубликован «Новий Заповіт і Псалтир». Полностью фундаментальный перевод (включающий и неканонические книги) «Біблії або книг св. Письма Старого і Нового Заповіту» вышел в Лондоне в 1962 году на 1529 страницах.

Память

  • В 1995 году на Украине учреждена премия имени Ивана Огиенко.
  • В 2002 году часть архива митрополита Илариона передана Украине канадскими властями.
  • В 2007 году была выпущена почтовая марка Украины, посвященная Огиенко.
  • В честь Ивана Огиенка в городе Киеве названа «Специализированная школа № 115 имени Ивана Огиенка».
  • В честь Ивана Огиенка назван в 2008 году Каменец-Подольский национальный университет, первым ректором которого он был избран в 1918 году.
  • так же в Каменце-Подольском одна из главных улиц в центре города носит имя этого профессора — улица Огиенка.

Труды

Автор многих научных трудов по украинскому литературоведению, истории церкви, культуры, каноническому праву, в том числе:

  • Огляд українського язикознавства (1907);
  • Орфографический словарь: Справочная книжка по русскому языку (1914);
  • Иноземные элементы в русском языке: История проникновения заимствованных слов в русский язык (1915);
  • Українська культура (1918);
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/01_Sviata_Sluzhba_Bozha-Divine_Liturgy-Ohienko-1922_OPT.pdf Свята Служба Божа св. Отця нашого Іоана Золотоустого, мовою українською— Частина перша, Текст: Приношення або Проскомідія, Служба Божа св. Отця нашого Іоана Золотоустого, Молитви після Святого Причастя. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/02_Metody-Methods_Sluzhba_Bozha_Divine_Liturgy-Ohienko_1922_OPT.pdf Свята Служба Божа св. Отця нашого Іоана Золотоустого, мовою українською — Частина друга, Пояснення до Тексту, Методи перекладу Богослужбових книг на українську мову, Пояснення до перекладу Літургії І. Золотоустого, Покажчик пояснених тут слов’янських слів в азбучнім порядкові, Благодійне видавництво «Українська Автокефальна Церква» під Реакцією Проф. І. Огієнка випуск книжок. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/03_Vechirnia_Vidprava-Ohienko_1922_OPT.pdf Свята Вечірня відправа. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/04_Povechiria-Ohienko_1922_OPT.pdf Повечірря та Північна відправа. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/05_Utrenia-Ohienko_1922_OPT.pdf Свята Рання відправа. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/06_Mala_Vechirnia-Vsenichna-Pivnichna-Ohienko_1922__OPT.pdf Мала Вечірня, Свята цілонічна відправа, Повсякденна північна відправа, Суботна північна відправа, Недільна північна відправа. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/07_Chasy-Ohienko_1922_OPT.pdf Година перша, Година третя, Година шоста, Година дев’ята. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/08_Velyke_Povechiria-Ohienko_1922_OPT.pdf Велике Повечір'я. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/09_Vidpusty-Tropari_Kondaky-Prokymny-Ohienko_1922_OPT.pdf Відпусти денні, Відпусти Владичних свят, Тропарі і Кондаки свят рокових, Святкові Прокимни на ранній відправі. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/10_Ranni_Yevanhelii-Ohienko_1922_OPT.pdf Ранні Євангелії. (Львів, 1922)];
  • [pastyr.ca/pastyr/wp-content/uploads/2015/09/11_Vdiachna_Molytva-Natsionalizatsia-Pisliamova-Zmist-Ohienko_1922.pdf Вдячна молитва святого Амвросія, єпископа Медіоланського, Націоналізація богослужбового тексту, Післямова, Зміст цеї книжки, Друкарські помилки. (Львів, 1922)];
  • Український стилістичний словник (1924);
  • Історія українського друкарства (1925);
  • Чистота і правильність української мови (1925);
  • Кирило і Мефодій: їх життя і діяльність (тт. 1-2, 1927—1928);
  • Пам’ятки старослов’янської мови 10-11 ст. (1929);
  • Українська літературна мова 16 ст. і Крехівський Апостол 1560 р. (тт. 1-2, 1930);
  • Життя слів. Етимологічно-семасіологічні нариси. [Матеріали до етимологічно-семантичного словника української мови]. // «Рідна Мова». Науково-популярний місячник: часопис. — Варшава, 1933—1939. — 1937. — Чис. 2 (50). — Ствб. 77-86; чис. 9-10 (57-58). — Ствб. 371—372; чис. 11 (58). — Ствб. 429—432; 1938. — Чис. 1 (61). — Ствб. 39-44; чис. 3 (63). — Ствб. 133—138; чис. 7-8 (67-68). — Ствб. 347—350; чис. 9 (69). — Ствб. 395—398; чис. 10 (70). — Ствб. 439—444; чис. 12 (72). — Ствб. 525—528; Етимологічно-семантичний словник української мови. — 1938. — Чис. 11 (71). — Ствб. 489—494.
    • Етимологічно-семантичний словник української мови. — 2 вид. // «Віра й Культура». Місячник Української Богословської думки й культури: часопис. — Вінніпег, червень-липень 1964—листопад 1965.
    • Етимологічно-семантичний словник української мови. У 4 томах. / Ред. і допов. Ю. Мулик-Луцик (Т. 1-3), М. Ласло-Куцюк (Т. 4). — Вінніпеґ: Волинь, 1979—1995. — 365 с. + 400 с. + 416 с. + 557 с. — (Інститут дослідів Волині, Ч. 39)
  • Сучасна українська літературна мова (1935);
  • Українська Церква (тт. 1-2, 1942);
  • Слово о полку Ігоревім (1949; 1967);
  • Історія української літературної мови (1950);
  • Іконоборство (1954);
  • Візантія і Україна (1954);
  • Українська Церква за Б.Хмельницького. 1647—1657 (1955);
  • Князь Костянтин Острозький і його культурна праця (1958);
  • Дохристиянські вірування українського народу. Історико-релігійна монографія (1965);
  • Канонізація святих в Українській Церкві (1965);
  • Життєписи великих українців / Упоряд. М. Тимошик. (1999);
  • Тарас Шевченко / Упоряд. М. Тимошик. (2002).

Напишите отзыв о статье "Иларион (Огиенко)"

Литература

  • «Статуты» профессора И. Огиенко и его сподвижников / В кн.: Лабынцев Ю. А., Щавинская Л. Л. Белорусско-украинско-русская православная книжность межвоенной Польши: Исследования и публикации по материалам экспедиции 1996 г. — М., 1999.

Примечания

  1. Ю.Федоровский. Вокруг Собора 1918 года. Донецкий кряж. 1998

Ссылки

  • [www.lib.kture.kharkov.ua/ru/elexh5.php Жизнь, отданная Христу и Украине: К 125-летию со дня рождения Ивана Огиенко]
  • [zarubezhje.narod.ru/gi/i_015.htm Митрополит Иларион (Огиенко Иван Иванович)(в польской транскрипции — Hilarion (Ohijenko))(1882—1972)] На сайте Религиозная деятельность русского зарубежья
  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_7727 Иларион (Огиенко)] На сайте Русское Православие
  • [www.cerkva.info/2008/01/03/ogienko.html Історія УПЦ в працях митрополита Іларіона Огієнка]  (укр.) Статья Миколы Тимошика на сайте Киевского Патриарахата
  • [uartlib.org/allbooks/istoriya-ukrayinskogo-mistetstva/ivan-ogiyenko-svyato-ukrayinskoyi-kulturi-naris-z-istoriyi-pochatkiv-ukrayinskogo-drukarstva/ Іван Огієнко. Свято української культури: нарис з історії початків українського друкарства. Київ, 1924.]

Отрывок, характеризующий Иларион (Огиенко)

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.